Общеизвестно, что образы мировой мифологии продолжают «жить» в искусстве. Что касается русской поэзии, до сих пор наиболее изученным остается вопрос о бытовании в ней разнообразных мифологических персонажей античности, тогда как, вне всяких сомнений, можно говорить о влиянии на становление ее образности и других мифологических систем. В настоящей статье предпринимается одна из возможных попыток рассмотреть результаты влияния, оказанного на современную русскую поэзию скандинавской мифологией, в силу «пространственной» ограниченности жанра – на примере единичного образа валькирии. Выбор мотивирован тем, что образ валькирии, скандинавской девы-воительницы, часто появляется в эддической поэзии и наиболее узнаваем.

 

По сравнению с образами женских персонажей античной мифологии (музы, нимфы, нереиды и т.д.) в русской поэзии образ валькирий почти не использовался. (Исключение не столь яркое – современная лирика молодежных субкультур, в первую очередь, «ролевиков».) Однако периодически все же появлялись такие поэтические произведения, где валькирии оказывались в центре внимания автора и читателя.

 

Характерный пример поэзии XVIII века, где, собственно, впервые появляются отсылки к скандинавской мифологии, – стихотворение Г.Р. Державина «На победы в Италии». Поэт называет валькирий «валками» («Ударь во сребряный, священный, /Далеко-звонкий, Валка! щит…»), Вальхаллу – «Валкалою»¹, а в «Объяснении на сочинения…» прямо сопоставляет скандинавских валькирий (на основании родства с покровителем поэзии Одином) с античными музами: «Древние северные народы, или варяго-россы, возвещали войну и собирались на оную по ударению во щит; а валками назывались у них военные девы или музы»². В результате скандинавский образ видоизменяется под влиянием древнегреческой мифологии.

 

Следующее появление образа валькирий – стихотворение К.И.Батюшкова «Мечта». Валькирии Батюшкова – это также далёкий от Скандинавии образ. Здесь можно заметить иную тенденцию – влияние не только античной (валькирии ~ музы, нимфы), но и арабской мифологии. Перед нами скорее восточные гурии («загробные» возлюбленные праведников), а не грозные воительницы: «Где дочери Веристы / Власы свои душисты / Раскинув по плечам, / Прелестницы младые, / Всегда полунагие….»³.

 

Подобный образ, кстати, появляется в 1828 году и в стихотворении А.И.Одоевского «Скальд»: «Утешьтесь о павших! Они в облаках / Пьют юных Валкирий живые лобзанья…»⁴.

 

Среди обращений к скандинавской мифологии в ХIХ веке особо стоит отметить «скандинавские» поэмы А.Н. Майкова – «Брингильда» и «Бальдур», где на самом высоком уровне осуществляется поэтическая обработка эддических сказаний. Образ валькирий здесь наиболее близок к скандинавскому оригиналу: «Девы битв, Валкирии, возводят / Павших в небо…» («Бальдур»)⁵. В поэме «Брингильда» образ валькирии впервые в русской традиции оказывается в центре объемного лиро-эпического произведения. Это своеобразный шедевр поэта, соединивший высокохудожественную интерпретацию одного из наиболее известных сюжетов Старшей Эдды и рельефность изображения «женщины в трагической, но вполне реальной ситуации» (по определению Стеблина - Каменского)⁶.

 

В начале ХХ века обостряется интерес к образу валькирий, отчасти спровоцированный постановкой оперы Вагнера «Кольцо Нибелунгов» и входящим в него «Полётом валькирий». Непосредственно образ, который как бы «родился» из музыки, встречается у О.Э.Мандельштама («Валкирии»), А.А.Блока («На мотив из Вагнера»), Б.Л.Пастернака («Музыка»). Музыка здесь – как бы материя-проводник, позволяющий преобразовывать один вид искусства в другой. Косвенно к этой группе можно отнести стихотворения Б.К.Лившица («Валкирия»), В.Я.Брюсова («Тринадцатый месяц», «Светоч мысли (Венок сонетов)») как объединённые единым музыкальным образом «Полёта валькирий». Частое появление образа валькирий является итогом дискуссий Серебряного века об активном женском начале. Валькирия представляет собой одно из воплощений женской активности. Вспомним стихотворение Н.Гумилёва «Ольга» (посвящённое О.Арбениной), в котором скандинавское имя возлюбленной поэта подвергается интерпретации на трёх семантических уровнях: Эльга как варяжская царевна, Ольга как русская княгиня и Ольга-валькирия, обобщённый символ нордической воительницы, грозной и в то же время желанной: «Но твоё лишь имя, Ольга, для моей гортани слаще самого старого вина!»⁷. Особо стоит отметить появление таких «атрибутивных» для Скандинавии образов, как сталь, битва, оружие, звон, пир, Вальгалла. Примечателен в этом же отношении образ Леры из драматической поэмы Н.С.Гумилева «Гондла», но это, впрочем, заслуживает отдельного исследования.

 

Мысль о популярности образа валькирии в русской лирике начала ХХ века подтверждается тем, что к нему обращается сатирическая поэзия. Образ, появляющийся в эмигрантской поэзии Саши Чёрного (стихотворения «Бавария», «Игрушки», «В полдень тенью и миром полны переулки…») именно сатирический, лишённый поэтичности и благородного героического ореола. Валькирии Саши Чёрного – это толстая немка с пивной кружкой, «смесь валькирии с коровой»⁸, или предмет неживого мира с резной этажерки – копилка с отверстием для монет в голове.

 

Потом – приблизительно с конца 20-х годов и до середины 90-х XIX века к образу валькирий не обращались вообще, что всецело можно связать с особенностями времени и идеологии. Последующую же актуализацию образа валькирий и в целом образов, заимствованных из скандинавской мифологии, можно в некоторой степени объяснить тем, что в конце 80-х гг. на русский язык начинают широко переводить произведения Дж.Р.Р. Толкиена, и уже в 1987 году проходят первые Всесоюзные Ролевые игры. Мифология Толкиена корнями уходит именно в скандинавскую мифологию (ср., например, образы мирового Белого древа, легенда о девяти кольцах Одина, топонимы и антропонимы). В результате «Старшая Эдда» и «Младшая Эдда», саги «Беовульф» и «Песнь о Нибелунгах» популяризируются не меньше, чем тот же «Властелин Колец» или «Хоббит». Появляются целые лирические циклы (в рамках так называемой ролевой песни), написанные от лица того или иного скандинавского божества (например, «Скади. Интерпретация» Людмилы Смеркович).

 

Кроме того, в этот же период общедоступной становится поэзия Серебряного века (тексты которой ранее находились под запретом советской цензуры), а особенно популярной среди молодежи оказывается лирика «новомученика» Н.С. Гумилёва. Между «Серебряным веком» и действительностью 90-х ролевики-«менестрели» выстраивают своеобразный мост: общая атмосфера игры, образ конкретного персонажа, непреодолимое желание прожить чужую жизнь, использовать чужую речевую маску... Страна, которая зарождалась на обломках Советского Союза, многим казалась миром бездушности и корыстолюбия. Мир же, который предлагали Толкиен и поэты Серебряного века, наоборот, был исполнен мужества, благородства, рыцарской борьбы со злом. Неудивительно, что многим этот мир становился родным. Отсюда и появление мотива возвращения домой, как в текстах Н.О`Шей «На север», Н.Некрасовой «Песня валькирий», а также в стихотворениях анонимных авторов «Любовь валькирии», «Берсерк», «По гребням скал я ухожу в Вальхаллу…». На стихи Н.С. Гумилёва также часто пишется музыка, что способствует популяризации не только их текстов, но также содержащихся в них мифологических образов. Так, самыми удачными песнями известной фолк-группы «Мельница» общепризнанно являются «Змей» и «Ольга», написанные на его тексты. Практически все вышеназванные произведения с той или иной степенью профессионализма положены на музыку, что наводит на мысль о своеобразном возвращении архаичной традиции эпической песни.

 

Стоит немного сказать и о явлении Интернет-поэзии. Появляется весьма интересное направление в его рамках – так называемое «неогумилёвство» (поэтическое творчество подражателей Гумилева, обогащенное новыми мотивами и образами), зародившееся при официальном сайте, посвящённом творчеству выдающегося автора Серебряного века. Бытуют в полуфольклорном варианте и анонимные (как правило, появляющиеся на порталах, посвящённых мифологии и ролевым играм) стихотворения, воспевающие скандинавских дев-воительниц. Процессу фольклоризации способствует и то, что музыка творческого объединения «Менестрели» (основного «поставщика» и «проводника» скандинавских образов в современной песенной поэзии) является абсолютно некоммерческим явлением, само авторство в среде «менестрелей» – категория весьма и весьма абстрактная. Возможно, что отчасти с этим обстоятельством можно связать очень распространенное в поэзии «Менестрелей» «ролевое мы», схожее, по сути, с традицией древних саг. Часто в текстах происходит трансформация или модификация канонического источника.

 

В качестве примера подобной модификации мы рассмотрим стихотворение Натальи Некрасовой, которое, как показывает приведённый ниже сопоставительный анализ двух текстов (современного и эддического), является вольным переводом «Песни валькирий», входящей в «Старшую Эдду» (а именно – в «Сагу о Ньяле»). Наталья Некрасова (больше известная под псевдонимом «Иллет») – своеобразный ветеран Движения Ролевых Игр, известный бард, участник творческого объединения «Менестрели». Одно из её любимых «воплощений» на ролевых играх – валькирия.

 

Современное стихотворение, бесспорно, является вариацией на тему эддической «Песни валькирий»: соблюдается скандинавский канон (дева-воин, «жена копьеносная», одна из многих валькирий-«сестёр»). Причём автор современной «Песни валькирий» явно опирается на древний скандинавский текст. Сделаны попытки даже воссоздать ритмический рисунок оригинала:

 

 

 

Ср:

 

 

Эддическая «Песнь валькирий» обладает историческим контекстом – в ней отражено реальное событие, а именно битва, которая произошла в страстную пятницу 1014 г. при Клонтарве (в Ирландии), этой битве предшествовал ряд зловещих предзнаменований, в частности явление воинства валькирий, описанное в «Песне». Валькирии ткут стяг, появляется мотив работы с нитью – образ сближается с образом норн, так как валькирии пытаются влиять на исход битвы.

 

В валькириях из эддической песни нет ни тени женственности, нигде не говорится об их красоте. Единственная деталь – по форме песнь валькирий воспроизводит скандинавские женские рабочие песни («песня за прялкой»). При этом «пряжа» у валькирий была весьма своеобразна:

 

 

Современная «Песня валькирий» сохранила связь с песенным началом, только здесь текст построен по славянским канонам походной военной песни, что доказывает своеобразный рефрен – повторяющееся четверостишие в начале и конце стихотворения.

 

По содержанию эддическая «Песнь валькирий» – намеренное противопоставление женской песне хотя бы в обилии жестоких подробностей битвы. Отрицается традиционная сущность женщины – хранительницы домашнего очага, созидательницы, животворящего начала. Эддические валькирии кровавы и жестоки, они несут смерть. Как бы парадоксально это ни звучало, но в них подчёркнуто доминирует мужское начало. Они – спутницы конунга, что неоднократно подчёркивается в тексте («Конунгу вслед / пора нам скакать», «Стяг боевой … был в руках у конунга юного», «Спели мы славно о конунге юном»).

 

Ещё одна любопытная деталь – эддические валькирии носят имена (Хьёртримуль, Хильд, Саннгрид и Свипуль), в современном переложении есть только анонимно-монолитное ролевое «мы». Объяснить её можно тем, что имена валькирий по большому счету неизвестны современному читателю, они понятны только человеку, знакомому с текстом «Саги о Ньяле».

 

Интерпретация образа валькирий в тексте Н. Некрасовой – уже современная. Валькирии в современной обработке «Песни», конечно, остались девами-воительницами (т.е не утратили своей изначальной функции). Большинство значимых образов оригинала сохранено, однако например, исчез образ «стяга из кишок человечьих» – современный текст более эстетизирован, рассчитан на другого читателя / слушателя. Исчезновение образа прялки можно также связать как с тем фактом, что этот вид рукоделия безнадежно устарел, так и с желанием автора избежать смешения образа валькирий с образом норн (чего не могло произойти во времена написания оригинала).

 

Однако появляются и некоторые новые детали. Например, несколько раз подчёркивается красота валькирий (чего нет в оригинале): «Меркнет краса королев / Перед ликом валькирий!» Таким образом, интерпретация эддического образа здесь – уже современная, близкая массовому сознанию: образ валькирии становится объектом эстетическим (если не сказать – эротическим). Подтверждение последней мысли обнаруживается уже в следующем четверостишии: «Наши уста холодны, / Наши жестоки ласки!». Теперь валькирии становятся носительницами женского начала, правда, несколько напоминающими античных амазонок.

 

Появляется, хотя и в несколько странной форме, образ семьи – упомянута «дружина Отца» (Одина – прим. О.Т), валькирии названы «сёстрами», чего нет в оригинале. Наконец, возникает образ Вальхаллы (небесного чертога Одина), который превращается здесь в символический образ дома (и непосредственный атрибут женского начала), что далеко отстоит от канона.

 

В целом можно прийти к выводу, что даже при максимальном стремлении поэта сохранить близость своего, «авторского», образа валькирий к оригинальному, «эддическому», принадлежность к иной культуре и иному времени накладывает определенный отпечаток на литературный текст.

 

-----

1. Державин Г.Р. Сочинения / Сост., биогр. очерк и коммент. И.И. Подольской; Илл. и оф. Е.Е. Мухановой и Л.И. Волчека – М.: Правда, 1985. – с. 13 043

2. Там же, с. 347

3. Русская поэзия XVII – XX веков // Электронная библиотека: Шедевры мировой культуры на CD. – М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2004. – с. 3 629

4. Там же, с. 28 949

5. Там же, с. 22 786

6. Стеблин – Каменский М.И. Культура Исландии – Ленинград: Наука – 1967, с. 60

7. Русская поэзия XVII – XX веков // Электронная библиотека: Шедевры мировой культуры на CD. – М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2004. – с. 12 103

8. Там же, с. 44 966

9. Иллет (Наталья Некрасова). Поэзия // Наследие предков // http://www.naslediepredkov.ru/tvor/dikson.html

10. Старшая Эдда. Песнь валькирий http://norse.ulver.com/edda/darradar.html

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: