У каждого из нас свой пушкинский «Евгений Онегин» и своя история отношений с одноименной оперой П.И. Чайковского в разных ее постановках.

 

Как известно, великое литературное произведение всегда больше всех своих интерпретаций, и тут очень важна мера и корректность вторжений и преображений, которые неизбежны при переводе на язык другого искусства.

 

Правда, в данном случае изначально дано равновеликое Пушкинскому тексту явление – музыка Петра Ильича Чайковского.

 

А вот с тем, что располагается между Пушкиным и Чайковским, чаще всего приходится мириться: сюда, в эту область вынужденного компромисса, попадают и текстуально-сюжетные трансформации, произведенные авторами либретто, и далеко не всегда бесспорные сценические решения, и вокальные данные, физическое соответствие, актерское мастерство исполнителей, и т.д. и т.п.

 

Нередко сегодня оперное представление под названием «Евгений Онегин» – это отдельно головокружительная музыка, отдельно удачные («концертные») арии, отдельно какие-то сценические находки при отсутствии концептуального эстетического единства, или, что едва ли не хуже, при наличии концептуального авангардистского выпендрежа.

 

Обаяние спектакля, поставленного Георгием Исаакяном в том, что здесь ни с чем «мириться» не пришлось: все как-то удивительно задышало, ожило с первых тактов, от начала и до конца театральное действо сохраняло органическое единство, притягательность и трепетную бережность по отношению к первоисточнику.

 

Разумеется, поскольку речь идет об опере, в первую очередь следует сказать о том, что гениальная музыка была великолепно исполнена оркестром театра под руководством дирижера Александра Анисимова и замечательно спета солистами и хором. Уже первый дуэт – «старушки» Лариной (Лариса Келль) и няни Филиппьевны (Татьяна Каминская) – задал очень точную во всех смыслах интонацию и тембр звучания, так что как-то сразу почувствовалось: на сей раз все получится.

 

Но не менее важно для создания и поддержания этого первого впечатления оказалось оформление спектакля – рама, в которую помещено действие, декорации, в которых оно разворачивается. Сцена открылась зрителю как текст: «быстрый карандаш», летящий, стремительный пушкинский почерк заполнил собою задник и боковые «стены», тем самым превращенные во фрагменты рукописи романа, который заговорил со зрителем языком музыки.

 

 

 

Декорации, выполненные под руководством художника В.И.Архипова, оказались важнейшим смысловым компонентом спектакля, корректирующим и уравновешивающим сценарно-либретный мелодраматический крен. Художник-постановщик Вячеслав Окунев создал стильный, сдержанный и одновременно очень выразительный, осмысленный, динамичный визуальный образ пушкинской истории.

 

В романе автор не менее значимая фигура, чем его герои, – спектакль этот содержательно-конструктивный паритет восстанавливает благодаря своему оформлению, которое не только метафорически обозначает присутствие автора, но и работает сюжетно.

 

Пространство сцены уставлено книжными шкафами, которые вначале любовно обихаживаются беседующими «старушками», а затем активно востребуются молодыми героями – они берут с полок книги, листают их, читают, словно сверяются с текстом. Татьяна не раз приникает к тексту-автографу на стене, касается его руками, физически «считывая» свою судьбу и свои слова.

 

Особенно выразительно и изящно сделано это в эпизоде «Письмо Татьяны».

 

Эпизод, как известно, длится довольно долго – около пятнадцати минут, и все это время исполнительница главной роли остается один на один со зрителем, которого должна держать в драматическом напряжении и творческом взаимодействии с музыкой Чайковского и текстом Пушкина.

 

В пермском спектакле все это было безупречно исполнено солисткой Новосибирской оперы Вероникой Джиоевой.

 

 

 

Вместо традиционной ночной сцены со свечой перед зрителем – условное пространство, залитое мягким, теплым светом, так что окружающие Татьяну со всех сторон рукописи хорошо видны, и ее прикосновения к ним, ее метания от конторки, где пишется письмо, к «первоисточнику» и обратно задают не только динамизм и напряженную драматургию, но и концептуальную наполненность сцены.

 

Не знаю, кому принадлежит эта придумка, но, когда сверху к мятущейся в любовном порыве и в поиске нужных слов героине слетает листок с подсказкой, а потом другой, третий, возникает то самое теплое, благодарное чувство, которое испытывает читатель пушкинского романа, когда драматические перипетии жизни героев остраняются и добродушно-иронически подсвечиваются авторскими комментариями.

 

Правда, количество кружащихся в воздухе и ложащихся на сцену посланий показалось несколько избыточным, как и эксплуатация этого приема в сцене гибели Ленского, когда на поверженного поэта слетают черные листки. Однако это субъективное ощущение – одному зрителю достаточно намека, другому, для полноты восприятия, нужны сочные, густые краски.

 

В целом же спектакль выстроен на тщательно продуманном взаимосоответствии музыкально-текстуальной густоты и визуального аскетизма, силуэтного изящества. И на контрастах, столь органичных для романтического мироощущения, которое Чайковский безусловно усилил в своем варианте «Онегина».

 

Полнота и яркость сценического заполнения чередуются с графической условностью, которая напоминает старинные гравюры с изображением самого Пушкина. Возможно, следующие иллюстрации позволят в какой-то мере эти впечатления передать:

 

 

 

 

Главную романтическую нагрузку в опере «Евгений Онегин» традиционно несет Ленский – эту миссию в спектакле успешно выполнил Алексей Татаринцев. В паре с Надеждой Бабинцевой (Ольга) они составили трогательную лирическую альтернативу драматическому дуэту Вероники Джиоевой и Дмитрия Боброва (Евгений Онегин).

 

 

 

Онегинскую финальную неприкаянность и чужесть, в свою очередь, замечательно оттенил своей элегантной самоуверенностью и основательностью счастливый Татьянин муж Гремин (Владимир Тайсаев).

 

Еще раз подчеркнем: все и всё в спектакле уместно и органично, все и всё работает на общий результат.

 

И запоминаются не отдельные моменты-удачи – запоминается все вместе как единое целое, подчиненное умной и целенаправленной художественной воле постановщиков спектакля.

 

Фотографии Антона Завьялова

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: