На работу я всегда прихожу очень рано, практически одной из первых. По крайней мере, когда я поднимаюсь на второй этаж школы, свет там еще не горит. Школа пуста, темна и непривычно тиха. Проходя по этажу, я зажигаю свет. А про себя всегда думаю: «Я та, кто зажигает свет». И фраза эта получается двузначной.

 

Дел с утра всегда огромное количество: заполнить журналы, выставить оценки, подписать талончики на питание, повторить материал к урокам. И лучше всего это делается в тишине и одиночестве. На это у меня есть минут двадцать, до появления первых учеников. Затем начинается суета и часто память будет по разным мелочам подводить.

 

Казалось бы, работа учителя не предполагает рутины. Но каждый день, поднявшись в свой класс, я делаю одно и то же. Во-первых, включаю свет. Дети никогда сами не включают свет с утра, сидят в потемках. Во-вторых, выслушиваю нытье по поводу включенного света. В-третьих, выгоняю всех с моего подоконника. Просто мистика какая-то. Раньше горшки с цветами стояли на втором подоконнике, но ребята постоянно сидели на нем, и цветам приходилось не сладко. Переставила цветы на первый подоконник с уверенностью, что теперь их никто не тронет. Но нет, ребята переехали вместе с цветами. Каждый день обещаю поставить забор.

 

Раньше, как только поднималась в свой класс, на меня изливался огромной поток жалоб: кто сломал стул, кто бросил мусор мимо урны, кто получил двойку, кто взял чужую вещь без спроса, кто обозвал другого нехорошим словом. Теперь молчат, как партизаны. Растут!

 

До звонка сижу со своими в классе. В начале этого года у нас новая страсть: йо-йо. Нарадоваться не могу. Игрушка эта не мусорит, стекла вышибить не может, одноклассников повредить тоже не способна. Надеюсь, задержится у нас надолго. Вообще игровые периоды у нас уже были разные. Самолетики бросали. Бумажками плевались. Мелом в цель кидались. Лизунами друг друга обмазывали. Хлопушками друг у друга перед ухом хлопали. Наперегонки на стульях катались. Рогатки делали. Мячики самодельные мастерили и в футбол в коридоре играли. На память об этих милых хобби у меня осталась полка конфиската в учительской. Там тебе и мячи всех размеров, и зажигалки, и рогатки, и лизуны всех цветов. Ничего не выбрасываю. Вырастут – выставку организуем.

 

Первый урок в параллельном классе. Литература. Поднимаюсь по лестнице на третий этаж и слышу крики в классе: «Марина Викторовна идет!». И всегда так радуюсь, что по имени называют, а не училка или еще что похуже.

 

Начинаем изучать повесть Гоголя «Тарас Бульба». Сама в школе ее терпеть не могла, потому что было очень трудно читать, поэтому ребят жалею. Тем более этот класс очень медлительный, суть до них доходит очень долго. Каждый день хочу для интереса посчитать, сколько раз повторяю сказанное. И все время забываю.

 

– Записывайте домашнее задание. Прочитать…

 

– Что сейчас делать?

 

– Записывайте домашнее задание. Прочитать…

 

– А что записывать?

 

– Записывайте домашнее задание. Прочитать со страницы…

 

– А что сейчас делать?

 

– Записывайте домашнее задание. Прочитать со страницы 21 до страницы 50.

 

– С какой страницы?

 

– С 21-ой…

 

– С какой страницы?

 

– С 21-ой по 50-ую.

 

– А что записываем-то?..

 

Это так, маленькая выдержка. Без преувеличения, так оно и есть. На третьем вопросе меня начинает обуревать ярость и желание заорать. На пятом вопросе мне обычно уже смешно. Так и живем.

 

Когда пишу годы жизни писателя на доске, всегда вспоминаю историю двухгодичной давности. Начали изучать лирику Пушкина. Имя и годы жизни поэта были записаны на доске. Утро, тишина. И в этой тишине голос с благоговением спрашивает: «Марина Викторовна, а вы Пушкина знали?» И все смотрят на полном серьезе круглыми глазами. Что тут скажешь, я же Кощей Бессмертный, не иначе.

 

Путь до учительской после первого урока – это бесконечное «здрасьте». Некоторые, особо вежливые, здороваются целый день, каждый раз, как меня увидят. Лучше бы тетрадки донести помогли. Первый год, когда работала, все старшеклассники носили мне тетрадки, даже если их было штуки три. Теперь помогают, если только меня за этой стопкой не видно. Видимо, старею.

 

11-ый класс очень люблю. Только у них я могу отдохнуть за день от шума, разговорчиков шепотом и т.п. У них тихо. Тот, кто не хочет работать, вообще не ходит. Смотрю на них и думаю, какие они стали красивые, умные и такие же добрые. Верят в справедливость, верят в то, что любой герой может исправиться и стать хорошим. Любимый литературный герой в 11-ом классе – это Раскольников. Несмотря на то, что его история давно осталась в прошлом, в 10-ом классе, этот герой с нами и поныне. Как переживали за него, как спорили друг с другом, верили на протяжении всего романа, что вот сейчас он поймет, что так нельзя, жалели, как родного. Этим я бесконечно восхищаюсь. Видеть хорошее, быть наивно-добрыми… Когда только начали «Преступление и наказание», после прочтения вслух сцены, в которой Раскольников идет на квартиру старухи-процентщицы, задала вопрос: «Зачем он туда идет?» А в ответ получила: «Бабушку свою проведать хочет, внук хороший». Или, зачитав портрет Алены Ивановны, спрашиваю: «Какое животное напоминают вам сверкающие в темноте глазки героини?» Я-то имею в виду крысу. А мне в ответ чуть не хором: «Котеночка!»…

 

Очень хочу, чтобы они оставались хорошими людьми и чтобы их вера в человека, в себя в том числе, никогда не пропала.

 

В пятом классе беру в руки мел и вижу, что половина его замотана скотчем. На вопрос, кто дежурный и что это такое, встает один из хулиганистых мальчишек, большой бездельник, и радостно, прямо светясь, отвечает, что он это сделал, чтобы учителя пальцы не пачкали. Поблагодарив гения, хочу начать урок, но тут новая напасть: в класс залетела оса. Тут же визг, девчонки повыскакивали с мест, кто-то прикрывает голову учебником. Не оса, а какая-то атомная бомба прямо. Все кричат, что осу надо убить. Беру тряпку, зажимаю осу на стене и беру ее пальцами, затем выпускаю в окно. В классе ликование, тот же хулиганистый мальчишка кричит: «Вы наша спасительница!» Мне смешно, все рады и наконец начинаем урок.

 

Возвращаюсь в класс к своим, посредине, между стендов, висит мой портрет с надписью «Любимая учительница Марина Викторовна». Приятно, хотя огорчают они меня чаще. Очень сложно, часто кажется, что разговариваешь с пустотой, когда обсуждаешь поведение, плохие оценки. Говоришь, говоришь, а сама думаешь: «А они меня хоть слышат?» Но победы все равно есть. Пусть маленькие, но есть, и именно они греют душу.

 

Мой выбор профессии большинство знакомых не одобряет. Аргументы: зарплата, ужасный характер современных детей, непрестижность профессии. Некоторые не понимают, как можно находиться в коллективе, где практически все старше тебя лет на двадцать и больше. Знали бы они, как у нас весело, иногда даже слишком, какие все дружные.

 

Рука об руку с неодобрением идет и жалость. Если мы с ребятами поехали куда-то на экскурсию или в кино, то меня жалеют и кондукторы в автобусе, и гардеробщицы, и билетерши, и охранники, и официанты в кафе, и рядом находящиеся люди. Одна женщина – кондуктор – очень долго сочувствовала мне в автобусе и напоследок назвала меня камикадзе. Что интересно, на выезде я никогда не замечаю, что дети ведут себя плохо или шумно. По мне, всегда все в порядке: они не бесятся, не слушают музыку в телефоне, не орут, никого не задевают, не говорят нецензурных слов. Просто их много и они друг с другом разговаривают. Видимо, для некоторых взрослых уже это невыносимо.

 

Когда думаю, в какой момент я решила стать учителем, то всегда вспоминаю один случай. Это было не в год поступления в педвуз, когда, казалось бы, совершила свой выбор. Это было на пятом курсе, на практике в школе.

 

Практика у меня была в 10-ом классе, нужно было два месяца проводить уроки литературы. Отношения с ребятами у меня сложились замечательные, они и сейчас замечательные. Их классный руководитель присутствовала на всех моих занятиях, сидела на задней парте, анализировала уроки. И каждый раз, когда в тексте или в разговоре встречалось что-то незнакомое: слово ли, ситуация, все эти 25 десятиклассников разворачивались назад к ней и спрашивали именно ее. Не для того, чтобы продемонстрировать неуважение ко мне, а просто по привычке, потому что для них всех не было никого умнее их классного руководителя. Она для них была самой умной, самой мудрой, самой-самой.

 

Ко мне, конечно, практиканты не приходили. Но однажды занятие проводила психолог, и я так же сидела на задней парте. И все вопросы, начиная от того, на каком листочке писать и до того, как пишется это слово, были адресованы мне. И хочется правда быть самой умной, самой мудрой, самой-самой, чтобы не подводить их. Буду стараться.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: