Старые Водники – небольшой микрорайон на правом берегу реки Камы, настолько удалённый от центра Перми, что местные жители, собираясь по своим делам на другой берег, говорят: «Еду в город». От общей большой дороги микрорайон отрезан неудобной развилкой, что делает его замкнутым и малопривлекательным для случайного гостя: наверное, поэтому в парадигме здешних отношений все еще так сильна оппозиция свой-чужой. С одной стороны, пространство ограничивает сосновый пролесок, уже изрядно подъеденный соседними распухающими от новостроек Новыми Водниками, с другой – затон, куда на зиму возвышающимися над темной водой белыми громадами возвращаются корабли Камского речного пароходства. Тишина и покой – вот те начала, которые организуют вялотекущую, но степенную жизнь в этом месте. Время движется плавно и неторопливо. Зима, сонная и тоскливая, сменяется полной торжественного ожидания весной. Дома купаются в облаках пышной сирени, на корабли наводится лоск, наступает время последних звонков и протяжных гудков: в большое плавание отправляются выпускники школы, а из затона, как из берлоги, в навигацию один за другим выбираются пассажирские суда, весело сверкая на солнце свежей белизной бортов. Всё лето они, обходя стороной понтонный мост затона, совершают рейс за рейсом, а осенью, потяжелевшие и одряхлевшие за сезон, возвращаются обратно.

 

 

 

Так от навигации к навигации под аккомпанемент школьных звонков проходит год за годом. Редко случится что-нибудь необычайное, а уж если случится, то сразу растворится в памяти как лишнее, обременяющее. Ничем, кажется, не примечательны Старые Водники: красные человечки на своих деревянных ножках так далеко еще не добрались, шум «Белых ночей» не слышен, а самым оригинальным произведением искусства здесь уже не один год считается грибок-мухомор из прибитого к старому пню дырявого, но с чувством разукрашенного тазика на одной из площадок в детском саду. Обычная захолустная городская окраина с увядающей промышленностью и не привыкшим к потрясениям населением. И тем не менее, это местечко знакомо многим из тех, кто любит и читает современную русскую литературу. Узнаёте?

 

Ведь это Старые Речники романа Алексея Иванова «Географ глобус пропил».

 

Появление такого серенького, но уютного, безнадежного, но все-таки родного поселка на литературной карте России для местных жителей и приятно, и удивительно. Все маршруты Служкина узнаваемы, описания мест, где он бывает, не просто «один в один» совпадают с географией посёлка, но и провоцируют те же мысли, чувства и переживания, которые в действительности испытывают жители Старых Водников.

 

«Черный, мрачный котёл затона», «сосна на цыпочках», «мачты, антенны, стрелы лебедок» – всё это вписано в нашу узкую поселковую картину мира, это нечто из сферы личного, интимного, из разряда «кажется, никто никогда не поймет этого, кроме нас». И вдруг это обретает форму, включается в роман, волшебно оживляется силой изобразительного таланта писателя. Разве не интересно? Я искренне желаю всем, любящим свой дом, иметь возможность прочитать о нем в хорошей литературе.

 

 

 

Я живу в (у нас говорят: на) Старых Водниках с рождения и знаю их, как свои пять пальцев. Если бы мне лет пять назад сказали, что Старыми Водниками когда-нибудь заинтересуется киноиндустрия, я бы, наверное, опешила: куда там, какое кино? К нам автобусы-то не всегда приезжают. Однако уже в прошлом учебном году с администрацией школы №1 начались переговоры о съемках в её стенах эпизодов фильма по мотивам романа Алексея Иванова «Географ глобус пропил». Слух о том, что в Перми будет сниматься настоящее кино, пронесся быстрее молнии, и народ валом пошел на организованные съемочной группой предварительные кастинги.

 

«О кастинге я узнал от одногруппницы, – делится впечатлениями выпускник Пермского института железнодорожного транспорта Вячеслав Макурин, – одна идти она боялась, и я согласился составить ей компанию. Роман Иванова, в отличие от неё, я читал, и знал заранее, что никакая из ролей мне не светит: для школьника я выгляжу слишком взрослым, для учителя (а учитель там один) – слишком молодо, но попытка не пытка. Кастинг для тех, кто не имеет актерских навыков, проходил в киносалоне “Премьер”. Мы получили номера, назвали свои фамилии. Я был 218-м. Представляете себе очередь? Ожидание длилось часа полтора, после чего я наконец-то получил возможность проявить себя. Задавали общие вопросы, на которые мы отвечали на камеру, были и вопросы индивидуального характера – одному человеку в среднем уделяли от двух до пяти минут. Меня, например, спрашивали о моих музыкальных предпочтениях. Несмотря на то, что мне не перезвонили, я отлично провел время и теперь хотя бы знаю, как проходят кастинги на съемки в кино, а это интересный опыт».

 

Перед самыми съемками, когда было уже известно, что роль географа Служкина достанется Константину Хабенскому, кастинги на детские роли прошли в нескольких городских школах. Преимущество было у девятой школы, где учатся молодые актёры, юные воспитанники Хабенского, но и в первой школе, где планировалось проводить съемки, из нескольких просмотренных съемочной группой классов нашли одного подходящего человека.

 

Но кастинги, объезд школ – это все подготовительная работа. То, что процесс действительно пошел, стало заметно, когда однажды утром, в первый день осенних каникул во дворе школы №1 с нескольких автовышек начали настраивать софиты. Ранним утром, когда темнота на улице еще не рассеялась, все эти ослепительно освещенные конструкции выглядели очень необычно. И тем не менее, спешащие на работу жители микрорайона реагировали на изменение обстановки как-то вяло: поворачивали голову, безразлично пожимали плечами и летели дальше: «Что тут, кино снимают, что ли? А-а, ну ладно, пусть снимают».

 

 

 

Свет софитов был направлен в окна кабинета физики на втором этаже школы – именно там организовали кабинет географии; в кабинете заместителя директора по административно-хозяйственной части разместились гримёры, а в кабинете логопедов – костюмеры, и только учительская осталась учительской. Надо сказать, что учителя и администрация продолжали свою работу, и, кроме небывалого количества техники во дворе, других специфических признаков творческого процесса можно было и не заметить. Все самое интересное происходило на втором этаже школы, но туда (и это неудивительно) не пускали, хотя попытки пробраться «и хоть одним глазком взглянуть» предпринимал чуть ли не каждый, кто переступал порог школы.

 

«А что, правда, там у вас настоящий Хабенский?» – интересовалась раскачавшаяся ко второму-третьему дню съемок публика. Учителя начали приносить распечатанные фотографии актёров, книги: ведь подпишут, ничего сложного. А те, кому повезло увидеть Хабенского, после, дрожа от радости, делились впечатлениями: «И сорок лет, как мне, и так молодо выглядит. Наверное, он был уже загримирован. Невозможно в сорок лет так молодо выглядеть», «Я-то думала он Адмирал, а он совсем небольшого роста».

 

 

Получить комментарии для «Филолога» от режиссера картины Александра Велединского оказалось не так-то просто: меня предупредили, что он неохотно общается с журналистами, и предложили побеседовать со вторым режиссером – Ириной Третьяковой. Работа на съемках велась так интенсивно, что свидеться с Ириной Михайловной удалось только спустя неделю после получения её согласия на разговор, зато именно она, очень доброжелательно настроенная, смогла убедить Александра Велединского ответить на вопросы «Филолога». Так я оказалась на том самом таинственном втором этаже, в том самом кабинете географии, куда так мечтали попасть многие охотники за автографами и впечатлениями.

 

 

 

Время, отведенное для беседы, равнялось одной сигарете и одному стакану чая до начала съемочного дня – для высокого темпа работы, который взял творческий коллектив фильма, небывалая роскошь. Пользуясь этой роскошью, я успела кое-что узнать и о готовящемся фильме, и о современной русской литературе, и о состоянии кинематографа на сегодняшний день. А это, согласитесь, немало.

 

Н.Н.: Для пермяков съемки фильма по роману Алексея Иванова «Географ глобус пропил» – это событие, и не только потому, что наши природные и городские пейзажи попадут в кадр, но и потому, что сам роман нам родной. А для вас насколько важно было организовать съемки именно в пермском пространстве?

 

Александр Велединский: Конечно, важно. Именно потому, что здесь происходит действие романа, потому что здесь есть горная река, которой нет в европейской части России – в том же Подмосковье, или на моей родине, в Нижнем Новгороде. Это правильно: где написана книга, там и снимаем.

 

Н.Н.: Но в России довольно много школ, многие из них построены по одному проекту, почему ваш выбор остановился именно на первой пермской школе? Только ли потому, что создатель романа, Алексей Иванов, учился здесь?

 

Александр Велединский: Это уже вопрос бюджетный. Если уж мы здесь снимаем, то мы снимаем здесь всё. И то, что Иванов учился именно в этой школе, – тоже не последний фактор.

 

Н.Н.: Какие сложности вы испытываете, когда приходится работать над экранизацией уже известного романа? Ведь есть какие-то зрительские ожидания – вы с ними работаете?

 

Александр Велединский: Я не думаю о них. Ни в коем случае, никогда нельзя этого делать. Если я буду думать о зрительских ожидания тех, кто любит роман, я буду стараться кому-то угодить, а моя задача – сделать честную картину, и больше никакой задачи нет.

 

Н.Н.: Вы реализуете исключительно свои идеи?

 

Александр Велединский: Не только свои, а общие: всех, кто работает над картиной. Все мы реализуем, не я один. Но задача – не угодить ни автору, ни почитателям, ни тем, кто не любит роман, задача – сделать честное кино на основе хорошей литературы. Но по мотивам! Это не буквальный перенос, это очень по мотивам.

 

Н.Н.: Может так случиться, что некоторым деталям, которые нам в романе запомнились и полюбились, не найдется места в фильме?

 

Александр Велединский: Да, именно так. И даже некоторых персонажей романа вы не увидите в фильме.

 

Н.Н.: Кого, например?

 

Александр Велединский: А зачем я вам буду говорить?.. Это многоплановый роман, в нем много сюжетных линий. Если его полностью переносить на экран, то это порядка шестнадцати телевизионных серий. У нас фильм час сорок, час пятьдесят будет идти.

 

Н.Н.: Я видела артистов, исполняющих роли подростков, – уже загримированных и готовых к съемкам. Они почему-то одеты современно. Кабинет географии, в котором мы сейчас находимся и в котором идет съемка, оборудован чересчур хорошо даже для нашей первой школы...

 

Александр Велединский: У вас здесь именно такой кабинет. Это все из вашей школы, мы ничего своего не привезли.

 

Н.Н.: Дело-то в том, что романный Служкин менее обеспечен наглядностью. У него в руках парадоксальный набор: кусок полевого шпата, портрет Лаперуза, карта Мадагаскара. Тут явно побогаче. Да и школьники ивановские поскромнее да победнее.

 

Александр Велединский: Мы снимаем фильм не про девяностые годы, а про наше время, поэтому у нас появляются мобильники, интернеты. Сегодня мобильник есть у бомжей, чего уж говорить про Служкина? Он же не бомж. И где это у нас материально обеспеченный Служкин? У него однокомнатная квартирка, у него нет машины, которая есть у самого затрапезного чувака, кроме меня (у меня нет машины, потому что я их не люблю), одевается он очень скромно. Три смены одежды, наверное, любой человек в 35 лет будет иметь. Что же он будет, в одной рубашке ходить и стирать её каждый вечер? Мы принципиально против чернухи. Но какая она есть, наша жизнь сегодня, – она же не только в Перми такая, она везде у нас такая, – мы постараемся показать. На самом деле, она и в Москве такая, просто Москва – это отдельное государство, вот и всё.

 

Н.Н.: Это будет современное кино о современной школе?

 

Александр Велединский: Это кино не о школе! Абсолютно не о школе кино. Школа – это только часть жизни нашего персонажа, и потому очень много школьных эпизодов тоже ушло. Главное здесь – не школа, главное здесь – он. Но школа очень важный элемент, конечно.

 

Н.Н.: У многих следящих за съемочным процессом учителей есть определенные опасения, тем более, что в одной из местных газет уже появилась информация о том, что выход фильма может быть приурочен к очередному дню учителя.

 

Александр Велединский: Не знаю, кто к чему его собирается приурочить. Это не моя задача. Я об этом не думаю, не должен думать и не хочу думать. Если к тому времени, когда мы сделаем картину, наша новая Госдума и новый президент не изменят дату дня учителя, то, может, и подгадаем. Но специально мы этого не делаем.

 

Н.Н.: Служкин – непрофессиональный учитель, сам себя в романе он называет алкоголиком, шутом гороховым. Как вы думаете, раз уж мы сейчас находимся в школьном пространстве, современной школе такие Служкины нужны?

 

Александр Велединский: Такие Служкины нужны не школе, а нашей жизни.

 

Ирина Третьякова: И Родине нашей.

 

Александр Велединский: И нашей родине… На таких Служкиных, как ни странно, и держится большая часть нашей страны. У нас стесняются снимать кино об интеллигенции в классовом понимании, её называют гнилой и так далее. Модно говорить: «я не интеллигент, я интеллектуал». Многие любят это выражение, стесняются интеллигенции. А вот мы снимаем про такого «гнилого», – в кавычках, прошу заметить, – интеллигента. Как говорит Служкин: «научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая», но «мне подражать не надо» – вот парадоксальность русского интеллигента.

 

Н.Н.: Как произошло ваше знакомство с романом?

 

Александр Велединский: Это было совсем недавно, буквально, когда мне позвонил Валера Тодоровский и сказал: «А ты не хочешь с хорошей литературой пообщаться?» Я постоянно общаюсь с хорошей литературой, я читающий человек. Я экранизировал Лимонова, большого русского писателя, я дружу с Захаром Прилепиным, а у Иванова я читал «Сердце Пармы», давно еще начал с ним знакомство. «Сердце Пармы», «Золото бунта», а как-то до «Географа…» не доходили руки. Не знаю, почему так случилось. Я купил книгу, прочитал, сказал: да, конечно, я хочу этим заниматься, это интересно.

 

Н.Н.: То есть предложение Тодоровского восприняли с радостью?

 

Александр Велединский: Ну как с радостью... Я же понимаю меру моей ответственности за фильм. Радостью это назвать нельзя, но за пять лет после выхода картины «Живой» это было первое интересное предложение. Из-за кризиса мой проект загнулся год назад, и это было первое адекватное предложение. В любом случае, это большая литература, кому-то нравится, кому-то нет, но это большая литература, это большой писатель. Их не так много на сегодня в стране. Конечно, в этом смысле – с радостью.

 

Н.Н.: Вы рассчитываете на какую-то конкретную аудиторию? Или уж кто придет, тот придет?

 

Александр Велединский: У нас нет в стране проката, у нас нет в России киноиндустрии. Кино находится в жутком загоне. Кино в полнейшем крахе. В кино ходят люди от 14 до 25 лет. У нас не умеют затащить в кино людей до сорока лет хотя бы. Мало кто ходит. Поэтому посмотрим. Все мои друзья, известные режиссеры, сейчас подолгу не снимают или снимают на очень маленький бюджет. Это просто счастье, что у нас есть такая возможность заниматься любимым делом и еще получать за это деньги. А прокат зависит уже не от меня. Моя задача – сделать максимально честное кино, которое могло бы понравиться любой категории зрителей, а уж как его смогут «прокатить»… сегодня, к сожалению, реклама дороже бюджета фильма.

 

Конечно, Александр Велединский тактично обошел многие конкретные вопросы, связанные с творческим процессом, ответил на них общо и туманно, но, во-первых, это только подогревает интригу вокруг фильма, а во-вторых, подчеркивает по-настоящему рабочую атмосферу съемок. Спустя пару дней после нашего разговора, Александр Велединский и Константин Хабенский приняли участие в пресс-конференции, которая была освещена местной прессой: некоторые текстуальные совпадения в ответах режиссера с тем, что содержит интервью, данное журналу «Филолог», объясняется сдержанностью серьезного человека, совершенно правомерно стремящегося уйти от обсуждения еще не готовой картины.

 

 

Ирина Третьякова, обеспокоенная судьбой нашего материала, не только организовала диалог с Велединским, но и познакомила меня с заслуженной артисткой России (2008г.) Агриппиной Стекловой, исполняющей в фильме о географе роль сурового завуча Угрозы Борисовны.

 

Агриппина Владимировна охотно согласилась поговорить и попросила дождаться, когда у неё появится свободная минутка. Свободная минутка появилась спустя девять часов – в шесть часов вечера. Домой идти было недалеко, но из дома свободную минутку ловить было неудобно, поэтому все это время я провела в школе, краем глаза наблюдая за ходом съемок.

 

К десяти утра на площадку начали подтягиваться учителя, приглашенные для участия в съемках эпизода. Шумной толпой они направились в костюмерную: преображаться из учителей реальных в учителей фотогеничных. Бурно обсуждаемые костюмы были награждены и хвалой и хулой практически в равных пропорциях:

 

– Как можно носить настолько длинную юбку? Я первого сентября вот в такусенькой пришла, и ничего! Ноги у меня красивые, стыдиться нечего. А это что? При каком царе учителя так одевались?

 

– Ну а у меня отличный костюм, а бы даже в таком ходила. Удивительное дело, как быстро мой размер определили. Хотя, конечно, если застегнуть, то не очень сходится…

 

Каждому из участников массовой сцены раздали сценарий эпизода.

 

– Это будет педсовет. Нас попросили ознакомиться со сценарием. Мы должны будем шептаться, хихикать и шуметь, – поделилась производственным секретом одна из предметниц, – всё, как на нашем обычном педсовете. Должно выйти хорошо.

 

Изучение ролей не было таким долгим, как оценка собственного, после костюмерной, перевоплощения, и скоро листочки со сценариями пропали в недрах учительских столов и сумочек.

 

Время шло, ожидать собственного кинодебюта становилось все сложнее, но и упустить возможность поучаствовать в таком масштабном событии тоже не хотелось:

– Ребенок дома один… ладно, и один посидит, не каждый день мать в кино снимается.

– А я пойду, сбегаю до дома, терпеть не могу ждать.

 

Спустя два-три часа ожидания съемочный процесс прервался на обед, куда были приглашены и истомившиеся в ожидании выхода под кинокамеру учителя.

 

Такой восторг от курицы с рисом могут испытывать только люди, всем сердцем преданные кино:

– Хорошо артистов кормят, жить можно.

– С нами сам Хабенский ел: мы ели, и он ел!

– В кино пока не снялись, так хоть покушали.

 

Напряжение от нереализованного стремления сыграть свою роль возрастало, но еще через пару часов учителя, явно заскучав, заговорили, наконец, об искусстве, кино и литературе:

– Послушайте, кто-нибудь читал этого Иванова?

– Я читала…

– Я начала, но до сих пор так и не закончила: закладка лежит, а руки не дойдут.

– Я все прочитала, только там, где природа описывается, пропускала. Никогда не любила про природу читать.

– Тоже не люблю этого: когда «Войну и мир» в школе проходила, только «мир» осилила. Зато до сих пор помню, как этот самый – как его? – под дубом лежит…

 

Под дуб Андрея Болконского еще никто не укладывал, даже авторы самых безбашенных сочинений, однако сделаем скидку на то, что реплика принадлежала не гуманитарию.

 

 

Отвлекшись от наблюдения за учителями, некоторые из которых увлеченно приноравливались спрятать свои фотоаппараты таким образом, чтобы в случае чего незаметно щелкнуть проходящего мимо Хабенского, я решила набраться храбрости и напомнить Агриппине Стекловой про обещанную минутку. Агриппина Владимировна была в костюме и гриме и готовилась продолжать работу, но нашла время прокомментировать особенности своей роли и даже раскрыть некоторые секреты сюжета фильма:

 

Н.Н.: Вы сразу согласились участвовать в съемках «Географа»?

 

Агриппина Стеклова: Конечно, бесспорно. Во-первых, я очень люблю это произведение, а во-вторых, я очень люблю эту компанию во главе с Валерием Тодоровским и прекрасным режиссером Александром Велединским. Прекрасный материал, замечательные партнеры и роль, как мне кажется, очень интересная… Я не играла такого никогда.

 

Н.Н.: Ваше знакомство с романом произошло до знакомства со сценарием?

 

Агриппина Стеклова: Намного раньше. Это было давно, лет шесть назад.

 

Н.Н.: Впечатление от книги меняется в процессе съемок фильма?

 

Агриппина Стеклова: Наверное, да. Не то что меняется в худшую или в лучшую сторону, а немного видоизменяется. Роман раскрывается передо мной. Даже когда я, готовясь к съемкам, перечитывала его во второй раз, он немного преображался, в чем-то корректировался. Я не знаю, будет наша интерпретация лучше или хуже самой книги, я только смею надеяться, что лучше: все-таки это кино, и в нем действуют немного другие законы, нежели в литературе. Что касается моей героини, то в романе она мать Маши.. У нас Маша не дочь Угрозы Борисовны, мы этого избежали. Все-таки режиссеры и сценаристы решили, что это большая натяжка, чтобы Служкин, работая в школе, не знал, что Маша – дочь завуча, женщины, которая его терроризирует. Я с этим согласилась, как бы мне не было жаль этой замечательной финальной сцены, которая раскрывает интригу. Придумали другую мотивацию для увольнения Служкина из школы. Все-таки сцена осталась. Она, может быть, не такая острая, как в романе, но все равно мотив очень веский, очень, как мне кажется, современный.

 

Н.Н.: Ваша героиня осталась просто Угрозой Борисовной, завучем школы?

 

Агриппина Стеклова: Да, просто Угрозой Борисовной и, мне кажется, они (режиссеры и сценаристы) придумали любопытную причину увольнения Служкина. В романе, помимо какого-то сомнения в его компетентности, в учительском профессионализме, был очень веский личный мотив со стороны Угрозы Борисовны: он пытался соблазнить ее дочь. Сейчас Маша не дочь, и мотив, чтобы его уволить, придумали другой…

 

Н.Н.: Оставим это в секрете, теперь кино будет смотреть еще интереснее. Как вы думаете, Угроза Борисовна со своим тяжелым характером, со своей суровой строгостью – типичный для современной школы персонаж?

 

Агриппина Стеклова: Мы так не делаем, что Угроза Борисовна – типичный стандартный завуч, хотя, конечно, она женщина жестковатая. У неё есть свои внутренние мотивы, может быть.

 

Н.Н.: Чувствует ли Угроза Борисовна, профессиональный педагог, конкурента в Служкине?

 

Агриппина Стеклова: Конечно, и именно поэтому у неё возникает к нему, просто как к мужчине, женская симпатия, подсознательная, невольная. Он конкурент – но он не так профессионально опасен, как личностно. Он личностно очень любопытный персонаж, и когда такой человек появляется, дети это чувствуют мгновенно. Ну вот, мне кажется, я многое вам рассказала…

 

Конечно, вопросы остались, но – обещанная минутка кончилась.

 

*****

 

Один день, проведенный на съемочной площадке, совсем рядом с профессионалами-киношниками, – событие неординарное. Даже ожидание короткого разговора с Агриппиной Стекловой было наполнено массой любопытных происшествий: то режиссеру потребовались цветы в вазе для украшения учительской – и декораторы в срочном порядке мастерили их из чего придется, то возникла необходимость в живой ёлке – и пришлось её искать, то молодой актер потерял свою гитару и, удрученный, слонялся из кабинета в кабинет, приговаривая: «Чехол вчера забрал, а гитару где-то тут оставил».

 

На следующий день съемочная команда покинула школу №1: работа на этом объекте и в затоне была закончена, а в школу после продолжительных каникул вернулись дети, снова наполнив её смехом, шумом и топотом; всё вернулось на свои места, кабинет географии – в географию, кабинет физики – в физику. Весной съемки возобновятся, но уже на одной из горных уральских речек, а нам остается только ждать премьеры. Тогда-то и увидим, во что вылилась эта напряженная, серьезная работа.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: