Юбилей великого писателя – это всегда повод в очередной раз обратиться к его личности и творчеству, обобщить достижения, провести некоторые параллели. Но чем дальше уходим мы от золотого века русской литературы, тем меньше внимания уделяется «промежуточным» датам: на широкую ногу праздновали двухсотлетие Пушкина, чуть скромнее – Гоголя, о том, что Чехову стукнуло сто пятьдесят, не знал только ленивый, к грядущему двухсотлетию Гончарова Ульяновск начал готовиться чуть ли не за год и уже сейчас может похвастаться отреставрированным музеем и сквером. Нашим сегодняшним героям повезло меньше: всплеск повышенного интереса к их персонам со стороны обывателей случится никак не раньше, чем через десять лет. По сто девяносто лет исполняется в этом году с рождения Ф.М.Достоевского и Н.А.Некрасова.

 

С момента знакомства осенью 1845 года и до смерти Некрасова в 1877 году Достоевский и Некрасов то сближались друг с другом в тесном сотрудничестве, то вступали в творческое и идейное противостояние. Резкий на оценки и болезненно воспринимающий критику в свой адрес, Достоевский не раз позволял себе выпады против Некрасова, и развернувшаяся в 1863 году между журналами «Время» и Современник» полемика на несколько лет развела писателей. При сложном и неоднозначном характере отношений между Некрасовым и Достоевским взаимная высокая оценка творчества не могла не явиться следствием некоторой общности мыслей. «Новый Гоголь явился»¹, – обозначил Некрасов появление в русской литературе Достоевского. Последний спустя много лет в обширном некрологе на смерть Некрасова повторил мысль, произнесенную на похоронах поэта: «Он в ряду поэтов… должен прямо стоять вслед за Пушкиным и Лермонтовым»².

 

Поэт В.Брюсов в статье «Некрасов как поэт города» отметил: «После Пушкина Достоевский и Некрасов – первые у нас поэты города, не побоявшиеся и сумевшие обратить в художественные создания то, что предшествовавшему поколению "романтиков" казалось "непоэтичным"»³. Петербург усилиями Достоевского и Некрасова снял маску пышной роскоши, богатства, изысканности и предстал перед читателем всей неприглядностью своих многонаселенных доходных домов, грязных черных лестниц, угрюмых дворов-колодцев, «панелей», «канав», «сенных» площадей. Личное знакомство с оборотной стороной города, с миром мелких чиновников и бедноты во многом предопределило отношение обоих писателей к судьбам страждущих, обездоленных, бесправных.

 

Отец Некрасова, соглашаясь на переезд сына в северную столицу, ставил жесткое условие – Николай должен поступить в Дворянский полк и начать военную карьеру. Юный Некрасов стремился в Петербург не за этим: ему не терпелось осуществить внушенную матерью мечту – поступить в Петербургский университет. Жажда покорить столицу заставила Некрасова дать отцу ложное обещание, которое он никогда не собирался исполнить.

 

… Воображенье

К столице юношу манит,

Там слава, там простор, движенье,

И вот он в ней!..

 

Но восторг от первого в жизни «взрослого» решения скоро начал омрачаться первыми разочарованиями, вызванными столкновениями с суровой столичной действительностью. Знаний, полученных в ярославской гимназии, не хватило: экзамены были провалены. Не сумев поступить в Петербургский университет, оставшись без поддержки разгневанного отца, Некрасов вынужден был заниматься любым делом, лишь бы прокормить себя: ему приходилось за грошовую плату переписывать бумаги, составлять объявления, давать уроки. Первые литературные опыты тоже были связаны с потребностью обеспечить хотя бы скромный стол и быт. Некрасов брался за фельетоны, писал водевили, под руководством Ф.А.Кони занимался ежедневной «низовой» журнальной работой. А.С.Суворин, вспоминая рассказы Некрасова о начале своей карьеры, отмечает: «Это была живая и умная летопись литературы и жизни, и притом такой жизни, которая для большинства нас – terra incognita»⁴. Затруднительное материальное положение, отсутствие постоянной крыши над головой, необходимость день и ночь заботиться о куске хлеба укрепили в Некрасове гордость и независимость характера и одновременно породнили его с «изнанкой» Петербурга, где царили бедность, голод и нищета. Об этом нелёгком времени Некрасов распространялся мало, но в его первых литературных опытах много автобиографического. В частности, герой его незаконченной повести «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» – юный литератор, провинциал, покоряющий Петербург, вынужден мириться с неудобствами безденежья: «Сидеть было не на чем, да и не для чего: не было ни огарочка, в комнате была глубокая тьма. Не могу, однако ж, сказать, что я скучал. На сердце у меня было довольно легко и весело... Я знал, что когда-нибудь выйду из такого положения, и никак не хотел верить очевидной и близкой истине, что могу умереть с голоду»⁵.

 

«Ровно три года (1838-1840), – вспоминал впоследствии Некрасов, – я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Приходилось есть не только плохо, не только впроголодь, но и не каждый день»⁶. В один из самых тяжелых и безденежных периодов Некрасов дает себе клятву – не умереть на чердаке. Не сломленный, но закалённый жизнью в петербургских углах, он точно знал, что никогда больше не позволит себе столкнуться с неопределенностью полуголодного существования. Быть может, именно постоянный страх оказаться «в самом низу» и пробудил в поэте деловую хватку, расчетливость, прагматизм, на которые и обратил внимание Белинский: «Некрасов пойдет далеко... Это не то, что мы... Он наживет себе капиталец!»⁷. Эти же свойства отметил в нём и Достоевский. В 1845 году в письме брату Михаилу он заключил: «Некрасов аферист от природы, иначе он не мог бы и существовать, он так с тем и родился»⁸. У Некрасова действительно будет «капиталец»: он станет «владельцем роскошных палат», бросающим «тысячи на свои прихоти», выписывающим «из Англии ружья и собак»⁹.

 

Тем не менее, впечатления «петербургских мытарств» становящегося поэта оставили отпечаток на всем его творчестве: «муза мести и печали», страстная заступница всех обиженных и униженных, была спутницей Некрасова до конца его дней.

 

Некрасов расширил тематический круг русской поэзии, поэтизировал ту прозу жизни, о существовании которой многие его современники даже не догадывались. «Современный человеческий город, – писал Ю.Айхенвальд, – “опоясанный гробами”, незаметно переходящий в топкие могилы кладбищ, — город, где жизнь похожа на смерть, где обе они сливаются в одно фантастическое целое, в один сумбур и бред, — город с его бессолнечным утром и лихорадочными сумерками, с его преступной ночью; его “день больной и вечер мглистый, туманный, медленный рассвет”; современную улицу <…> с ее надменными парадными подъездами, с ее “недовольной нищетой”, с ее кражами и пожарами, с ее суетой и сценами, — все это дерзнул Некрасов воплощать в поэзию»¹⁰.

 

А ведь это и Петербург Достоевского: такой же серый, угрюмый, криминальный, сырой, душный – и в то же время фантастический.

 

Проведший детство во флигеле Мариинской больницы в Москве, Достоевский,после смерти матери вынужден был переехать в Петербург: отец определил старших братьев Михаила и Федора в Главное инженерное училище. Перемена места вызывала у молодых людей полные вдохновения надежды: «Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, мечтали о чем-то ужасно, обо всем "прекрасном и высоком"»¹¹. В отличие от Некрасова, заранее определившего перед собой свою будущность и решившегося нарушить волю отца, Достоевский пять лет (1838-1843) посвятил учебе по ненавистной специальности и еще в течение года проходил действительную службу в чертёжной Инженерного департамента.

 

Служба тяготила его – литература притягивала. Имея небольшой писательский опыт, Достоевский решился на смелый поступок, и, не имея ни связей, ни средств, ни положения в среде литераторов, в 1844 году подал в отставку. «А что я ни делаю из своей судьбы – какое кому дело?, – писал он брату Михаилу, обдумывая своё решение, – Я даже считаю благородным этот риск, этот неблагоразумный риск перемены состояния, риск целой жизни – на шаткую надежду. <…> Я пойду по трудной дороге!»¹².

 

После смерти отца, еще до завершения братьями обучения у Инженерном училище, материальное положение семьи пошатнулось. Уже в это время Достоевский, как и Некрасов, испытывал сильнейшую нужду, усугубившуюся после отказа от военной карьеры, – ему знакомы были и безденежье, и тесные съемные квартиры «от жильцов». Об одной из таких квартир вспоминает брат Достоевского Андрей: «Он занимал квартиру в две комнаты с передней, при которой была и кухня; но квартиру эту он занимал не один, а у него был товарищ – сожитель Адольф Иванович Тотлебен. Тотлебен занимал первую комнату от передней, а брат – вторую, каждая комната была о двух окнах, но они были очень низенькие и мрачные, к тому же табачный дым от жукова¹³ табаку постоянно облаками поднимался к потолку и делал верхние слои комнаты наполненными как бы постоянным туманом»¹⁴. Становится понятна природа появления в романах Достоевского героев, заключенных в тесные, темные комнатушки.

 

Кроме прочего, Достоевский никак не мог развязаться с долгами: отдавал одни и тут же обрастал новыми. В переписке с братом Михаилом он особое внимание уделял своему денежному положению, просил в долг, описывал пути и попытки улучшения своего состояния: «Брат! Если ты получил деньги, то ради бога пришли мне рублей 5 или хоть целковый. У меня уже 3 дня нет дров, а я сижу без копейки»¹⁵. « Если мое дело не удастся, я, может быть, повешусь»¹⁶, «не пристрою романа, так, может быть, и в Неву. Что же делать?»¹⁷, – обреченно сознается он в письмах брату.

 

О своих нуждах, но уже более раздраженно, сообщал Достоевский своему опекуну – П.А.Корепину, прося, а иногда и требуя от него денег из наследства, оставленного отцом: «Мне выйдет отставка, кредитора ринутся на меня без жалости, тем более что на мне даже и платья не будет, и я подвергнусь самым неприятным делам. <…> Cогласитесь, что я не пойду в тюрьму, напевая песню из глупой бравады. Это даже смешно. Вот почему, Петр Андреевич, пишу это письмо в последний раз, представляю всю крайность моих нужд в последний раз, прошу Вас мне помочь <…> хотя не разом, но столько, чтобы заткнуть голодные рты и одеться»¹⁸.

 

Петербург навсегда остался для Достоевского городом социальных контрастов, где « самый главный князь – Ротшильд». «Мне кажется, это самый угрюмый город, какой только может быть на свете!»¹⁹ – писал он в «Дневнике писателя».

 

И в то же время Петербург Достоевского – это фантастический город, город-мираж, город-мечта. В «Петербургских сновидениях» писатель описывает событие, им самим названное «видением на Неве»: «Ночь ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от замерзшего снега поляна Невы, с последним отблеском солнца, осыпалась бесконечными мириадами искр иглистого инея. <…> Казалось... что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами, в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который, в свою очередь, тотчас исчезнет и искурится паром к темно-синему небу. Какая-то странная мысль вдруг зашевелилась во мне... Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый...»²⁰. Так начинался гениальный – фантастический – художник.

 

И для Некрасова, и для Достоевского гуманизм по отношению к миру униженных и оскорбленных стал одной из важнейших характеристик творчества. Когда Н.А.Некрасов напечатал на страницах «Петербургского сборника» «Бедных людей» Достоевского, критика восприняла гуманистический пафос романа с недоверием. «Филантропическая сторона этой повести заметнее, чем художественная»²¹, – указывая на возможное следование автора моде на добродетель, писал С.П.Шевырев. Русский читатель к тому времени был знаком и со сборником «Физиология Петербурга», и с «Петербургскими вершинами» Буткова, и образ задавленного тяжелыми жизненными обстоятельствами человека уже начинал претендовать на особое место в русской литературе. Макар Девушкин стал первой попыткой Достоевского реализовать идею о духовном преображении забитого, униженного человека, разбудить в читателе чувства сострадания и симпатии к нему.

 

Издевательство, угнетение, истязания – то, от чего в муках погибает русский народ, в масштабный символ страдания объединил Некрасов, рисуя одну из своих самых впечатляющих и самых страшных поэтических картин – сцену избиения лошади во втором эпизоде цикла «О погоде» «До сумерек». «Нет, это не бытовая сцена, не уличная зарисовка, – характеризует эти стихи Н.Н.Скатов, – здесь страшная символическая картина обесчеловечивания целого мира в виде бытовой сцены, уличной зарисовки. Потому сам быт в некрасовских стихах все время преодолевается»²².

 

Эта картина стала точкой художественного соприкосновения Достоевского и Некрасова и была развернута Достоевским на страницах романа «Преступление и наказание» в эпизоде сна Раскольникова о забитой кляче, в котором обнаруживается не только концептуальное, но и текстуальное совпадение с некрасовским стихотворением:

 

 

Достоевский через несколько лет вновь обратился к этой жестокой картине, вложив в уста Ивана Карамазова размышления о природе насилия: «У нас историческое, непосредственное и ближайшее наслаждение истязанием битья. У Некрасова есть стихи о том, как мужик сечет лошадь кнутом по глазам, "по кротким глазам". Этого кто же не видал, это русизм. Он описывает, как слабосильная лошаденка, на которую навалили слишком, завязла с возом и не может вытащить. Мужик бьет ее, бьет с остервенением, бьет, наконец, не понимая, что делает, в опьянении битья, сечет больно, бесчисленно: "Хоть ты и не в силах, а вези, умри, да вези!" Клячонка рвется, и вот он начинает сечь ее, беззащитную, по плачущим, "по кротким глазам". Вне себя она рванула и повезла, как-то боком, с какою-то припрыжкою, как-то неестественно и позорно. У Некрасова это ужасно»²³.

 

О Некрасове Достоевский высказался в «Дневнике писателя»: «это было раненое сердце, раз на всю жизнь, и незакрывавшаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает от насилия, от жестокости необузданной воли, что гнетет нашу русскую женщину, нашего ребенка в русской семье, нашего простолюдина в горькой, так часто, доле его»²⁴. 

 

Эти слова справедливо можно обратить к личности самого Достоевского, так как «незакрывающаяся рана» – источник и его творчества, его боли и его сострадания тоже. Гуманизм по отношению к отверженным является и объединяющим началом в творчестве Некрасова и Достоевского, и одной из главных их заслуг перед русской литературой.

 

-----

1. Скатов Н.Н. Некрасов – М., 2004 г. С. 103

2. Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1995. Т. 14.С.396

3. Брюсов В.Я. Собрание сочинений: В 7 т. М., 1875, Т.6. С.188

4. Скатов Н.Н. Некрасов – М., 2004 г. С. 53

5. Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем. М., 1950. Т.6. С.101

6. Скатов Н.Н. Некрасов – М., 2004 г. С. 54

7. Панаев И.И. Литературные воспоминания. Гослитиздат, М. 1950 г. С.248

8. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1996. Т. 15.С.52

9. Скатов Н.Н. Некрасов – М., 2004 г. С. 206

10. Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. В 3 выпусках. Вып. 2. 4-е изд. М., 1917. С.27

11. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Спб, - 2008 г. С. 28

12. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 30 томах. СПб.: Наука, 1985. Т. 28., Кн.1. С.104

13. Жуков табак - В 20—50-е годы большой популярностью пользовались трубочные табаки петербургской фабрики Василия Жукова

14. Достоевский в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1964. Т.1.С122

15. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 30 томах. СПб.: Наука, 1985. Т. 28., Кн.1. С.80

16. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1996. Т. 15.С.48

17. Достоевский Ф.М. Письма, т. I, M.-Л. 1928, С.79.

18. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1996. Т. 15.С.43

19. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. Л.: Наука, 1994. Т. 12. С.131

20. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1988. Т. 3.C.484

21. Шевырев С.П. Об отечественной словесности. М.: «Высшая школа»,2004.С.229

22. Скатов Н.Н. Некрасов – М., 2004. С.14

23. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Собр. соч.: в 15-ти.т. т.9. – Л.: Наука, 1976. С.270

24. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Спб, - 2008 г. С. 409

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: