1.

 

Московский вокзал встретил Анну Сергеевну шумом, криками и гулом со всех сторон. Зимний воздух был колючим и сухим, так что дышать было почти больно. От яркого солнца слезились глаза. Отчего-то вспомнился тот прохладный летний вечер, гудение телеграфных проволок, перрон и расставание. Она говорила тогда:

 

- Дайте я погляжу на вас еще... Погляжу еще раз. Вот так.

 

Это было прощание навсегда. Иначе быть не могло, и Анна Сергеевна убеждала себя и его, что так будет лучше. Ей хотелось только непременно увезти с собой в нелюбимый город С. это мгновение. И когда поезд увозил ее прочь от перрона, с его уже почти осенним запахом, она продолжала говорить себе, что так нужно, так правильно и что время успокоит боль и унесет с собой все эти странные, пропитанные морской горечью воспоминания. Это сама судьба.

 

Но судьба, на которую уповала Анна Сергеевна, решила по-другому. И теперь, стоя на московской станции, она не думала и не хотела думать о том, правильно ли она поступает. За всю дорогу от вокзала до «Славянского базара», где она собиралась остановиться, Анна Сергеевна ни разу не вспомнила о том, что она оставила в С. Ни мысль о безмолвном, но искреннем удивлении мужа, узнавшего о поспешном ее отъезде, ни думы о том, что же будет, когда настанет время возвращаться – ничто не занимало ее теперь.

 

Из дверей «Славянского базара» навстречу Анне Сергеевне торопливо вышла совсем молоденькая девушка. Слегка задев Анну Сергеевну, она тихо извинилась и прошла мимо. Служитель гостиницы был любезен и невероятно разговорчив, но Анна Сергеевна почти не слушала его. Едва заняв номер, она послала к тому, ради кого проделала весь этот путь. Они с Гуровым оба ждали этой встречи с такой силой, что долго не могли наговориться за те месяцы, что разлучили их. После той встречи в театре жизнь будто переменилась и Анна Сергеевна жила теперь в постоянном ожидании и печали, которую научилась ото всех скрывать.

 

Проводить Анну Сергеевну на вокзал Гуров не мог. Собираясь, она думала о том, как такое положение странно и неправильно. Ждать два месяца возможности снова вырваться сюда, платить за недолгую встречу расставанием – и быть не в силах ничего сделать, чтобы исправить это. Счастлива ли она была в эти дни?

 

Внизу все снова повторилось – любезный служитель гостиницы, девушка, с которой Анна Сергеевна столкнулась в дверях. Если бы она не находилась в тот момент в состоянии какого-то полусна от собственных мыслей, то конечно бы заметила, что это была та же самая девушка, что встретилась ей в день приезда. Но Анна прошла мимо, не обратив внимания. Ее ждал поезд и запах вокзала, дорога и месяцы расставания…

 

2.

 

…В дверях «Славянского базара» Нина опять встретила эту женщину. Встретила и сразу узнала. «Уже уезжает. Как странно», – почему-то подумала Нина. В последнее время она почти всегда была грустна, и мысли были рассеянны. С почти физической неохотой возвращалась она в гостиницу, которая начинала казаться ей тюрьмой – так давили стены. А ведь еще совсем недавно все было так хорошо! Нина была радостна, влюблена, любима, она не вспоминала о том, что оставила ради своего счастья. Ведь оно должно было непременно случиться, она верила, мечтала, ждала сказки, славы, любви. Вместо этого она уже несколько недель разрывалась от муки, томилась ревностью. Первое время сказка действительно была – их встречи с Тригориным, тайные, страстные, были полны искренности и любви. Прошли месяцы, Нина любила по-прежнему, но не могла не чувствовать того легкого отчуждения, которое появилось в поведении Бориса. Когда она со слезами упрекала его в этом, он уверял, что любит, что все это лишь ее выдумки, и Нина хотела верить, но не могла. Тайна их встреч начинала томить ее. Все больше понимала она, что Тригорин не хочет менять свою жизнь ради нее, и эта мысль почти убивала ее. И даже к сцене, к тому единственному занятию, что манило и привлекало Нину, она будто охладела. Уже несколько дней они не виделись с Борисом. Наконец, он пришел, почти влетел к ней, счастливый, окрыленный успехом своей новой пьесы, говорил много, страстно, искренне, и Нина забыла обо всем, она была счастлива вместе с ним. Одной из первых она прочла его новое творение и не меньше его ждала этой минуты. Она была восхищена им, и в эти моменты понимала, что любит его больше жизни...

 

И он был снова прежним – радостным, любящим, говорил ей много чудесных слов.

 

И, засыпая в этот вечер, Нина снова верила – все обязательно будет хорошо.

 

3.

 

…Тригорин стоял и смотрел на Нину так, словно впервые ее увидел. Она только что сказала ему, что ждет ребенка. Бог знает, сколько всего передумала она за то время, что собиралась сообщить ему об этом. Почему-то боялась. Боялась увидеть в его глазах растерянность, боялась того секундного молчания, которое последует сразу за этой новостью. Именно так и смотрел на нее Тригорин сейчас. Именно так молчал. Через секунду он уже бросился к ней и стал что-то говорить, успокаивать. Нина смотрела на него и пыталась улыбаться, а на душе вдруг стало грустно, как будто она боялась будущего, догадываясь, что счастья и покоя оно не принесет.

 

Была весна в самом ее начале – то время, когда оттепель огорчает своей пасмурностью, небо – тяжелыми облаками и серостью, мокрым снегом. Нина не любила такую весну. Тригорин сказал, что в «Славянском базаре» оставаться больше не стоит, он придумает что-нибудь и все обязательно будет хорошо.

 

Просто пока нужно переждать.

 

4.

 

«Просто пока нужно переждать», – Анна Сергеевна успокаивала себя этими словами всегда, когда отчаяние начинало снова подступать, но успокоиться не всегда получалось.

 

Снова московский вокзал, дорога к «Славянскому базару» – этот маршрут стал почти привычным. После мучительно долгих месяцев разлуки она опять вырвалась из дома, где все было чужим и отталкивало, опять солгала мужу, мало задумываясь о том, убедительно ли звучат ее слова.

 

Приехала она уже вечером, посылать к Гурову было поздно. Томясь ожиданием и тоской, она мысленно проговаривала все то, что накопилось за последние месяцы, о чем непременно нужно было сказать ему. Обо всем ужасе и безысходности их положения, о том, как они несчастны оттого, что вынуждены прятаться, словно воры.

 

Она еле дождалась утра. С порога они с Гуровым бросились друг к другу, точно не виделись несколько лет, поцелуй их был долгим.

 

- Ну, как живешь там? – спросил он. – Что нового?

 

Но она не могла говорить, она плакала. Отвернулась от него и прижала платок к глазам. Гуров молчал. Потом он позвонил и сказал, чтобы ему принесли чаю; и потом, когда пил чай, она все стояла, отвернувшись к окну... Она плакала от волнения, от скорбного сознания, что их жизнь так печально сложилась. Он встал, желая ее успокоить, но они оба не могли придумать, что им делать теперь.

 

Они любили друг друга, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих.

 

Потом они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут?

 

- Как? Как? – спрашивал он, хватая себя за голову. - Как?

 

Она не знала, что ему ответить.

 

5.

 

Собираясь уезжать, Анна снова и снова думала над этим разговором. Она знала, что все еще не скоро кончится, что вновь вернется она сюда, в эту гостиницу, в эти номера, снова увидит вежливого служителя внизу.

 

Спустившись, в холле Анна Сергеевна обратила внимание на пару – мужчину и молодую женщину. Очевидно, они съезжали из номера, хотя вещей для двоих было немного. Должно быть, съезжал кто-то из них.

 

Женщина стояла чуть поодаль, ждала, пока ее спутник договорится со служителем. Она была, кажется, в положении. Лицо ее показалось Анне Сергеевне смутно знакомым. В этот момент женщина подняла глаза и их взгляды встретились. Казалось, они где-то виделись уже, но где? Неужели здесь, в гостинице?

 

В этот момент спутник подошел к женщине и что-то сказал. Она ответила, и вместе они направились к выходу. У самых дверей женщина на мгновение обернулась.

 

«Странно», – подумала Анна Сергеевна. Ей показалось даже, что с этой незнакомой женщиной ее связывает или могло когда-то связывать что-то важное. Она вспомнила о своем недавнем разговоре с Гуровым. Он говорил тогда, что у него были две жизни: одна явная, которую видели и знали все, кому это нужно было, полная условной правды и условного обмана, похожая совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая – протекавшая тайно. И по какому-то странному стечению обстоятельств, быть может, случайному, все, что было для него важно, интересно, необходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других, все же, что было его ложью, его оболочкой, в которую он прятался, чтобы скрыть правду, – все это было явно. И по себе он судил о других, не верил тому, что видел, и всегда предполагал, что у каждого человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая жизнь.

 

Об этом думала Анна Сергеевна, когда поезд уносил ее назад, в С., где весна в сотню раз холоднее и грязней, чем хмурый, серый и облачный московский апрель.

 

 

P.S. Официанты ресторана «Славянский базар» то и дело удивленно поглядывали в сторону двух посетителей, которые уже несколько часов вели оживленный разговор. Что-то интересное было в двух этих фигурах, так не похожих друг на друга. Один – высокий, энергичный мужчина с выразительным лицом, говорил негромко, но эмоционально, другой – роста невысокого, с пышной раздвоенной бородой и внимательными глазами, вторил ему.

 

Время от времени официанты ловили обрывки странного разговора:

 

– Вот вам актер А. Считаете вы его талантливым?

– В высокой степени.

– Возьмете вы его к себе в труппу?

– Нет.

– Почему?

– Потому что он приспособил себя к карьере, к театральной дешевке!

– Ну, а актриса Б.?

– Хорошая актриса, но не для нашего дела.

– Почему?

– Она не любит искусства, а только себя в искусстве…

 

Разговор в этом духе длился восемнадцать часов подряд.

 

В то время Анна Сергеевна уже находилась в своем губернском городе С., где встретилась с нелюбимым мужем, а Нина навсегда простилась с любимым Тригориным.

 

Ни та ни другая не знали, что «знаменательная встреча» в «Славянском базаре» имеет к ним прямое отношение и во многом предопределит их дальнейшие судьбы.

 

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: