22 сентября на пятом этаже Театра-Театра в рамках фестиваля театра и кино о современности «Текстура» состоялась читка пьесы лауреата премии ТЕКСТУРА: ИМЯ Владимира Сорокина «Свадебное путешествие».

 

На событие пришло не так много посетителей, как, скажем, на читку отрывков романа «23 000» в исполнении самого Сорокина. Даже места хватило почти всем: хотя некоторым пришлось сидеть в углах и лежать на полу. Для пермского фестиваля «Текстура» переполненные площадки с хаотично размещенными чуть ли не друг на друге людьми – это норма (заимствованная, по всей видимости, из опыта поездок в пермских автобусах). Наверное, организаторы полагают, что чем демократичнее обстановка, тем больше она подходит для знакомства с актуальными темами современности. Впрочем, присутствие на читке была бесплатным и жаловаться грешно.

 

Читка пьесы – уникальный способ знакомства с текстом драматического произведения: это и не полноценная постановка, но и не индивидуальное чтение. Казалось бы, чего проще для актёра? – пришёл, достал сценарий – и читай себе по ролям, ни о чем не беспокойся.

 

Однако, передать посыл драматурга без сценических декораций, специальных костюмов и грима, с ограниченным реквизитом и сведенными к минимуму перемещениями по сцене ничуть не легче, чем принимать участие в продуманном до мелочей спектакле. То, что читки пьес из мероприятий узкопрофессионального уровня перешли в разряд общезрелищных, и то, что эти мероприятия востребованы зрителем, говорит о повышении интереса к тексту, в котором вмешательство режиссера-постановщика минимизировано, о желании публики видеть театральную кухню и участвовать в ней, следить за теми новинками драматургии, постановки которых пока редки или отсутствуют.

 

Пьеса «Свадебное путешествие» Сорокина на пермской сцене никогда ранее не ставилась. В 2004 году в Москве театр «Практика» под руководством Эдуарда Боякова вместе с центром имени Вс.Мейерхольда предлагали российскому зрителю свой вариант постановки «Свадебного путешествия»: спектакль был воспринят неоднозначно, но не без интереса. Теперь же вездесущий и неутомимый Бояков, являясь автором идеи фестиваля «Текстура», режиссировал читку пьесы в Перми.

 

Хотелось бы признать Сорокина тонким ценителем высоких чувств и приписать ему веру в вечную гармонию душ, и на вопрос «о чем пьеса?» с умильной улыбкой отвечать друзьям и знакомым: «о любви». Не выйдет. Пьеса о психопатах и психопатологиях. Немолодой послевоенный немец Гюнтер (Андрей Смоляков) влюбляется в русскую эмигрантку 80-х годов, «стопроцентную» еврейку Машу Рубинштейн (Екатерина Бестужева), делает ей предложение, она соглашается. Всё бы ничего, если бы жизнь Гюнтера не была отягощена чувством вины за своего отца – оберфюрера СС Фабиана фон Небельдорфа. «Эттто хуже СПИДа. Хуже любой ббболезни...» – сокрушается Гюнтер, чья жизнь полностью подчинена искуплению вины отца, вины всей немецкой нации перед евреями. Коллективная травма, ставшая фактом немецкой истории и фактором национальной судьбы, для Гюнтера оборачивается страшной болезнью, яркая симптоматика которой говорит о полной его неспособности управлять своей судьбой и жить своей собственной жизнью, он не может сладить даже с собственной речью. Тяжесть переживаний делает его заикой, заставляет совершать паломничество к стене плача, скупать повсюду реликвии еврейского народа и проявлять интерес к его культуре. Свой богатейший дом он превратил в музей еврейского искусства и быта, а секс с любимой женщиной заменил неким актом торжества справедливости: Гюнтер, сын палача-оберфюрера, подвешивававшего своих жертв на металлических крюках, просит, чтобы еврейка Маша, избивая его в постели, причиняя ему телесную боль, облегчила его душевные переживания. Самоистязаниям Гюнтера противостоит беспечное спокойствие и даже некая легкомысленность Маши, дочери профессора Рубинштейна, внучки Розы Исааковны Гальпериной – беспримерно жестокой истязательницы, сотрудницы НКВД, изобретательницы особо изощрённой пытки с применением в качестве орудия каблука дамской туфли. Туфля Розы Исааковны и крюк фон Небельдорфа становятся символами бесчеловечности и материальным воплощением трагедий XX века.

 

Крюк – единственное, что Гюнтер оставил после своего отца. Мог оставить что угодно: книгу, перчатки, шляпу, но оставил ту вещь, которая всю жизнь будет напоминать ему о насилии и смерти и не даст отвлечься от мазохистского носительства отцовской вины.

 

Пьеса Сорокина довольно проста, здесь нет никаких глубинных подтекстов. Помогая даже самому недогадливому зрителю, автор вводит в систему персонажей фигуру бывшего психиатра Марка, который ставит Гюнтеру диагноз, опираясь на свой обширный опыт в наблюдении подобных случаев. Формулировка сложная и длинная, но специально для Маши Марк укорачивает её до фразы: «Твой Гюнтер мстит своему отцу». В одном Марк делает осечку – в предположении, что психопатология Гюнтера легко излечима. Он, словно волшебник, предлагает Маше чудодейственный способ исцеления жениха: ролевое моделирование, костюмированное путешествие к месту, где отец Гюнтера покончил собой, месту, где некогда стоял дом Гитлера. Это и есть их свадебное путешествие, во время которого происходит снижение значения пресловутых туфель и крюка, снятия с них паутины прошлого. На мгновение перед публикой предстает просветленный, гладко говорящий, счастливый Гюнтер, отказавшийся от всех своих болезненных привычек, но состояние это длится до первого рецидивирующего воспоминания. Подъезжая с Машей к часовне для свершения семейного ритуала, Гюнтер замечает и в панике сбивает фургон, на который нанесено название: «Роза Абзатц и Фабиан Хакен. Мраморные свиньи», внутри которого на металлических крюках болтаются туши забитых животных.

 

Столкновение с фургоном провоцирует безумное многоголосие с участием практически всех действующих лиц, говорящее о несомненном возвращении болезненного состояния Гюнтера.

 

Во время читки в Театре-Театре эта сцена, как и в оригинале, была финальной, но ей предшествовал отсутствующий в тексте произведения монолог – письмо Маши, обращенное к её второму эго-состоянию – Маше-2. Монолог этот, провозглашающий силу любви и невозможность препятствовать ей, смягчил и скорректировал главный посыл, давая слушателю возможность предположить, что эта жестокая пьеса – о всепрощающей и всепримиряющей любви и терпении.

 

Бояков, работая над текстом в процессе организации читки, несколько изменил его содержание: сократил список действующих лиц, убрал шесть существ неопределенного пола, распределив их реплики между Машей-1 и Машей-2, свел к минимуму оформление сцены, сделал НКВД-шницей не маму, а бабушку героини.

 

Публику, воспринимающую пьесу на слух, могла запутать (и должна была запутать) множественность личности главной героини. Начало читки первого акта посеяло сомнение в том, являются ли Иринка и Машка (по тексту пьесы – Маринка и Машка, Маша-1 и Маша-2) одним и тем же лицом, или их связывают дружеские отношения? Чем далее, тем более непонятно – кто Иринка, а кто Машка? Великолепная способность Екатерины Бестужевой к перевоплощениям, текст, местами недвусмысленно указывающий на принадлежность реплик к одному, пусть и страдающему дисбалансом, сознанию, создавали напряжение. Сорокин буквализирует феномен раздвоения личности: Маша-2, судя по ремаркам, у него должна находиться в отдельном теле. То, что сделала Бестужева, вышло очевиднее, но интереснее с точки зрения актёрской игры. В двух разных манерах изображая Машу-1 и Машу-2, периодически то разводя их до противоположностей, то сводя в единое целое, она сложила из их реплик, как из мозаики, историю русской эмигрантки. То, что Сорокин предполагал воплотить посредством динамичного сценического действия, актриса Екатерина Бестужева смогла одолеть своим мастерством мгновенной смены образов.

 

Читка пьесы – это акт совместного творчества режиссера, драматурга и зрителя. Минимальное участие режиссера, отсутствие постановочной зрелищности дают каждому зрителю возможность унести впечатления о своём конкретном спектакле, о том, какой хотелось и не хотелось бы видеть эту пьесу. Пьеса «Свадебное путешествие», как и любая другая, может быть поставлена по-разному. Какие и где расставить акценты, решит тот, кто займется её выведением на театральные подмостки, а пока несколько десятков человек, побывавших на читке, имеют в своём воображении несколько десятков вариантов постановки этой пьесы. Кроме того, формат читки ослабляет эффект некоторых провокационных для «консервативного» зрителя сцен: свершается оргия с туфлями и крюком на развалинах дома Гитлера или переодевает Маша голого Гюнтера в СС-овский мундир – на читке об этом только говорят, не показывают. Есть вещи, и их множество, которые многим посетителям театра знать не так отвратительно, как видеть. А так – послушал пьесу, оценил способности драматурга и сам для себя решаешь: идти смотреть при первой же возможности или поберечь свой вкус для лучших времен, когда современность перестанет диктовать искусству обращение к жестокости, насилию и извращенным формам сексуального поведения.
 

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: