Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет. 

 

– Эта барышня, – начал Грифон, – хочет
послушать твою историю. Вынь да положь ей эту
историю! Вот оно что! 

 

Любезнейшая Галина Михайловна, многоуважаемый главный редактор журнала «Филолог». Ой, зря Вы попросили историка написать что-нибудь для филологов на тему: «Образование Древнерусского государства»… Зря и я смалодушничал, клятвенно обещав это сделать. Теперь как честный человек обязан… А ведь лежала себе эта тема, никого не трогала, стоило ее тормошить? Возьмите учебник истории России (школьный или вузовский без разницы), там на 2-15 страницах все разложено по полочкам.

 

Хорошие пособия (о дурных говорить просто не стоит) хороши тем, что их содержание представляет собой некий ученый консенсус: читателю-неспециалисту предлагается наименее противоречивая система фактов и связей, присущих исторической ситуации в ту или иную эпоху. Этакая «средневзвешенная правда» истории навынос из научной избы, которая не то чтобы удовлетворяет всех профи, но, по крайней мере, вызывает у них наименьшее число возражений. Вы все же хотите заглянуть на нашу кухню, или, как это у филологов называется, – «творческую лабораторию»?

 

Но сразу же должен Вас предупредить: история – это наука! При этом она отнюдь не проще химии или физики, скорее, даже более сложная. Те же физики в начале XX в. столкнулись с проблемой «свободой воли электрона». Они с ужасом поняли, что невозможно с одинаковой точностью определить и положение, и импульс микрочастицы. Чем точнее определяется одна из этих сопряженных величин, тем менее точной оказывается другая. Как раз это соотношение неточностей немецкий физик В.Гейзенберг и назвал «принципом неопределенности», составившим основу квантовой механики. И теперь физики устами Р.Фейнмана скромно заявляют: «мы не умеем предсказывать, что должно было бы случиться в данных обстоятельствах <…> единственное, что поддается предвычислению, – это вероятность различных событий. Приходится признать, что мы изменили нашим прежним идеалам понимания природы. Может быть, это шаг назад, но никто не научил нас, как избежать его!»

 

Казалось бы, зачем историк рассказывает филологу о физических проблемах? Особенно, если сам слабо в них разбирается… Однако посмею напомнить, что человек (Человек!) как главный объект исторического исследования то ли природой, то ли господом богом изначально наделен этой самой «свободой воли». Историку приходиться начинать с решения проблемы, в которую давно и прочно уперлись коллеги-физики. И это только мировоззренческие вопросы, а еще есть проблемы собственной научной методологии, проблемы критики источников и прочая-прочая-прочая.

 

Мало того, история – самая точная из всех гуманитарных наук. Историки не могут себе позволить роскоши перевести фразу из Повести временных лет «Аще полоняникъ обою страну держим есть или от руси, или от грекъ, проданъ въ ину страну, оже обрящеться или русинъ или гречинъ…» так, как это сделано в первом томе замечательной «Библиотеки литературы Древней Руси»: «Если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если действительно окажется русский или грек…». Потому что «русь» это вовсе не обязательно множественное число от «русский», а «русин» может так же отличаться от «русского», как «пермяк» от «пермича» или «пермянина».

 

Историки не имеют права ради красоты слога длить синонимические ряды, оперировать образами, поэтому их тексты полны усложненных лексических конструкций, громоздки и трудно воспринимаются нормальными людьми. Вы все еще желаете попасть на историческую кухню? «Ты этого хотел, Жорж Данден!» Добро пожаловать… Обещаю только одно: не говорить красиво и не употреблять термины «дискурс», «текст», «парадигма» и «диалог культур».

 

 

 

Для начала попробуем уяснить терминологию. Великий Конфуций не зря советовал «называть вещи правильными именами... Если вещи будут именоваться неправильно, слова потеряют силу, и ни одно дело нельзя будет довести до конца». Поэтому давайте разберем предложение «Образование Древнерусского государства» по смыслу слов. Вот тут-то и начинается путаница. Князь Олег и не догадывался, что, объединив в 882 г. под своей властью Киев и Новгород, он положил начало «Древнерусскому государству» или «Древней Руси». Судите сами, Новгород мог быть «новым» городом только в отношении какого-то гипотетического «Старгорода», который мог называться и по-другому. С каким «новорусским» государством соотнести искомое «древнерусское»? Вот ведь какая загогулина получается…

 

– Позвольте! – воскликнет проницательный читатель, – Не путайте меня! Я-то знаю, что государство наших предков называлось «Киевская Русь»!

 

Да? Попробуйте-ка отыскать это название в русских летописях. Нет, не настолько я злобен, чтобы мучить читателя такими вещами. Признаюсь сразу, там вы его не найдете… А появился этот термин только в начале XIX в., и придумал его всем известный литератор Н.М.Карамзин. Он вынужден был его ввести для обозначения единого восточнославянского государства, просуществовавшего до середины XII в., потому что оно… никак не называлось!

 

Парадокс? Только кажущийся. Вот тут в нашем анализе мы плавно переходим ко второму «члену предложения» – «государству». Да будет вам известно, что это слово в русском языке появилось только в XV – начале XVI в., т.е. уже в эпоху «складывания Русского централизованного государства». Самым ранний зафиксированный в источниках случай его употребления относится только к 1431 г. А в более-менее современном значении его впервые употребил Иван IV: «А мы за божнею волею на своем государстве государи есмя и держим от предков своих, что нам Бог дал».

 

Другими словами, киевские поляне, новгородские словене, другие славянские племена и не догадывались, что они являются подданными Древнерусского государства. А если они понятия не имели, что такое государство, то зачем им его как-то называть? В самом деле, на Руси не было писаной конституции, основного или какого другого закона, в котором бы юридически закреплялось официальное название государства, типа нашего – «Российская Федерация». Впрочем, тогда и юриспруденции не существовало: первые 18 статей «Правды Русской» (так называемая «Правда Ярослава») появились в 1016 г., страшно сказать, через 134 года после объединения Киева и Новгорода. Наши с вами предки, проницательный читатель, в конце IX – начале XI в. жили, как мольеровский г-н Журден, который, как вы помните, признавался: «Я и не подозревал, что вот уже более сорока лет разговариваю прозой». Переносить современные представления, наше понимание вещей, наши стандарты на другую эпоху значит впадать в анахронизм.

 

– Позвольте! – продолжит настаивать проницательный читатель, – Но ведь как-то наши предки называли свое политическое объединение? В летописях и других источниках постоянно встречается термин «Русская земля»…

 

Конечно, встречается постоянно, но это термин для обозначения не государства, но страны, если вы понимаете разницу… Тогда, может быть, проще подумать о том, когда возникла страна?

 

 

 

Первым доводом ученого-историка в дискуссии о возможности существования объективной исторической истины является простенькое утверждение, мол, не подлежит сомнению истинность таких очевидных фактов, вроде того, что взятие Бастилии имело место 14 июля 1789 г. или штурм Зимнего случился в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. по ст. стилю. Правда, далеко не всегда в истории существует такая календарная ясность. Случай с основанием Древнерусского государства как раз из таких, хотя во всех учебниках приводится конкретная дата – 882 г.

 

Вообще же первым датированным событием русской истории можно считать упоминание в «Бертинских анналах» (хронике Сен-Бертенского монастыря, охватывающей историю государства франков с 830 до 882 гг.) под 839 г. о появлении при дворе императора Людовика Благочестивого византийских послов с людьми «народа Рос»: «Также пришли послы греков, отправленные от императора Теофила <…>, несшие с подобающими дарами к императору письмо; император с почётом принял их в Ингельгейме в пятнадцатые календы июня…

 

Он [Феофил] также послал с ними тех самых, кто себя, то есть свой народ называли Рос, которых их король, прозванием Каган, отправил ранее ради того, чтобы они объявили о дружбе к нему, прося посредством упомянутого письма, поскольку они могли [это] получить благосклонностью императора, возможность вернуться, а также помощь через всю его власть. Он не захотел, чтобы они возвращались теми [путями] и попали бы в сильную опасность, потому что пути, по которым они шли к нему в Константинополь, они проделывали среди варваров очень жестоких и страшных народов.

 

Очень тщательно исследовав причину их прихода, император узнал, что они из народа свеонов, как считается, скорее разведчики, чем просители дружбы того королевства и нашего, он приказал удерживать их у себя до тех пор, пока смог бы это истинно открыть, а именно, честно они пришли от того или нет…»

 

Современник этих событий Эйнхард в книге «Жизнь Карла Великого» пишет: «Северный берег и все острова Балтийского моря населяют даны и свеоны, которых вместе у нас называют нортманнами». Франки были очень хорошо знакомы с норманнами (читай – викингами), которые нападали на земли империи Карла Великого почти ежегодно. С 834 по 837 год они грабили порт Дорестад, главный пункт связи Европы с Британией. В 835 г. напали на Фрисландию, в 837 – разрушили Антверпен, а в 838 – сожгли Амбуаз. Так что Людовик не мог их перепутать со славянами и имел все основания их задержать.

 

Нас больше интересует упоминание народа «Рос», которым управлял «король, прозванием Каган». Знаменитое «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона, созданное между 1037 и 1050 г., на само деле называется «О Законе Моисеем данеем и о Благодати и истине Иисус Христом бывши. И како закон отиде, благость же и истина всю землю исполни и вера в вся языки простреся и до нашего языка русского. И похвала кагану нашему Влодемиру, от него же крещени быхом». Тюркский титул «каган», которым Илларион льстиво величал князя Владимира Святославича, в средневековье приравнивался к императорскому, и в IX в. употреблялся в Хазарском каганате, в зависимости от которого находились северяне, радимичи и вятичи.

 

Из «Бертинских анналов» следует, что в начале второй трети IX в. где-то на территории будущего Древнерусского государства находилось предгосударственное и раннегосударственное образование, которое историки условно называют «Русский каганат». Казалось бы, вот оно – начало Руси…

 

Но автор «Повести временных лет» считает начальной точкой отсчета русской истории 852 г. Вот современный перевод этого утверждения: «В год 6360 (852), индикта 15, когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом. Поэтому с этой поры начнем и числа положим: от Адама и до потопа 2242 года <…> от Христова рождества до Константина 318 лет, от Константина же до Михаила этого 542 года. От первого года Михайлова до первого года княжения Олега, русского князя, 29 лет, от первого года княжения Олега, с тех пор как он сел в Киеве, до первого года Игорева 31 год, от первого года Игорева до первого года Святославова 33 года, от первого года Святославова до первого года Ярополкова 28 лет; княжил Ярополк 8 лет, Владимир княжил 37 лет, Ярослав княжил 40 лет. Таким образом от смерти Святославовой до смерти Ярославовой 85 лет, от смерти Ярослава до смерти Святополка 60 лет».

 

Как видим, хронология русских летописей относительная, исчисленная относительно дат византийской истории. «Повесть временных лет» (ПВЛ), хотя и называется летописью, но в ранней части точного погодного фиксирования событий современниками нет. Летописцы не были свидетелями русских походов на Царьград и многого другого. Интересен этот отрывок также и тем, что знаменитый Рюрик здесь даже не упоминается, в своих расчетах летописец от византийского императора Михаила сразу переходит к кн. Олегу. Автор летописи приурочил начало международной деятельности своей страны к военному походу, когда «приходила Русь на Царьград». Вот Вам и вторая дата…

 

Другая летопись – «Новгородская первая» – предлагает несколько иную датировку и относит «начало Русской земли» к 854 г.: «В лето 6352 (854). Начало земли Рускои. Живяху кождо с родом своим на своих местех и странах, владеюща кождо родом своим. И быша три братия: единому имя Кии, второму же имя Щек, третьему же имя Хорив, а сестра их Лыбедь…». Итак, третья дата…

 

Уже цитированная «Повесть временных лет» под 862 г. «умножает скорбь» и вторично сообщает о «прозвании» Русской земли: «В лето 6370. И изгнаша варягы за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в собе володети. И не бе в нихъ правды, и въста родъ на род, и быша усобице в них, и воевати сами на ся почаша. И ркоша: “Поищемъ сами в собе князя, иже бы володелъ нами и рядилъ по ряду, по праву <…>”. Идоша за море к варягом, к руси. Сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, инеи и готе, тако и си. Ркоша руси чюдь, словене, кривичи и вся: “Земля наша велика и обилна, а наряда въ ней нетъ. Да поидете княжить и володеть нами”. И изъбрашася трие брата с роды своими, и пояша по собе всю русь, и придоша къ словеномъ первее. И срубиша город Ладогу. И седе старейший в Ладозе Рюрикъ, а другий, Синеусъ на Беле озере, а третей Труворъ въ Изборьсце. И от техъ варягъ прозвася Руская земля».

 

И это уже четвертая летописная дата, причем настолько убедительная, что С.М.Соловьев в работе «Мои записки для детей моих, а если можно, и для других» писал: «В 1850 г., по высочайшему повелению Николая I запрещено было подвергать критике вопрос о годе основания русского государства, ибо-де 862-й год назначен преподобным Нестором».

 

Так почему же в учебниках – 882 г.? В этом году, по сведениям ПВЛ, имели место следующие события: «В лето 6390. Поиде Олгъ, поемъ вои свои многы: варягы, чюдь, словены, мерю, весь, кривичи <…> И придоста къ горамъ киевьскымъ <…> И убиша Асколъда и Дира <…> И седе Олегъ, княжа в Киеве, и рече Олегъ: «Се буди мати городом русскымъ». И беша у него словени и варязи и прочии, прозвашася русью. Се же Олегъ нача городы ставити, и устави дани словеном, и кривичемъ и мерямъ, и устави варягом дань даяти от Новагорода 300 гривенъ на лето, мира деля, еже до смерти Ярославля даяше варягом».

 

Другими словами, новгородский князь Олег подчинил своей власти племенной центр западных кривичей Смоленск и центр полян Киев. Соединив под своей властью северный и центральный отрезки торгового пути «из Варяг в Греки», Олег получил полный контроль над этим путем в пределах всей территории расселения восточных славян. Киев стал столицей нового государства из-за того, что располагался максимально близко к «грекам», и, вероятно, рассматривался как плацдарм для расширения территории страны в направлении Черного моря. Именно с этой объединенной «Руской землей» имеют непрерывную территориальную и политическую (династическую) преемственность Россия, Белоруссия и Украина. В 883-885 гг. кн. Олег «примучил» древлян, северян и радимичей, «а с уличами и тиверцами воевал», объединив под своей властью практически всех восточных славян, и с этого момента начинается формирование из разрозненных племен древнерусской народности.

 

Есть и некоторые формальные признаки «полноценного» характера «Киевской» Руси. В летописях только после событий 882 г. русские князья стали именоваться «великими», чем подчеркивается их особое, высокое положение правителей всех восточнославянских земель, в отличие от Рюрика, бывшего князем только у словен и северных кривичей, или князя древлян Мала: «В лето 6420 (912). Посла Олегъ мужи свои построити мира и положити ряды межи Грекы и Русью, и посла глаголя: “…Мы от рода рускаго <…> иже послани от Олга, великаго князя рускаго…”». Или: «В лето 6453 (945). Присла Романъ, и Костянтинъ и Стефанъ слы къ Игореви построити мира перваго <…> послании от Игоря, великаго князя рускаго, и от всея княжья и от всех людий Руское земли…».

 

Очевидно, что на длительном и сложном пути обретения собственной государственности наши предки предприняли несколько неудачных «приступов», и только попытка 882 г. привела к успеху. Разнобой в хронологии «начала земли Руской» свидетельствует, что летописцы пытались осмыслить этот процесс, но к единому заключению так и не пришли. Тем же самым занимались многие поколения российских и зарубежных историков.

 

Но это уже совсем отдельная история, вернее, теория, еще точнее – «норманнская теория», а еще точнее – летопись трехвековой борьбы «норманистов» и «антинорманистов»…

 

 

 

Начнем с того, что «норманнскую теорию» изобрели вовсе не Готлиб Байер, Август Шлецер и Фридрих Миллер, работавшие в Петербургской Академии наук. Истоки ее находим еще в XVI в. Ливонская война России против Ливонии, Литвы и Швеции была не только военным, но и идеологическим противостоянием. Между Иваном Грозным и шведским королем Юханом III имела место весьма резкая полемика о разногласиях в титуловании. Иван Грозный не считал Юхана III равным себе, поскольку отец Юхана III Густав I Ваза происходил не из королевского, а из «простого» дворянского рода, т. е. был почти «мужик». Действительно, он вступил на престол в 1523 г. после освобождения Швеции от власти датских королей.

 

Юхан III не остался в долгу, запустив идею о том, что варяги были родом из Швеции. Мол, Иван Васильевич, а сами-то вы из каких? Политически Швеция с Россией, по крайней мере, на равных.

 

После этого понятно, что искомая «проблема» была сугубо политической, и вовсе не имела научного характера, хотя бы потому, что в те времена ученых-историков просто не существовало.

 

Следующий виток интереса к «проблеме» пришелся на другой период обострения русско-шведских отношений. В июле 1611 г. шведы захватили Новгород и навязали его жителям соглашение о признании шведского короля Карла IX и приглашении на правление его сына. Чтобы «исторически» оправдать подобный «аншлюс», шведские учёные проводили аналогию «призвания» Рюрика и его братьев с «призванием» сына короля Карла IX из Швеции. Эту миссию взял на себя шведский историк Петрей де-Эрлезунда (1570-1622), который служил четыре года в России, а затем в 1608 и 1611 гг. ездил в Москву королевским посланником. В 1615 г. Петрей написал свою «Московитскую хронику», или иначе «Историю о великом княжестве Московском» («Regni muschovitici sciographia»), в которой утверждал, что князья Рудрих, Синаус и Трувор были родом из Швеции. Петрей также ссылался на «речь новгородских послов» перед шведским королём Карлом-Филиппом в 1613 г. в Выборге. Новгородцы якобы настаивали на его переезде в Новгород, утверждая, «что Новгородская область, до покорения её московским государем, имела своих особенных великих князей, которые и правили ею; между ними был один тоже шведского происхождения, по имени Рюрик».

 

«Речь новгородских послов» в уже 1671 г. (в «переводе» Петрея) опубликовал шведский историк Ю.Видекинди в своей книге с характерным названием «История десятилетней шведско-русской войны». При этом он уточнял, что на шведское происхождение Рюрика указал глава новгородского посольства, архимандрит Киприан. Проницательный читатель уже может предсказать, почему это случилось. 1 июля 1661 г. в Кардисе близ Дерпта (Тарту) подписан мирный договор между Россией и Швецией, прекративший неудачную для России пятилетнюю войну за выход к Балтике.

 

На наше счастье, искомая речь, произнесенная архимандритом Киприаном, сохранилась в путевых записках Даниэля Юрта де Гульфреда , хранящихся в Государственном архиве Швеции: «… Как то явствует из старинных летописей, имели новгородские господа испокон у себя своего великого князя. И что с самого начала никаких дел с московскими господами не имели. И ещё оповестил о том, что последний из их великих князей был из Римской империи по имени Родорикус». Согласитесь, речь не слишком патриотичная, но и шведские исследователи чересчур вольно интерпретировали слова Киприана.

 

В 1741-1743 гг. разразилась очередная война России и Швеции, закончившаяся заключением мира в Або, по которому границей между Россией и Швецией определена р. Кюмен. К этому конфликту приурочено издание «Истории шведского государства», вышедшей из-под пера поэта и (в меньшей степени) историка Олафа Далина, которая провозглашала идеи скандинавского норманизма, политически враждебного России. О. Далин утверждал, что Рюрик не кто иной как шведский король Эрик Упсальский.

 

Как мы видим, к середине XVIII в. «норманнская теория» уже прочно вошла в круг интересов профессиональных историков, породила достаточно солидную историографию, но отнюдь не перестала быть политической, уж больно заметна привязка появления научных трудов к военно-политическим конфликтам.

 

Кроме этого, необходимо вспомнить еще о двух исторических трудах, которые пользовались необычайной популярностью в Европе (особенно в Германии и Англии) до середины XVIII в. В 1685 г. вышел трактат шведского философа и поэта Георга Штэрнъельма «Рассуждение о гипербореях» («De Hyperboreis Dissertatio»), развивавший идеи первого шведского языковеда и собирателя рунических памятников Юхана Буре о том, что Скандинавия – это страна гипербореев, описанная в античных мифах, а свеи (одна из племенных групп, составивших будущую шведскую народность и давшая стране первого короля) – это гипербореи, от которых греки получили своих самых древних богов.

 

А в 1675-1698 гг. было опубликовано трехтомное сочинение шведского писателя и профессора медицины Олафа Рудбека «Атлантика», или «Атлантида», («Atland eller Manheim, Atlantica sive Manheim, vera Japheti posterorum sedes et partia»), в котором автор отождествляет древних готов с населением Гёталандии, области на юге Швеции, а это «готское» (то есть шведское) государство с мифической Атлантидой. Развивая эту идею, Рудбек пришёл к выводу о том, что Швеция — колыбель человечества.

 

В сумме получилась на первый взгляд стройная картина: готы/гёты были отцами-основателями германской культуры, а свеи/гипербореи, выступали основоположниками греко-римской цивилизации, фундамента всей европейской культуры, включая и древнерусскую. Если Вам это кажется смешным, попробуйте поискать в Интернете фразу «колыбель цивилизации». Компьютер выдаст множество «колыбелей»: Аркаим, Израиль, Украину, Урал и прочая-прочая-прочая…

 

 

 

«Исстари русами владели варяги; потом их прогнали. Гостомысл начал править государством. Но вследствие неурядиц он дал совет призвать тех же варягов, и был призван Рюрик с братьями». И это цитата уже не из шведского сочинения, а из статьи «О варягах» выпущенной Готлибом Зигфридом Байером в 1735 г., изданной «под грифом» Петербургской Академии наук.

 

Весьма квалифицированный специалист-востоковед (он свободно говорил по-китайски), знаток византийских и средневековых европейских источников Г.З.Байер приехал в Россию в 1726 г., а в 1730 г. был приглашен в Академию. Единственный недостаток был у Байера – незнание русского языка. Русская летопись была известна ему в латинском переводе, но он считал, что этого достаточно. Байер был, конечно же, в курсе последних ученых новинок и еще до приезда в Россию имел уже вполне сложившийся взгляд на русскую историю, который совпадал с мнением большинства тогдашних европейских историков. Так что байеровская «норманнская теория» была лишь изложением модных исторических взглядов того времени, а противоречить им было для Байера равносильно тому, что выставить себя научным провинциалом, который не в курсе последних научных новинок.

 

Справедливости ради надо сказать, что Г.З.Байер как профессиональный историк внес и собственный вклад в «теорию». Он ввел в научный оборот отрывок из «Бертинских анналов» о посольстве византийского императора Феофила к императору франков Людовику I в 839 г., которым до сих пор оперируют российские историки. В составе посольства были люди, представившиеся как «росы» (Rhos), правитель которых носил титул хакана (Chacanus), но Людовик заподозрил, что это норманны, от набегов которых страдала вся Европа, и задержал их. Байер перевел слова источника «eos gentis esse Sueonum» как «от поколения шведы были». Но это было грубой ошибкой, анахронизмом, поскольку шведского народа в IX в. еще не существовало. Современные шведские историки считают первым шведским королем, объединившим отдельные племенные территории в страну, а гётов и свеев в единый шведский народ, ярла Биргера – того самого, которому Александр Невский в 1420 г. в сражении на Неве «возложил печать острым копьем своим»…

 

Однако Россия не Швеция, и как байеровские антирусские воззрения могли спокойно восприниматься в ее столице? Обратите внимание на интересные хронологические совпадения. В том же 1730 г., когда Г.З.Байер был приглашен в Академию на кафедру по восточным древностям и языкам, в Россию в качестве обер-камергера двора императрицы Анны Иоанновны приехал Эрнст Иоганн Бирон. Байер пришелся ко двору Анны Иоанновны и Бирона. И хотя Байеру Бирон не оказывал прямого покровительства, тот нашел другого благодетеля – вице-канцлера Андрея Ивановича (Генриха Иоганна Фридриха) Остермана. Дело даже не в «бироновщине» или «немецком засилье», просто русских академиков, да еще историков, в те времена просто не было.

 

М.В.Ломоносов вернулся в Санкт-Петербург после обучения в Германии только в 1741 г. В 1742 г. определён адъюнктом физического класса Санкт-Петербургской Академии наук. Профессором химии той же академии назначен и вовсе в 1745 г., а руководителем Исторического собрания, Географического департамента, Академических университета и гимназии Михаил Васильевич стал только в 1758 г., через 20 лет после смерти Г.З.Байера от горячки. При жизни отца-основателя российской норманнской теории его взгляды критиковать было просто некому…

 

 

 

 

6 сентября 1749 г., на следующий день после тезоименитства императрицы Елизаветы Петровны, должно было состояться торжественное заседание Академии. Тогдашнему ведущему российскому историографу Герарду Фридриху Миллеру (за год до этого он принял российское подданство и стал Федором Ивановичем) было поручено огласить на торжестве «диссертацию о начале российского народа и отчего оный так называется». Заседание было перенесено на 25 ноября – день вступления Елизаветы на престол, и Миллер добросовестно, с опорой на вроде бы утвердившиеся в науке взгляды покойного Г.З.Байера, изложил события ранней русской истории с точки зрения «норманнской теории».

 

Федор Иванович был прекрасным историком, его «История Сибири» стала отправным пунктом для современной сибирской историографии и до сих пор в целом не устарела. А вот политиком он, видимо, был никаким. Профессор не учел, что на престоле уже не Анна Иоанновна, «немецкая партия» удалена от двора, а после войны 1741-1743 гг. отношения со Швецией были весьма натянутыми. А самое главное, он не учел, что уже сформировалась молодая «русская партия» академической профессуры, настроенная очень патриотически, в том числе и из-за конфликтов с казначеем Академии немцем И.Д.Шумахером.

 

Речь Миллера была встречена в штыки, ее обсуждение в довольно резкой форме продолжалось с 23 октября 1749 по 8 марта 1750 г. и заняло 29 заседаний Чрезвычайного собрания академиков. Русские ученые, не все из которых даже были избраны в академики (М.В.Ломоносов – профессор химии, С.П.Крашенинников – адъюнкт натуральной истории и ботаники, Н.И.Попов – адъюнкт астрономии) нашли ее «предосудительной России». Автора обвинили в том, что «во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только упомянул о том больше, что к бесславию служить может». Позднее Ломоносов писал, что Миллер сделал русских «столь убогим народом, каким еще ни один самый подлый народ ни от какого историка не представлен». К молодым профессорам и адъюнктам присоединились А.П.Сумароков, И.Э.Фишер, Ф.Г.Штрубе де Пирмонт и даже всесильный И.Д.Шумахер. В итоге Канцелярия Академии наук отправила Профессорскому собранию указ об уничтожении диссертации Миллера, «так как она предосудительная России», что и было исполнено. Г.Ф.Миллера разжаловали из академиков в адъюнкты и понизили жалованье с 1000 до 360 р. в год – правда, ненадолго.

 

Первые русские академики, однако, еще не усвоили академический стиль ведения научных дискуссий.

 

Оппоненты не могли согласиться с тем, что государственность Руси была привнесена извне, ведь это не соответствовало национальной патриотической идее о самостоятельном развитии славянства. Особое неприятие вызвали у них два пункта миллеровской речи: варягов он отождествляет со скандинавами и «принимает тождество варягов и Руси и утверждает, что скандинавы дали Руси государей».

 

В противовес «норманнской теории» М.В.Ломоносов выдвинул «сарматскую теорию», суть которой заключалась в том, что русы, роксоланы, поклонявшиеся Перуну, и есть славяне, происходящие с побережья Чёрного моря. «Вагров», упоминаемых в «Окружном послании патриарха Фотия», Ломоносов приравнял к варягам. Поэтому он отказался от этнического толкования этого термина, утверждая, что существовали варяги-русы и варяги-скандинавы. Поскольку в русском языке отсутствуют скандинавские элементы, то и нет оснований говорить о том, что варяги, упоминаемые в «Повести временных лет», — скандинавы. Этногенез русских вообще, по мнению ученого, происходил на основе смешения славян и «чуди» (финно-угорских племен). Прародиной русских, по его мнению, является междуречье Вислы и Одера.

 

На чью сторону встать современному историку? Кого поддержать – Миллера или Ломоносова? Ответ может быть только один – никого!

 

– Как?! – воскликнет озадаченный читатель.

 

А так! В исторической науке голосование за кандидата «против всех» еще никто не отменил.

 

 

 

При всем уважении к Михаилу Васильевичу, его «сарматская теория» с точки зрения методологической ничем не лучше байеровско-миллеровской «норманнской». Аргументы притянуты за уши, этимология этнонимов сомнительна. «Жемчужных зерен» объективной истины в его «Древней Российской истории» не больше, чем в труде Г.Ф.Миллера. Но главное, современный историк не может согласиться со своими предшественниками по основной проблеме генезиса государственности, в отношении которой Ломоносов и Миллер были солидарны. Для них вопрос «откуда взялось государство» сводился к этническому происхождению правящей династии, которая и приносила государственность нецивилизованным племенам. Они оба не сомневались в призвании и «цивилизаторской миссии» Рюрика с братьями. Научная дискуссия середины XVIII в., по меткому замечанию М.А. Алпатова, «была борьбой двух русских монархических концепций».

 

С развитием исторической науки стало ясно, что государство создается не княжеской династией, оно является результатом глубоких изменений общества. Возникновение государства закономерно вызывается критическим усложнением экономической и социальной жизни первобытных обществ, особенно в условиях внешней опасности. Такой вывод исторической наукой был сделан еще XIX в., и с тех пор никем из серьезных специалистов не оспаривается. При таком подходе вопрос об иноземном происхождении правящей династии не имеет почти никакого значения. В самом деле, британских историков не занимает проблема того, что в Англии с 1066 г. все (не только первая!) династии были иноземного происхождения. Да и у рядовых англичан нет комплекса неполноценности по этому поводу. В России, начиная с Петра III (Карла Петра Ульриха, герцога Готторпского), у власти находилась, строго говоря, Голштейн-Готторпская линия дома Ольденбургов, лишь принявшая имя национальной династии Романовых, мужчины которой выбирали в жены исключительно немецких и датских принцесс. Однако это не мешало лучшим представителям династии выражать национальные интересы России.

 

«Норманнская теория» потеряла свою политическую остроту, изменила свою форму и содержание, и разделение на «норманистов» и «антинорманистов» серьезных ученых проводилось по способу решения вопроса о происхождении киевской династии и названия «Русь». Такие историки, как Н.М.Карамзин, С.М.Соловьев, В.О.Ключевский и др., признавали, что Рюриковичи – это ославянившиеся в третьем поколении скандинавы, а термин «Русь», по их мнению, пришел с севера от восточноевропейских финно-угров, сначала именовавших так шведов. Другими словами, они были… норманистами, но никого это не удивляло и не раздражало, поскольку они не делали выводов об исторической неполноценности русского народа. Другие историки, среди которых С.А.Гедеонов, Д.И.Иловайский, М.С.Грушевский, порой весьма аргументированно защищали гипотезу о южном происхождении термина «Русь». Проблема перешла в разряд академических, и дискуссии стали проводиться в этом же духе. Но чем дальше они заходили, тем становилось понятнее, что только на основе письменных источников ее окончательно не решить.

 

В советскую эпоху всплески интереса к «норманнской проблеме» были приурочены ко второй половине 30-х и к рубежу 40-50-х гг. Проницательный читатель понимает, чем это было вызвано. Сначала «академическим делом» (в широком понимании установления «пролетарского контроля»), а потом борьбой с «безродными космополитами». Но будет большим упрощением однозначно объяснять выход научных трудов только политическими причинами. Даже ангажированный властью историк (а таковых среди крупных ученых всегда было немного) не может написать что-то новое, не опираясь на впервые введенные в научный оборот источники, на новейшие научные факты.

 

В ходе археологических исследований, разворачивающихся с 1932 г. в Новгороде и его «пригородах», появились факты, однозначно трактовать которые было затруднительно. Так, при раскопках А.В.Арциховского большинство «варяжских» предметов было найдено в погребальных памятниках, в которых захоронение производилось не по скандинавскому обряду, да еще и со славянской керамикой. В то же время начались раскопки в Киеве и Приднепровье, в том числе и в бассейне р. Рось…

 

В 1938 г. с прямой критикой основных положений норманнской теории в статье «К вопросу о “норманнском завоевании” и происхождении Руси» выступил В.А.Пархоменко. Он разобрал основные аргументы норманнской теории и показал, что они не основываются на серьезном анализе всей совокупности источников, а потому совершенно неубедительны. Но скандинавских предметов находилось все больше и больше…

 

В 1952-1953 гг. Б.А.Рыбаков опубликовал статьи «Проблема образования древнерусской народности» и «Древние русы», в которых доказывал южное происхождение термина «Русь» и существование в среднем Поднепровье, на территориях полян и частично северян особого славянского племени – русов. Этих взглядов он придерживался и позднее. Оспаривать мнение маститого ученого, лауреата Сталинской премии 1949 и 1952 гг., было равнозначно добровольной записи в ряды «космополитов».

 

 

 

В 1960 г. на международном конгрессе историков в Стокгольме датский историк, специалист по русской медиевистике А.Стендер-Петерсен заявил в своем выступлении, что норманизм как научное построение умер, так как все его аргументы опровергнуты. А в отношении «норманистов» и «антинорманистов» он заметил: «Провести точную, однозначную грань между обоими лагерями теперь уже не так легко, как это было в старину. Нельзя даже говорить о двух определенно разграниченных и взаимно друг друга исключающих школах... в процессе создания русского государства скандинавы сыграли не роль основателей или завоевателей, а более скромную роль одного из многих исторических факторов».

 

В современной исторической науке «норманнской теории», понимаемой как система аргументов в пользу неполноценности, «неисторичности» русского народа, отсутствия у него «государственно-политических способностей», т.е. в ее прежнем качестве и смысле, уже не существует. По сути, ее место заняли три связанных между собой, но все же отдельных важных научных проблемы:

 

– о соотношении внутренних и внешних факторов в процессе формирования и развития Древнерусского государства;

 

– о степени конкретно норманнского (скандинавского) влияния на развитие социальных отношений и культуры Древней Руси;

 

– о происхождении названия «Русь», русского народа – причем этот вопрос, вызывающий широкий общественный интерес, все же имеет меньшее научное значение, нежели два первых.

 

Ныне «норманнскую теорию» пытаются реанимировать отнюдь не ненавистники России. Совсем наоборот, чаще всего этим жупелом пользуются русопятствующие политиканы для создания и поддержания образа врага, этакой «дурилки картонной», на борьбе с которой можно заработать политический авторитет. Или честные, но увлекающиеся историки, которые стремятся подкрепить свои научные построения патриотическим пафосом. Им противостоят «фиктивные норманисты», которые признают скандинавское происхождение первых русских князей, наличие существенного скандинавского компонента в материальной культуре северных территорий Руси, но при этом не делают из этих фактов опрометчивых социологических выводов.

 

Но это уже очень горячие пирожки, выпекаемые на исторической кухне. Стоит подождать, пока они остынут. Заметим только, что по-настоящему научные исследования последних десятилетий (как «норманистов», так и их противников) строятся на обширном источниковедческом, лингвистическом, этнографическом и археологическом материале, используются данные топонимики, ономастики, антропологии и других дисциплин. Но о них и поднимающихся в них проблемах – в следующей статье. 

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: