В пермском Театре юного зрителя, как всегда, шумно и тесно: юные зрители проводят своё свободное время, добровольно-принудительно посещая культурные мероприятия. Учителя, время от времени считающие по головам своих воспитанников, больше заботятся о том, чтобы выполнить план по внеклассной работе за первую четверть и обойтись при этом без происшествий, чем о том, какой след оставит в душах детей соприкосновение с искусством.

 

Лица детей отрешенные: борьба в гардеробе, кажется, отняла у них последние силы. Судя по возгласам в ожидающей толпе, на повестке дня только два вопроса: будет ли антракт? и когда закончится еще не начавшийся спектакль?

 

Даже третий звонок и приглушенный свет не наводят порядка. Дополнительное звуковое сопровождение спектакля, складывающееся из хруста чипсов, шуршания фольги (оказывается, до сих пор выпускают шоколад в настоящей алюминиевой фольге) и взаимных оскорблений, не прекращается ни на минуту. Двое особенно прогрессивных восьмиклассников, которых судьба разбросала по разным рядам зрительного зала, скрашивают свою вынужденную разлуку прервавшейся только на антракт беседой по рации: «Первый, первый, я второй… Пшшшш…».

 

А между тем, театр заботливо подготовил для своих незрелых зрителей спектакль о них самих, об их возрасте и их возрастных проблемах – «Отрочество», эскизы жизни, написанные Ярославой Пулинович по мотивам трилогии Л.Н.Толстого в постановке Владимира Гурфинкеля.

 

«Надеемся, что вам понравится наш красивый, стильный, графичный спектакль», – предвосхищая действие, обратились к зрителям создатели «Отрочества». Эта реплика может стать одним из ключей к пониманию концепции постановки: что такое стиль и красота для постановщиков «Отрочества», как и на каких уровнях воплощению их идей способствует графика, что нового и что значительного можно сказать посредством сочетания этих аспектов.

 

На сцене почти ничего нет, выдержанные в духе минимализма декорации могут показаться более чем скромными: натянутые белые полотнища по бокам, безупречно белый задний фоновый занавес да выкрашенный в белый цвет рояль в углу авансцены.

 

Появление Николеньки сопровождается словами: «В мире зла нет». И как не поверить в это, когда кругом всё так чисто и свежо, ни на что не падает ни пятна тени, да и сам Николенька одет в белый, хрустящий от своей белизны костюмчик? Николенька и раскрывает секрет необычного оформления: он берёт в руки папку с вложенным в неё планшетным компьютером и начинает вести дневник. На занавесе проецируется слово «Детство», перечеркивается, стирается и заменяется «Отрочеством». С осознанного перехода Николеньки на новый этап взросления и начинаются «эскизы жизни», заявленные в программках.

 

Интерактивные декорации, создающиеся на глазах у зрителя, – это те наброски Николеньки, с помощью которых он по мере познания мира взрослых фиксирует свои мгновенные впечатления о нём. На занавесах появляются небрежные зарисовки, свободно выполненные рисунки, схематичные очертания, состоящие из множества линий. Постоянная смена изображений, их сиюминутное появление вслед за движениями руки Николеньки, пишущего в свой блокнот, придают постановке внутреннюю динамику, помогают продемонстрировать постепенное взросление главного героя. Вся сценография спектакля направлена на воплощение идеи изменения миропонимания ребёнка, его движения от бурного, сильного, наивного восторга: «Я всех люблю. И мир, и всех людей на земле люблю», – через приобретение первого жизненного опыта к финальному: «Детство закончилось и детской дружбы нашей больше нет». Белизна первоначального оформления последовательно вытесняется черными, мрачными красками. Николенька Иртеньев испытывает первые в своей жизни потрясения: смерть матери, конфликты с братом, робость первой любви, огонь ненависти; и штрихи на его рисунках становятся все гуще и гуще, пока не происходит полная инверсия цвета: белый фон меняется на черный.

 

Противопоставление черного и белого, постепенная взаимозамена этих цветов, как и изменение общего настроения действия, реализуется и с помощью костюмов. Смерть матери заставляет всех, кроме Николеньки, облачиться в черное. Первым это делает Володя, старший брат, – идеал рассудочности и здравомыслия. Костюмы выполнены в очень интересной технике: платья, рубашки, брюки скроены таким образом, что в них нет ни пышности, ни объема. Перед зрителем герои предстают во множестве строго очерченных линий, безукоризненно выглаженных складок, в плотных хлопковых тканях, на которых будто бы тушью, если костюм белый, или мелом, если черный, прорисованы детали: манжеты, пуговицы, воротники и даже тени. Выходит, костюмы – это тоже своего рода эскизы, которые переносят все происходящее на сцене в плоскость восприятия Николеньки и, одновременно, на страницы его блокнота.

 

Нарушает черно-белую палитру разве что фигура императора, появляющаяся в бреду Николеньки во втором действии. Трудно сказать, было ли так необходимо обращаться к этому образу, наделять его уникальным свойством – разноцветностью и яркостью. Император галопировал по сцене, растягивая и без того затянувшееся второе действие, вызывая нездоровый смех у заскучавших школьников. Если этот персонаж нёс какую-то необходимую смысловую нагрузку, то авторский посыл остался непонятен, если же император был нужен для того, чтобы взбодрить зрителя, то это не что иное, как признание постановщиками своего авторского бессилия перед неподготовленной и непрофессиональной публикой. Юный зритель запомнит императора, потому что его появление выбивается из общей канвы спектакля. Подобные отвлекающие манёвры (вспомните лошадиную голову в «Отцах и детях») сводят на нет все попытки достичь воспитательного эффекта от «живого общения ребенка с театральным искусством», от знакомства ребят с таким же, как и они, подростком, испытывающим трудности своего возраста и преодолевающим их.

 

Музыкальным лейтмотивом постановки становится вальс, написанный Толстым. Он исполняется героями на белом рояле – единственной части декораций, которая на протяжении всего спектакля остается неизменной. Но и здесь есть черный «двойник» – перевёрнутый черный рояль, спускающийся сверху на время чтения Николенькой письма от матери.

 

Рояль многофункционален – к нему, как к центру притяжения, стягивается действие: под ним ведутся тайные беседы, на него укладывают больного, в горячке, Николеньку, за ним прячутся, на нём сидят, лежат, едят. Это своего рода центр семейного дома Иртеньевых. Неудачно то, что такая тяжеловесная и объемная конструкция располагается на самом краю сцены, и всего, что происходит за роялем, несчастные владельцы билетов на первые места первых рядов просто не могут разглядеть. Поэтому отдельное спасибо за то, что во втором действии (лучше поздно, чем никогда) у обладателей неудачных мест появляется возможность увидеть, наконец, Бабушку, до этого передвигающуюся исключительно по задней части сцены и узнаваемую исключительно по подолу юбки.

 

Николенька в исполнении Михаила Шибанова, взрослого артиста, – действительно ребенок, который, то восторгаясь, то отрицая, открывает для себя мир. Он бегает босиком, штанишки его коротки, а пластика соответствует тому внутреннему смятению, которым охвачен взрослеющий человек. На протяжении всего спектакля фигура Николеньки оказывается композиционно ниже фигур остальных героев: он становится на колени, садится, забирается под рояль, сворачивается в клубок на полу. Его всё время тянет вниз, и даже ходит он на полусогнутых ногах, только в финале незадолго до того, как на полотне декорации появится слово «Юность», Николенька встает на табурет и распрямляется в полный рост.

 

Смерть матери Николеньки – отправная точка в его пути по «пустыне отрочества». Здесь следует заметить, что, работая над пьесой, драматург Ярослава Пулинович несколько изменила сюжет произведений Льва Николаевича Толстого, объединив в своем тексте эпизоды первых двух частей знаменитой трилогии. Николенька, стягивающий с себя простыню в самом начале спектакля и радующийся возможности поучаствовать во взрослой охоте, – это Николенька из «Детства»; Николенька, столкнувшийся с чувством первой влюбленности, испытывающий жгучую ненависть к гувернеру, – это Николенька «Отрочества». Драматург, преследуя свои художественные цели, так хитро переплёл два этих текста, что соотносить их с повестями Толстого в хронологическом порядке не имеет никакого смысла. В частности, по сюжету пьесы, смерть матери наступает еще до отъезда детей в Москву и становится первопричиной этого отъезда, а финальный бал – это именины Бабушки, к которым Николенька и пишет стихи с оскорбляющей его слух строкой: «И любим, как родную мать». Идея такого мозаичного построения весьма интересна, но некоторые явные противоречия нарушают кажущуюся логическую стройность пьесы. Как, например, объяснить появление в портфеле отца письма от предчувствующей свой уход матери, если смерть её наступила уж слишком стремительно: «На охоте ветром продуло и через неделю не стало», а отъезд в Москву мужа и детей еще не состоялся? Куда она писала? В соседнюю комнату? В остальном синтез «Детства» и «Отрочества» был более удачным и происходил не на уровне хаотичного воспроизведения эпизодов, а, скорее, на уровне взаимообогащения текстов. Пулинович играет с произведением, не уродуя его, не лишая его первоначальных смыслов, вслед за Толстым она создает своё собственное произведение, оживляет действие, концентрирует его, адаптирует повести к театральным подмосткам.

 

При использовании возможностей современных технологий, создателям спектакля удалось избежать прямых отсылок к современности. Николенька сидит с планшетным компьютером в руках, каждый из зрителей угадывает, что это за вещь и какому времени она принадлежит, но при этом не происходит перевоплощения героя в современного подростка-блоггера, технически подкованного и нафаршированного всеми видами портативных электронных устройств. Некоторые костюмы нарисованы на футболках, но и это не повод говорить о том, что спектакль – о современности. Сделанная по-современному, эта постановка лишена кичливости, дикости, необузданности современного театра и носит, скорее, вневременной характер.

 

«Отрочество» действительно красивый спектакль, в котором гармонично сочетаются сценография, костюмы, пластика и музыкальное оформление. Почти все, что происходит на сцене, выдержано в едином стиле, замысел об оживлении впечатлений и воспоминаний Николеньки удачно воплощен с помощью живой графики. Это то, что можно и нужно анализировать с детьми на уроке литературы. Есть недочеты, о них уже написано, но они не бросают тень на общее впечатление от постановки.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: