Хочу предложить вниманию читателей журнала нечто вроде воспоминаний о людях и книгах.

Книги – преимущественно словари, но не только. Вообще разные любопытные с точки зрения филолога книги.

А люди – пермские филологи, большинства из которых давно уже с нами нет. Но начать придется издалека.

 

Я родился и вырос в Одессе. Прожил в этом городе первые четыре года жизни, потом, в 1948 году, с семьей вернулся из эвакуации, а в 1955 году уехал, как оказалось, навсегда.

 

Жили мы – как, впрочем, все, кого я могу вспомнить, – трудно и бедно. Впятером в одной комнате коммунальной квартиры. Работал только отец, мама была домохозяйкой. Помню, что она почти все время проводила у плиты на кухне.

 

Отец был фактически самоучкой. В регулярной школе он учился только год. Но в 20-е годы, когда его призвали в армию, он закончил бухгалтерские курсы и всю жизнь (кроме военных лет, конечно) проработал бухгалтером.

 

Мне кажется, что больше всего мой отец любил книги. Мама ворчала: «Детям надеть нечего, а он книги покупает». Папа отмалчивался, но раз в месяц, получив зарплату, он брал меня за руку, и мы шли по городу. Я хорошо помню этот маршрут: по Дерибасовской, потом по Ришельевской. На этих улицах располагались все книжные магазины. Мы разглядывали книги и покупали одну. Каждый месяц по одной книге. Придя домой, я сразу начинал читать эту книгу. И то, что прочел тогда, до сих пор помню почти дословно.

 

Обязательно заходили мы в маленький магазин подписных изданий. И однажды увидели объявление, что производится подписка на словарь Ушакова. Одновременно с оформлением подписки выдавали первый том, и папа этот словарь выписал.

 

Я иногда думаю, почему он это сделал. Очень специальное издание, четырехтомный словарь. Сегодня далеко не всякий учитель русского языка купит такой словарь. А мой отец филологом не был. Да и вообще имел дело с цифрами, а не со словами. Зачем ему этот словарь? Но ведь выписал же!

 

У него была привычка: на каждую купленную книгу он ставил свою печать. Печать, круглую, вырезал сам из резинки-ластика. И посредине печати расписывался. Четыре тома словаря Ушакова с такими печатями и подписями стоят у меня на полке – хронологически это первый словарь в моем собрании.

 

То, о чем я рассказал, происходило в 1947 году, мне было десять лет.

 

Небольшое отступление. Словарь под редакцией Дмитрия Николаевича Ушакова составлялся группой замечательных филологов. Это академик Виктор Владимирович Виноградов – пожалуй, самый крупный русский языковед ХХ века; Григорий Осипович Винокур, впоследствии выпустивший Словарь языка Пушкина; Борис Александрович Ларин, оригинальнейший языковед, специалист по многим языкам (среди них санскрит); Сергей Иванович Ожегов, автор знаменитого однотомного словаря; Борис Викторович Томашевский, один из самых известных пушкинистов своего времени; и сам Дмитрий Николаевич Ушаков, возглавивший эту группу.

 

Первое издание словаря выходило с 1935 по 1940 год. Тираж у этого издания небольшой, а потребность в таком словаре ощущалась огромная. Поэтому сразу после войны словарь без всяких изменений, «фотоофсетным способом», как напечатано в этих книгах, переиздали. Вот это издание мы тогда и приобрели.

 

Как всегда, добравшись до дома, я сел изучать книгу. Не стану утверждать, что прочел весь первый том (хотя прочел многое и многие словарные статьи помню), но я прочел предисловие и даже одолел очерк русской орфоэпии, написанный Ушаковым. А когда пришел четвертый том, я наизусть выучил приложения, особенно список варваризмов, то есть выражений, которые используются в русском языке непереведенными и обычно пишутся латиницей. Первым в этом списке стоит ab ovo, и с тех пор пушкинское «Начнем ab ovo. Мой Езерский Происходил от тех вождей, Чей дух воинственный и зверский Был древле ужасом морей» мне было совершенно понятно.

 

Конечно, сегодня словарь Ушакова устарел. Ведь и создавался он с опорой на русский язык начала двадцатого века, лишь с некоторыми послереволюционными добавлениями. И тем не менее я постоянно в этот словарь заглядываю, хотя бы для того, чтобы узнать, что изменилось и как говорили раньше.

 

Но не только. Есть в словаре Ушакова то, чего может не быть в других книгах. Попробуйте отыскать в Большом или Малом академических словарях, тем более в словаре Ожегова, выражение «парфянская стрела». Не найдете.

 

Конечно, сегодня у нас есть Интернет, в котором можно найти все. Я и нашел: «В английском языке есть выражение “Parthian arrow” – “парфянская стрела”, что означает какую-нибудь меткую фразу, которую англичанин приберегает на момент ухода как последний неотразимый довод, самый убийственный аргумент в споре со своим оппонентом».

 

Но ведь есть это выражение и в русском языке. Вот отрывок из стихотворения поэта Ивана Яроша:

 

ПАРФЯНСКАЯ СТРЕЛА

Мой конь окоченел – и рог мой замолчал,
Сломался верный меч – и опустел колчан;
Но мне ли трепетать пред полчищами зла,
Когда в моей руке парфянская стрела!?

Парфянская стрела, лети вперёд, лети:
Быть может, мне с тобой одною по пути!

 

А теперь заглянем в словарь Ушакова. В четвертом томе на стр. 553 читаем: «Парфянская стрела (книжн.) – перен. меткий коварный удар, меткое, сражающее слово противника, симулирующего поражение. [От военной хитрости древнего азиатского народа парфян – симулировать бегство и поражать через плечо меткими стрелами преследующего противника.]»

 

Я думаю, что, может быть, эта книга – «Толковый словарь русского языка под редакцией Д.Н.Ушакова» – и была одной из причин того, что я в конце концов стал филологом. Ни одного другого филолога ни среди моих предков, ни среди многочисленных родственников по родителям нет.

 

Расскажу заодно о некоторых сильных впечатлениях, связанных у меня со словарями.

 

Однажды я работал в Москве в Ленинке (Российской государственной библиотеке), и мне понадобилось проверить одно слово по большому количеству словарей. Словари нужно было получать в библиографическом отделе. Я подготовил пачку карточек – больше ста – и отдал дежурному библиотекарю. Эта женщина посмотрела на меня с сомнением и сказала: «Знаете что? Мне трудно принести вам все эти словари. Идите берите сами». И проводила меня в хранилище, в зал словарей.

 

Представьте себе огромное, размером с актовый зал вуза, помещение, с высоченным потолком, разбитое отходящими от стен стеллажами на секции, и всюду словари. Их там были десятки тысяч, однотомных и многотомных, маленьких и больших, на русском языке и на многих языках мира. Меня отвели в секцию русских словарей, и я там провел целый день. В основном разглядывал старые редкие словари, которые раньше никогда не видел. Все это изобилие меня как-то даже подавило.

 

Хотя новых словарей русского языка почти не было. Происходило это в 70-е годы прошлого века, и словари у нас тогда почти не составлялись и не выходили.

 

Как говорят сейчас, «почувствуйте разницу». В тот же приезд (я, конечно, регулярно ходил в московские книжные магазины) попал я на выставку словарей британских издательств. Выставка проводилась в конференц-зале магазина «Книжный мир» на Арбате. И вот то, что я там увидел, едва не заставило заплакать.

 

Сегодня, зайдя в большой книжный магазин, вы увидите почти такое же изобилие. Но тогда… Ничего подобного я даже представить себе не мог. Сотни словарей и энциклопедий, по всем отраслям знаний, для всех возрастов, роскошно иллюстрированные словари и энциклопедии по искусству, все – от многотомной Британской энциклопедии до тоже многотомного Оксфордского словаря английского языка.

 

Можно было оставить заказ, и английские издательства гарантировали, что вы этот словарь получите. Указывались цены – в фунтах, естественно, но заплатить можно было и рублями по курсу. Конечно, на наши тогдашние зарплаты и по сравнению с нашими книгами стоили эти словари дорого. Но одну книгу я все же заказал. Это была однотомная энциклопедия фантастики. Поскольку эта книга тоже стоит сегодня у меня на полке (получена не из этого источника, о чем ниже, и более позднее переиздание), приведу ее выходные данные.

 

The Encyclopedia of Science Fiction. Edited by John Clute and Peter Nicholls.1995, 1386 с.

 

Уехал я в Пермь и стал ждать, когда же придет энциклопедия. А она не идет и не идет. В чем дело? Английским издателям я верил. Понимал, что причина в чем-то другом. Но, наивный, об истинной причине и не догадывался.

 

Спустя полтора года, снова оказавшись в Москве, я спросил у знакомого критика, который тоже эту энциклопедию заказывал, получил ли он ее. Критик (это Михаил Андреевич Ковальчук, автор десятков книг и сотен статей о фантастике) с сожалением посмотрел на меня и сказал: «Да вы, наверно, внимательно эту книгу и не проглядывали».

 

Конечно, нет. У меня и не было такой возможности. И вот что мне рассказал Михаил Андреевич.

 

После того как выставка кончилась, все заказы забрали «искусствоведы в штатском» и принялись изучать. Изучение шло по двум направлениям: книги и люди, их заказавшие.

 

Напомню, дело происходит в семидесятые годы прошлого века. А в энциклопедии можно прочесть большую серьезную статью о братьях Стругацких, в которой характеризуются все их произведения, в том числе и запрещенные в СССР «Сказка о тройке» или «Гадкие лебеди». Или в статье о Булгакове – о «Роковых яйцах» или «Собачьем сердце», о которых и знать не полагалось, тем более упоминать в печати. Или в статье о Замятине – подробный пересказ «Мы» с указанием на соответствия в советской жизни. Ну как можно разрешить советским людям читать такую вредную книгу?

 

На полках в моей библиотеке стоят сотни словарей. У каждого из них своя история. Некоторые из этих историй я и собираюсь изложить в своих заметках.

 

Но поскольку вступление несколько затянулось, расскажу для начала один сравнительно небольшой эпизод.

 

В педуниверситете много лет работала Анна Алексеевна Горбунова. Была она специалистом по истории русского языка, читала историческую грамматику, и познакомился я с ней еще будучи студентом. В 1959 году на четвертом курсе (Пермского университета, тогда единственного, а сейчас «классического») я написал курсовую работу по истории наречий (как части речи) русского языка. Материалом для работы послужили псковские летописи. Работу выдвинули на студенческую научную конференцию, и она попала на рецензию к Анне Алексеевне. И вот Анна Алексеевна позвонила моему руководителю Ксении Александровне Федоровой и сказала, что хочет со мной познакомиться. Назначила место и время, и я к ней пошел.

 

Первым делом Анна Алексеевна посетовала на то, что работа очень большая и напечатана через один интервал. Трудно читать, и много времени на это ушло. Но, судя по замечаниям, работу она прочла всю. В целом похвалила, хотя указала на неточности и на возможности усовершенствования. Она произвела на меня впечатление очень дотошного и суховатого, но и очень добросовестного человека. Впрочем, в исторической грамматике без дотошности и педантичности ничего не добьешься. Знаю на собственном опыте.

 

Потом, работая в школе, я Анну Алексеевну не встречал, а когда сам начал работать в вузе, она вскоре ушла на пенсию, а потом умерла. И однажды мне сказали, что дочь распродает ее библиотеку.

 

Мне много раз приходилось сталкиваться с такой печальной историей. Человек всю жизнь собирал библиотеку, пользовался ею, берег. А когда он умирает, книги становятся ненужными. Больше того, они помеха: слишком много места занимают. Обычно часть книг уходит в магазин, остальное просто выбрасывают. В редчайших случаях библиотека сохраняется полностью, но только если речь идет о действительно выдающемся человеке и если библиотека попадает в какой-нибудь государственный фонд.

 

Когда умер Борис Александрович Ларин (в 1964 году), один из авторов словаря Ушакова, я узнал, что его вдова распродает богатейшую библиотеку покойного. Узнал я об этом так. Запросил в одном из ленинградских букинистических магазинов список словарей, имеющихся у них в продаже, мне ответили, прислали список, я заказал несколько словарей, а получив, увидел на них пометки Ларина! А я знал, что у Ларина, в его двухкомнатной квартире (это была единственная жилая квартира в Смольном), огромная библиотека с невероятно редкими словарями. Я прямо написал вдове Бориса Александровича. Ответил декан филологического факультета, известнейший литературовед Борис Григорьевич Реизов. Смысл его очень вежливого письма сводился к тому, что мне больше не следует писать Наталье Яковлевне (Лариной), потому что решен вопрос о передаче всей библиотеки Ларина в университет и создании специального словарного кабинета имени Ларина. Действительно, такой кабинет существует и сегодня. А те немногие книги из библиотеки Ларина, что попали в магазин, оказались двойными.

 

Но какие это книги! Например, учебник санскрита Кочергиной. И надписи Ларина на полях: «Это не так», «Неточно», « Какой вздор!» Это к истории взаимоотношений московской и ленинградской лингвистических школ.

 

Но, повторяю, случай Ларина – исключение. Обычно библиотека после смерти владельца гибнет.

 

И вот пошел я по указанному адресу. Большой дом на улице 25 октября, рядом с сельскохозяйственной академией. Один из тех домов, где широкие лестницы и просторные квартиры. И вот в подъезде (не в квартире, а прямо в подъезде) я вижу груду книг, большую, много сотен. Все это были книги по медицине. Как выяснилось, принадлежали они супругу Анны Алексеевны, который был профессором мединститута (сейчас медицинская академия) и скончался незадолго до жены. Книги все были старые. Я не специалист, мне трудно судить, но, наверно, медицинская литература действительно быстро стареет. Во всяком случае, никому эти книги не понадобились, и их просто выбросили.

 

Книги Анны Алексеевны находились в квартире, но тоже лежали грудой в углу, и было их сравнительно немного. Вузовские учебники, основные монографии по истории русского языка. Все это к тому времени у меня уже было, и я был разочарован.

 

В одном углу просторной комнаты стоял огромный мешок – метра полтора в диаметре и с меня ростом. Я спросил, что это, и мне ответили: старые бумаги, приготовлены к сдаче в макулатуру. Я спросил, можно ли посмотреть. Ну, если не боитесь испачкаться… В мешке действительно оказалась макулатура: исписанные ученические тетради, старые календари, газеты, какие-то обрывки. Но нашлось и несколько книг. Все книги были аккуратно разорваны пополам, и от них были оторваны титульные листы. К счастью, все это еще оставалось вместе.

 

Когда я увидел эти книги, у меня руки задрожали. Передо мной был, например, сборник Игоря Северянина «За струнной изгородью лирной», изданный ничтожным тиражом в Петербурге в 1918 году. Или сборник Максимилиана Волошина «Иверни. Избранные стихотворения», 1918 год. Несколько сборников поэтов серебряного века, в основном символистов, и все прижизненные редкие издания. Наверно, Анна Алексеевна любила этих поэтов.

 

И лежал в мешке словарь. «Словарь древнего славянского языка, составленный по Остромирову евангелию, Ф.Миклошичу, А.Х.Востокову, Я.И.Бередникову и И.С.Кочетову», СПб., Изд. А.С.Суворин, 1899, 950 с. Далее написано: Посвящается Алексею Сергеевичу Суворину в знак глубокого уважения и преданности А.В.Старчевским.

 

Насколько мне известно, ни в одной библиотеке Перми этой книги нет.

 

Есть написанное автором предисловие, в котором, к сожалению, не указано количество слов. Определить можно только приблизительно. Подсчитав число статей на нескольких страницах, я получил среднее – 64. Теперь умножим на число страниц – 950 – получим около 60 тысяч слов. Словарь очень солидный.

 

До знакомства со словарем Старчевского мне был известен единственный дореволюционный словарь древнерусского языка – «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» академика Измаила Ивановича Срезневского в трех томах выходил с 1893 по 1903 год (впоследствии несколько раз переиздан). Конечно, словарь Старчевского невозможно сравнивать со словарем Срезневского. Сразу заметны отличия, прежде всего в научной основательности, да и в полноте книги, которую академик Срезневский скромно назвал «Материалы для словаря». Тем не менее и словарь Старчевского представляет собой факт истории русской лингвистики и должен как таковой учитываться. Между тем ни в одном курсе лексикологии, современной или исторической, этот словарь не упоминается.

 

Кто такой Старчевский? Звали его Альберт Викентьевич, родился он в 1818 году и умер в 1901. Был прежде всего известным журналистом и издателем, с 1856 года издавал газету «Сын Отечества» и сделал ее очень популярным изданием.

 

Старчевский знал множество восточных языков. Вот, например, выходные данные одной из его книг (привожу с сохранением оригинальных написаний):

 

Старчевский А.В. Кавказский переводчик, заключающий в себе 30 языков: Абхазский, Аварский, Андийский, Армянский, Грузинский, Дарго, Джарский, Дидойский, Ингушский, Кабардинский, Кубечинский, Кумыцкий, Лазский, Лакский (Казикумыцкий), Лезгинский (Кюринский), Мингрельский, Ногайский, Осетинский (Тагаурский), Осетинский (Дигорский), Сванетский, Талышинский, Татарский-Кавказский, Тушетский, Удинский, Хирканский (Хюркилинский), Черкесский (Адиге), Чеченский; Турецкий, Персидский, Азэрбэйджанский и Арабский. (По каждому языку слова и фразы напечатаны русскими буквами и приложен грамматический очерк языка). Издание второе, дополненное языками: 1) турецким; 2) персидским; 3) азэрбэйджанским; 4) дополнительным мингрельским (словарем и фразами); 5) арабским и 6) словарем арабских слов, находящихся в полном ходу между закавказскими мусульманами (3.000 сл.). Спб., Типография И.Н.Скороходова, 1893. [4], 851 c. 13,7 x 11,7 см.

 

По существу Старчевский создавал разговорники, к которым прилагал грамматическое описание языка, и предназначал он эти свои книги оказавшимся на Кавказе русским людям, прежде всего представителям администрации, чтобы они могли разговаривать с горцами. Как-то это очень современно звучит.

 

Оставил Старчевский и воспоминания, в которых фигурирует И.А.Гончаров. Об этом см. «Гончаров в воспоминаниях современников», 1969, с.51-58.

 

В общем, не самый последний человек в истории русской культуры.

 

Закончу рассказ. Перебрав все, что было в мешке, я показал хозяйке найденные книги и сказал, что хочу их забрать. «Забирайте». – «Но ведь эти книги дорогие. Их можно продать». – «Да какие они дорогие? Мы их уже порвали».

 

Так я получил книги бесплатно, и словарь Старчевского, заново переплетенный, занял свое место на моем стеллаже словарей.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: