Трудно писать о человеке, которого знал много лет (28 из 30, прожитых Наталией Самойловной в Перми, а потом – недолгое гостевание, письма, телефонные разговоры), в меняющемся времени, меняющихся обстоятельствах и меняющемся качестве отношений.

 

С первой лекции по «Введению в литературоведение», я в Наталью Самойловну влюбилась – в то, что говорит, в то, как говорит, в то, как выглядит, в то, как держится, и даже в то, как курит (тогда еще курила). Занятий ее не пропускала, кончались они поздно (вторая смена), и шла провожать, чтобы поговорить. Разговорами держала у дома на Ленина, морозила, не решаясь ни уйти, ни войти.

 

Потом, наконец, приняла приглашение, получила, очевидно, одобрение Ари Яновича, и стала бывать в доме. Семья была сплоченной и веселой. Летом плавали с семьей Спиваков на катере, зимой заливали каток в небольшом дворе дома на ул. Ленина. После демонстраций (первомайская совпадала с годовщиной свадьбы, а ноябрьская – с днем рождения младшего сына) Наталья Самойловна и Ари Янович собирали у себя гостей, и мы все вместе пели, танцевали, играли в разного рода «угадайки». В эту атмосферу интеллектуальной игры и интеллектуального общения я втягивалась настолько, что, попав в другое окружение, не сразу могла перейти на язык обыденных забот.

 

Писать курсовые и диплом под руководством Натальи Самойловны не удалось (она – германистка, я – англистка), но еще с первого курса был кружок по зарубежной литературе с докладами и обсуждениями. Все написанное несла к ней (на проверку научной достоверности) и Ари Яновичу (для проверки логики изложения). Наталья Самойловна не выстраивала отношений по типу «учитель и ученик», она всегда общалась на равных. В переменку в коридоре филфака объяснила, что «оттепель» кончилась и наступили иные времена. Показывала свои статьи и требовала замечаний. Без слов понимала, когда что-то не нравилось. А я каждый раз удивлялась, когда из начального, иногда не очень внятного наброска вырастала глубокая и прекрасно написанная статья. Наталья Самойловна учила собой. Именно из ее отношения к работе становилось понятно, что «литературоведение – это образ жизни, а не только профессия».

 

То, чем она занималась – историческая поэтика – не было в те времена популярным научным направлением и с трудом пробивало себе дорогу. Многие известные исследователи немецкой литературы и романа считают Наталью Самойловну одним из первооткрывателей в этой области. Ее статьи и книги по-прежнему востребованы. Достаточно заглянуть в Интернет, не имеющий обыкновения вывешивать то, что было написано в доинтернетовскую эпоху, чтобы обнаружить тексты, цитаты и ссылки.

 

Работала Наталья Самойловна очень много, при этом как-то справляясь с домашними заботами и не жалея времени на друзей. Они с Ари Яновичем многим помогали деятельным соучастием. Мне – и когда диплом «формалистический» защищала, и когда пробовала пробиться в аспирантуру (не удалось), и когда беды обрушились на мою семью, и когда из Кемерова надо было в Пермь вернуться, и много еще всяких когда.

 

Слова, вынесенные в заголовок (так же, как и «про образ жизни») – из книги воспоминаний, написанной Натальей Самойловной в 90-е годы. Она называется «Мы жили в советской империи. Из истории одной еврейской семьи. Страницы воспоминаний». Думаю, экземпляры этой книги есть не у меня одной, и те, у кого они есть, перечитали ее в эти дни. Но каждый найдет в ней свое. Эту книгу, право, следовало бы издать.

 

Прежде всего, поражает благодарная память самой Натальи Самойловны: имена и судьбы большого и дружного клана родных, многочисленных друзей, одноклассников, сокурсников, учителей, учеников, аспирантов. Это книга, предназначенная «для детей и внуков», чтобы они помнили о своих корнях, и книга об истории страны, с волнами репрессий, войной, культом, застоем – всем, с чем приходилось жить и вопреки чему удавалось жить и весело, и счастливо.

 

Несчастья начались с гибели старшего сына, а за ней – болезнь и смерть Ари Яновича (их нельзя было представить себе по отдельности, а пришлось). Одиночество в опустевшем доме, когда разъехались младшие мальчики. Одиночество, со временем усугубляемое возрастом (хотя в Америке были близкие и нашлись друзья). Спасали необыкновенная жизнестойкость и юмор. Вот что пишет Наталья Самойловна, заканчивая свою книгу: «Перечитала написанное. Боюсь, что оно не передает в полной мере той атмосферы, в которой мы жили. Похоже, она получилась в моем освещении слишком мрачной. Но она не была такой, не была однотонной, и не только работа спасала нас от тяжелых обстоятельств и впечатлений. Было счастье, настоящее счастье, несмотря на все трудности, были радости любви, супружеской и родительской, радости дружбы, общения с природой, с искусством, была радость творчества».

 

В воспоминаниях Наталья Самойловна напомнила приговорку Ари Яновича: «Ты не записываешь [речь идет о шутках и каламбурах], а таких, как я, уже нет и скоро совсем не будет» (цитата из книги И.Ильфа и Е. Петрова). Это и про нее. Уже мало кто остался из этого поколения, из тех, кто радостно и достойно прожил совсем нелегкую жизнь. Когда звонила Наталье Самойловне поздравить ее, как оказалось, с последним днем рождения, она по-прежнему шутила и, скорее, поддерживала меня, а не я ее.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: