Л.В.Сахарный

 

В самом первом номере «Филолога» рубрика «Энциклопедический словарик» открывалась статьей «Концепт».

 

С того времени в науке появились тысячи статей, сотни диссертаций, монографий, учебных пособий и даже научно-популярных книг по теме и проблемам концепта. Концепт изучается когнитологией, лингвокультурологией, психолингвистикой, семиотикой и т.д. И нам кажется, что сегодня в юбилейном, десятом, номере журнала «Филолог» можно поразмышлять о концептуальном (концептном) анализе.

 

Мы предпочитаем термин «концептный анализ» из-за многозначности слова «концептуальный», но не настаиваем на этом термине в силу его неосвоенности и необычности. Подчеркнем также, что и эта наша статья (как и первая) касается концепта в том ракурсе, в каком он изучается лингвокультурологией.

 

Исследованию концепта как такового и целого ряда важнейших концептов русской культуры посвящен фундаментальнейший труд Ю.С. Степанова «Константы. Словарь русской культуры»¹, выдержавший уже несколько изданий. Разработав основные положения теории так называемого «культурного концепта», Ю.С. Степанов уделяет главное внимание анализу целого ряда конкретных культурно-ментально-языковых единиц, таких, например, как ХЛЕБ, ДУША, ЗЕМЛЯ, СУДЬБА и др.

 

Этюды по каждому из концептов представляют собой многогранные очерки по этимологии, истории, семантике, культурной значимости этих единиц – в полном соответствии с одним из теоретических постулатов, сформулированных Ю.С. Степановым: «В структуру концепта входит и то, что принадлежит строению понятия, и то, что делает концепт фактом культуры (исходная форма, сжатая до основных признаков содержания история, современные ассоциации, оценки и т.д.)». Для Ю.С. Степанова, «в отличие от понятий, концепты не только мыслятся, они переживаются. Они – предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений»².

 

В первых работах по концептам еще не было возможности осмыслить специфику концептного анализа, однако некоторые замечания, касающиеся этого типа анализа, мы находим в целом ряде работ конца прошлого века. В.В. Колесов, например, при анализе концептов рекомендует использовать следующую совокупность подходов: во-первых, этимологический анализ – для реконструкции формы; во-вторых, лингвистическую палеонтологию – чтобы проследить становление понятия (значения); в-третьих, историческую лексикологию, вскрывающую закономерности изменения содержательных форм слова (значений). К последней В.В. Колесовым присовокупляются историческая стилистика, историческое словообразование и историческая фразеология – как дополнения, необходимые для полноценного анализа. Именно историческая лексикология теоретически завершает эмпирические исследования, строит модель на основе надежных частных реконструкций, позволяя исследователю выйти на когнитивный уровень, и «таким образом, в конечном счете, проблема изучения слова заключается в поисках ментального концепта национальной речемысли»³.

 

Несколько иначе подходит к исследованию концепта А. Вежбицкая. Она считает необходимым включить в методику концептного анализа метод интроспекции, так как для описания концепта лингвист должен обращаться к своему внутреннему миру. Результатом концептного анализа при подобном подходе будет «запись толкования концепта на формализованном семантическом метаязыке»⁴.

 

Ю.С.Степанов утверждает, что во всех концептах складываются, суммируются идеи, возникшие в разное время, в разные эпохи. «Историческое время» (выражение Ю.С. Степанова), хронология, не играет при этом роли. Важны лишь ассоциации, сложения гармонирующих друг с другом идей»⁵. По его мнению, анализ следует начинать с этимологии, обращаться к праформе в языке и определять источник появления слова и способ его образования. Чтобы определить внутреннюю форму концепта, следует обратиться к состоянию культуры на момент его (концепта) зарождения, т.е. изучать народные обряды, поверья, обычаи, архетипы, мировоззрение, частицей которых является данное ментальное образование. Далее следует рассматривать историю концепта, которая строится как преемственность концептов. И, наконец, при описании актуального слоя концепта необходимо применять социологические методы, в дополнение к подходу этимолога и историка.

 

Говоря о концептном анализе, исследователи обычно сопоставляют его с семантическим анализом, подчеркивая при этом специфику каждого из них. Е.С.Кубрякова, например, считает, что концептуальный (ее термин) анализ отличен от семантического по конечным целям и источникам материала для его осуществления. Семантический анализ «направлен на экспликацию семантической структуры слова, уточнение реализующих ее денотативных, сигнификативных и коннотативных значений. Концептуальный анализ являет собой поиск того, что подведено под один знак, и предопределяет бытие знака как когнитивного образования. Семантический анализ разъясняет слово, тогда как анализ концепта движется к знаниям о мире»⁶.

 

Если же мы возьмем временной срез первого пятилетия нашего века, то обнаружим, что в практике концептного анализа наиболее распространенным стало обращение к своего рода разновидности компонентного анализа.

 

О компонентном же анализе нам хочется вкратце рассказать, опираясь на замечательную книжечку для старшеклассников, написанную Л.В.Сахарным, название одной из главок которой взято нами в качестве эпиграфа к нашей статье (К тайнам мысли и слова. М.: Просвещение, 1983).

 

Рассказывая старшеклассникам о системности языка, Л.В.Сахарный и задает этот вопрос – что будет, если у стула отломать спинку. Оказывается, если учитывать, что все единицы языка (а слово – это одна из важнейших единиц языка) связаны между собой именно системными отношениями, то ни одна из них не может рассматриваться изолированно, в связи с чем стул, у которого отломали спинку, будет восприниматься не как сломанный стул, а как … табуретка. Ведь главное отличие стула от табуретки – это именно наличие спинки.

 

Сопоставив стул не только с табуреткой, но и с креслом, скамейкой, диваном (можно привлечь для сравнения любые слова, обозначающие предметы, предназначенные для сидения) и т. п., мы обнаруживаем самые важные различительные признаки для каждой из сопоставляемых единиц. И таким образом стул оказывается предметом для сидения, рассчитанным на одного человека, имеющим спинку и не имеющим подлокотников. А четыре, три или одна ножка у него, жесткий он или мягкий, большой или маленький, удобный или неудобный, – это признаки несущественные, недифференциальные, не вычленяющие его из микросистемы сопоставляемых единиц.

 

И вот эта процедура вычленения дифференциальных признаков (слова/предмета) стала активно использоваться исследователями концептов. Только вычленяются из содержания концепта (sic!) не семы, как при анализе слова, а те смыслы, совокупность которых и являет собой внутреннее содержание концепта. Дифференциальные семы выявляются путем последовательного бинарного сопоставления каждой единицы микросистемы с каждой другой (стул – табуретка, стул – кресло, стул – диван; табуретка – кресло, табуретка – диван; кресло – диван – и т.д.). Смыслы же концепта возможно вычленить в ходе внимательного изучения употреблений концепта в различного рода прецедентных текстах (подробнее см. в статье «Концепт», уже упоминавшейся здесь).

 

Посвятив целый ряд работ изучению теории концепта и описанию конкретных концептов, мы пришли к убеждению, что существеннейшим свойством концепта является его антиномичность – способность объединять, гармонизировать противоположные смыслы (подробнее – снова в статье «Концепт» в первом номере «Филолога»). Как оказалось, изучая явления антиномичности применительно к концепту, удается обнаружить новые смысловые грани и не обнаруживаемые другими способами свойства концепта.

 

В статье «Жизнь как антиномия, или Еще раз о концепте»⁷ мы рассматриваем в частности следующие антиномичные составляющие концепта ЖИЗНЬ:

 

ЖИЗНЬ – самое прекрасное и вместе с тем самое трудное из того, что дано живущему: Жизнь есть небес бесценный дар; Сотри случайные черты, И ты увидишь – жизнь прекрасна; Жизнь дороже богатства и почестей всех; Жизнь – прекраснейшая из выдумок природы; Что же милее всего для человека? – Жизнь!; Чувство жизни относится к вещам, которые сами по себе доставляют удовольствие, потому что жизнь – благо по природе; Самое дорогое у человека – это жизнь <…>

 

И вместе с тем:

 

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – Такая пустая и глупая шутка; Только жизнь причиняет страдания; Чтобы жизнь не казалась невыносимой, надо приучить себя к двум вещам: к ранам, которые наносит время, и к несправедливостям, которые чинят люди; Жизнь ничего не дарует без тяжких трудов и волнений; Жизнь прожить – не поле перейти; Жизнь изжить – не лапоть сплесть; Не от здоровья, а от жизни старишься – и т.п.

 

Именно в концепте ЖИЗНЬ проявилась одна из ярких особенностей – мы имеем в виду неравноценность членов антиномии: при всех трудностях, трагедиях и бедах жизнь все равно, вопреки всему, несмотря ни на что – прекрасна. Ср.: Жизнь, какая бы ни была, есть благо, выше которого нет никакого; Как бы ни жить – только жить! Экая правда! – и т.п.

 

Еще одна из наиболее существенных для рассматриваемого концепта антиномичных пар – это борьба – игра. Контекстов, где утверждается, что жизнь есть борьба, примерно столько же, сколько таких, где жизнь осмысляется как игра, но обращает на себя внимание то обстоятельство, что соотнесение жизни с игрой стало все более и более активным в последнее время.

 

Итак, жизнь – борьба: Жизнь наша есть борьба; Жизнь – борьба, в борьбе – счастье; Так жизнь скучна, когда боренья нет! ; Жизнь – это борьба за бессмертие; Жизнь – борьба, в которой надо драться храбро и честно; Жизнь – это борьба против разрушающих начал – и т.п. Необходимо заметить, что представление о жизни как борьбе формировалось не только высокой частотностью дефиниций типа «жизнь – борьба, борение, бой» и т.п., но и философской поэзией в целом (вспомним Тютчева, Блока, Гёте, Лермонтова и многих, многих других), авторскими концепциями жизни и – возвращаясь к прецедентным мини-текстам – определениями жизни через слова, синонимичные (или контекстуально синонимичные) слову «борьба»: Земная жизнь – война. Мы тягостное бремя Несем , покуда нас Не остановит время; Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день идет за них на бой; Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать ее до последней минуты – и т.п.

 

Смысл ‘игра’ вычленяется из таких, например, контекстов: Что наша жизнь? Игра!; Жизнь – театр, и люди в нем актеры; Жизнь – это игра без рефери; Жизнь – это игра, из которой человек никогда не выходит победителем; Величайшее искусство жизни заключается в том, чтоб выиграть побольше, а ставить поменьше; Игра – репетиция жизни; Театр жизни; Маска жизни и т.п. В поэме-мистерии И.Бродского «Шествие» концепция жизни, будучи воплощенной в образе карнавального шествия, держится на двух основных мощнейших смысловых опорах – ‘игра’ и ‘движение’.

 

Такие важные для концепта ЖИЗНЬ смыслы, как ‘преодоление’, ‘поиск’, ‘доля’, также в определенной мере способствовали утверждению в сознании человека представления о жизни как борьбе. И при всем том смысл ‘игра’, попав в смысловое «поле» рассматриваемого концепта, не только обогатил содержание концепта ЖИЗНЬ, но и изменил концепты ИГРА и БОРЬБА и соотношение между ними. Если на уровне явлений и на уровне слов борьба и игра воспринимаются как сущности антОнимичные, противопоставленные, то в пределах концепта ЖИЗНЬ смыслы ‘борьба’ и ‘игра’ именно антИномичны: они одновременно и «антонимы» и «синонимы».

 

Менее развернуто скажем еще о ряде антиномичных смыслов в концепте ЖИЗНЬ.

 

– Вечность – мгновение:

 

Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь: От безбожья до Бога – мгновенье одно! От нуля до итога – мгновенье одно. Береги драгоценное это мгновенье: Жизнь – ни мало, ни много – мгновенье одно; Не все ли равно, если твоя жизнь будет продолжаться триста или даже три тысячи лет? Ведь живешь только в настоящем мгновении и, кто бы ты ни был, утрачиваешь только настоящий миг.

 

Жизнь – это вечность в миниатюре; Теория, мой друг, сера, Но вечно древо жизни зеленеет; Мы представляем себе жизнь как непрерывный поток поколений; И вот какую тайну поведала мне жизнь: «Смотри, – сказала она, – я есть то, что постоянно продлевает самое себя».

 

– Реальность – сон; реальность – иллюзия:

 

Ведь жить – это видеть сон; Жизнь есть сон; Жизнь есть ночь, проводимая в глубоком сне; Говорят, вся жизнь – сон, и к тому же скверный <…> Хотя ведь другой все равно не приснится; Пусть всепобеждающая жизнь – иллюзия, но я верю в нее – и т.п.

 

Изучив обширные данные по самым различным концептам, мы пришли к убеждению, что при концептном анализе необходимо четко различать не две сущности (слово и концепт), а три: явление (реалию), слово и концепт. Явление, будучи исходным и самодостаточным, проявляет себя и в концепте, и в слове. При этом некоторые компоненты содержания явления «уходят» в слово, некоторые – становятся элементом содержания концепта, а часть составляющих остается в самóм и при самóм явлении. Например, жизнь как ‘особая форма существования материи’ нашла отражение в семантике слова «жизнь», но не вошла в содержание соответствующего концепта; осмысление жизни как ‘тайны’ свойственно концепту, но не стало компонентом семантики слова; жизнь – ‘действительность’ является частью содержания как слова, так и концепта.

 

Различны и пути концептуализации элементов содержания явления: некоторые смыслы концепт черпает непосредственно из явления, а некоторые – из семантики слова, обозначающего это явление. Критерием, по которому мы определяем принадлежность смысла (значения) концепту, является употребимость этого смысла в прецедентике (афоризмах, пословицах, поговорках, названиях известных литературных произведений и т.д.).

 

При всех различиях компонентного и концептного анализа, оказалось возможным применить к изучению концепта именно компонентный анализ. Это было сделано нами в работах, касающихся различий слова и концепта⁸. Здесь же отметим только следующие три отличия между этими единицами:

 

– Концепт является единицей, способной предельно адекватно и динамично, живо отразить соответствующее явление во всей его многогранности и диалектичности. Слово – в силу своей предназначенности – значительно более абстрагировано от обозначаемого им явления и в этом плане значительно менее информативно сравнительно с концептом.

 

– Говоря об энергетике слова (языка), невозможно не обращаться к соответствующим концептам, ибо энергетика явления сначала аккумулируется концептом (в силу его, концепта, специфики) и лишь затем в какой-то мере сообщается слову и сохраняется словом.

 

– Однако слово, обладая меньшим энергетическим потенциалом сравнительно с концептом, сохраняет этот потенциал значительно дольше.

 

Так можно ли утверждать, что в лингвокультурологии существует особый тип анализа – концептный анализ?

 

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: