«Поедемте-ка в Льгов…», – так начинается один из самых замечательных тургеневских рассказов.

 

– А пруд сохранился? – задаю сам собою напрашивающийся вопрос.

– Нет. И восстановить не удается – почва такая, что при попытках восстановить пруд вода поднимается и затопляет дороги.

 

«Льгов – большое степное село с весьма древней каменной одноглавой церковью и двумя мельницами на болотистой речке Росоте. Эта речка верст за пять от Льгова превращается в широкий пруд, по краям и кое-где посередине заросший густым тростником, по-орловскому – майером. На этом-то пруде, в заводях или затишьях между тростниками, выводилось и держалось бесчисленное множество уток всех возможных пород: кряковых, полукряковых, шилохвостых, чирков, нырков и пр.».

 

Отсутствие пруда в нашем случае, по-видимому, должно было компенсироваться наличием церкви. Новенькая – недавно отреставрированная – она на подъезде и выезде, с разных сторон, издалека и уж тем более вблизи притягивает взор, центрируя и собирая вокруг себя пространство.

 

 

Судя по фотографиям, здесь были такие же руины, как в Тургеневе, – а вот сумели же воскресить храм. Может быть, потому, что село живо и сельчанам это нужно.

 

Впрочем, богатым и благоустроенным Льгов тоже не назовешь:

 

 

Скорее его следует назвать просторным: что на задворках, что на главной улице – привольно и пустынно.

 

 

Вряд ли сегодня здесь обнаружится Сучок, который при господах, подчиняясь их капризам и своеволию, был то поваром, то кучером, то «ахтером», то «кофишенком», а семьей так и не обзавелся, потому что барыня не позволяла: «Ведь живу же я так, в девках, – говорила она, – что за баловство! чего им надо!»

 

И тем не менее, в простодушных признаниях забитого крепостного мужика слышится что-то очень знакомое, вневременное:

 

«– Чем же ты живешь? Жалованье получаешь?

– Какое, батюшка, жалованье?.. Харчи выдаются – и то слава тебе господи! много доволен. Продли бог века нашей госпоже!»

 

Несмотря на очевидные, лобовые смыслы, тургеневский «Льгов» – не про ужасы крепостного права, а про национальный характер, национальный мир и национальную судьбу.

 

Эта судьба запечатлена и в экспонатах маленького, но впечатляющего музея села Ильинское.

 

 

Хозяйки его встречали нас не просто радушно, а в образе тех орловских крестьянок, которые так одевались здесь при Тургеневе.

 

 

И пели они нам много и совершенно замечательно, в том числе – «Во лузях», в двух разных вариантах, веселом и грустном. Эту песню Тургенев вложил в уста превратившейся в «живые мощи» Лукерьи:

 

«Мысль, что это полумертвое существо готовится запеть, возбудила во мне невольный ужас. Но прежде чем я мог промолвить слово – в ушах моих задрожал протяжный, едва слышный, но чистый и верный звук… за ним последовал другой, третий. “Во лузях” пела Лукерья. Она пела, не изменив выражения своего окаменелого лица, уставив даже глаза. Но так трогательно звенел этот бедный, усиленный, как струйка дыма колебавшийся голосок, так хотелось ей всю душу вылить…»

 

Музейное трио тоже изливало душу в песнях, но голоса звучали уверенно, сильно, красиво.

 

Музей «Тургеневское полесье» хранит память не только о Тургеневе, который бывал здесь на охоте, но и о быте орловских крестьян – вот, например, ткацкий станок, который помогал сельским красавицам так нарядно выглядеть:

 

  

А это память другого времени – Великой Отечественной войны, которая перепахала в этих местах и землю, и жизни, так что до сих пор кровоточит и болит. Села после ухода немцев вообще не было – вернувшиеся из леса люди жили в землянках, спали стоя, трудно и медленно отстраивались заново.

 

 

А чтобы выжить, сохраняли (и хранят по сей день) и то, что помогало выстоять в бою, и то, что помогало сохранить душу:

 

 

Есть в этом музее и его хранителях то скромное, но несгибаемое достоинство, которое внушает надежду: пока живут во глубине России такие, как они, народ жив.

 

И все-таки центр всего этого орловско-тульского тургеневского мира, душа его – конечно, Спасское.

 

Действие «Записок охотника» разворачивается вдали от центральной барской усадьбы – в лесах, в степи, на лугах, в деревнях и поселках, но здесь, в Спасском, в самом воздухе и облике его, физически ощутимо то поэтическое сгущение, из которого выросло творчество Тургенева.

 

 

Я второй раз попадаю сюда осенью, в праздничное разноцветье, и, не заходя в дом, углубляюсь в парк.

 

Залитые солнцем, еще по-летнему зеленые, но устланные опавшей листвой поляны прорезаны гигантскими тенями невысоких деревьев.

 

 

А вот липы здесь действительно огромные. И березы им подстать:

 

   

 

Картинно неподвижен пруд с зеленоватой, мутно-непроницаемой водой.

 

 

Дуб, простерший свою длань-ветвь над прудом, с первой же встречи с ним вызывает стойкую ассоциацию с дубом из «Войны и мира» – тем самым, который, поддавшись весне, «млел, чуть колыхаясь, в лучах вечернего солнца». Вот он почти целиком с разных сторон:

 

   

  

Пока я любуюсь дубом, на пруду показывается лодка, придающая картине лирическую динамику.

 

 

В отличие от пруда, полны движения деревья, листья. Каждое дуновение ветерка вызывает в воздухе золотую круговерть, задумчиво устремленную книзу, через минуты затишья все повторяется, и безлюдные аллеи кажутся густонаселенными – опадающей, опавшей, шепчущей, шуршащей листвой.

 

 

Аллеи приводят обратно к дому, вокруг которого царит упорядоченное спокойствие:

 

 

Это реконструкция 1976 года по чертежам и планам, сохранившим облик дома, каким его видел И.С. Тургенев в последний раз в 1881 году. Впервые огромный Спасский дом горел в 1839-ом, еще при Варваре Петровне. Осталось только левое, юго-западное крыло – в таком варианте дом и перешел в 1850 г. во владение Ивана Сергеевича Тургенева. После смерти писателя имение разорялось и погибало. Пожар 1906 года уничтожил все дотла.

 

На сайте «Филолога» в разделе «Спецпроект» есть фотографии, представляющие сегодняшний дом-музей изнутри: http://philolog.pspu.ru/module/spec/do/foto.

 

А мы на сей раз пройдем мимо, взглянем на реконструированный «Флигель изгнанника», в котором писатель жил во время ссылки 1852 г.,

 

  

полюбуемся пасущимися в загоне лошадьми

 

 

и вернемся обратно, к самому знаменитому дереву этого парка.

 

 

   

  

30 мая (11 июня) 1882 года тяжело больной Тургенев писал из Буживаля собиравшемуся в Спасское Я.П. Полонскому:

 

«Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я уже вероятно никогда не увижу» (ТП 13, кн. 2, 271).

 

За прошедшие со времени этого письма почти 130 лет дуб состарился, ствол его изуродован временем, болезнями, страданием, но он – жив, и зеленеет по весне, и сбрасывает листву осенью, и приветственно шумит при виде новых гостей, ибо все, кто приезжает сюда, вольно или невольно, осмысленно или сами того не ведая, выполняют миссию Полонского.

 

Галина Ребель

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: