Термин аккомодация привычен в фонетике. Слово восходит к лат. accomodatio – “приспособление” и означает, согласно Словарю-справочнику лингвистических терминов Д.Э. Розенталя и М.А. Теленковой, «частичное приспособление артикуляции согласного и гласного, обычно стоящих рядом, заключающееся в том, что начало артикуляции последующего звука приспособляется к окончанию артикуляции предшествующего звука (прогрессивная аккомодация) или, наоборот, окончание артикуляции предшествующего звука приспособляется к началу артикуляции последующего звука (регрессивная аккомодация). Так, гласные [а], [о], [у] после мягких согласных становятся более передними, а на слух – выше, чем в начале слова или после твердых согласных; ср.: мал – мял, вол – вёл, тук–тюк»¹.

 

Определения, близкие к приведенному, находим в Лингвистическом энциклопедическом словаре², в энциклопедии «Русский язык»³, а также в Толковом словаре иноязычных слов Л.П. Крысина⁴ и других толковых словарях русского языка.

 

Однако в последнее время термин расширил и семантику, и сферу употребления. Показательна в этом плане статья «Фоностилистическая вариативность речевого репертуара англо-бурских билингвов» (http://lib.kma.mk.ua/pdf/novitfilolog/19/7.pdf).

 

Целью данной статьи, как указывает ее автор, Е.А. Устинович, «является рассмотрение ситуативного аспекта вариативности речи англо-бурских билингвов на основании теории фоностиля и теории речевой аккомодации» (выделено нами. – Л.Г.).

 

Статья является социолингвистической по своей направленности и строится на фактах билингвизма и диглоссии.

 

В статье указывается, что многие исследователи проблем билингвизма и языковой интерференции обнаруживают зависимость выбора речевого варианта общения от множества различных ситуативных факторов.

 

Например, «в Гане считается неприличным и претенциозным говорить на британском варианте английского языка. Данное явление наблюдается и в Нигерии, где целью говорящего является избежание британской языковой нормы, даже если он ей владеет. Несмотря на то, что британский вариант английского языка пользуется в Нигерии высоким престижем, неукоснительное следование ему со стороны коренных нигерийцев “расценивается как снобизм”».

 

Или: «афроамериканец, оказавшись в группе белых американцев, может сознательно приблизить свою речь к произносительному стандарту, привычному для белых, а может наоборот, утрировать произносительные особенности, ассоциирующиеся с афроамериканским вариантом английского языка, подчеркивающим принадлежность говорящего к другой социально-этнической группе».

 

По верному и точному замечанию С.Г. Тер-Минасовой, язык одновременно выполняет интегрирующую функцию – по отношению к представителям говорящего на нем коллектива и разобщающую функцию – по отношению к тем, кто к данному коллективу не принадлежит⁵.

 

Эти функции проявляются наиболее отчетливо при общении представителей коллективов, в отношениях которых друг к другу присутствует вражда или дискриминация (франкоязычные канадцы, например, говоря по-английски, в ряде ситуаций сознательно усиливают свой французский акцент, чтобы избежать отождествления с англоязычными согражданами).

 

Казалось бы, при общении билингвов предпочтение должно отдаваться более престижному языковому варианту, поскольку неумение или нежелание приспособиться к доминирующей языковой разновидности (а значит и доминирующей социальной группе) может повредить социальному продвижению. Однако в реальности нередко наблюдается обратное. Представителям угнетаемых социальных групп часто свойственно мнение, что доминирующие группы пытаются усилить влияние на них, ослабив их групповую общность. В результате наблюдается усиление лояльности по отношению к свойственному данной группе языку или диалекту.

 

Необходимо еще подчеркнуть, что предпочтение индивидом того или иного варианта языка (диалекта) далеко не всегда является результатом сознательного выбора, поскольку психологическое принятие или отвержение собеседника зачастую происходит на подсознательном уровне. И здесь со всей очевидностью обнаруживается совокупное действие социальных и психологических факторов, влияющих на коммуникативную стратегию и тактику.

 

Однако неизменным остается тот факт, что в условиях билингвизма и диглоссии каждая речевая ситуация характеризуется постоянной сменой коммуникативных кодов. Г. Жиль описал это явление в терминах языковой конвергенции и дивергенции. Согласно Г. Жилю, при общении представителей различных социальных групп происходит сравнение ценностей и отличительных признаков данных групп. Если представители социальной группы А принимают ценности представителей социальной группы Б, то в речи представителей группы А будет наблюдаться конвергенция – использование языковых форм, отождествляемых с группой Б. В случае непринятия представителем группы А ценностей собеседника, представителя группы Б, происходит дивергенция – реализация языковых форм, которые не отождествляются с группой Б⁶.

 

Именно взаимодействие языковой конвергенции и дивергенции в процессе коммуникативной ситуации называется в современной социолингвистике речевой аккомодацией.

 

Изучая в течение многих лет живую разговорную речь жителей Перми и Пермского региона, мы обнаружили значительное количество фактов, свидетельствующих о стремлении говорящего к сокращению речевой дистанции между собой и собеседником (собеседниками), стремление «приспособить» свою речь к речи собеседника.

 

Ряд подобных фактов был описан нами в статье «Что такое реальная речь современного горожанина» (1990 год)⁷. В этой статье цитируются диалоги и монологи двенадцати информантов, половина которых – носители городского просторечия, а другая половина – люди, владеющие литературным языком. Разделение это в определенной мере условно, поскольку в реальных коммуникативных ситуациях собеседники могли использовать то средства литературного языка (ЛЯ), то городского просторечия (ГП), то профессионального или группового жаргона, а иногда и элементы местного диалекта.

 

Как показали наши материалы, обстоятельством, в наибольшей степени влияющим на выбор того или иного варианта речи, является отношение говорящего к собеседнику.

 

Ср., например, речь одного и того же информанта (сначала цитируем разговор с дочерью-подростком, а затем – с вузовским преподавателем, соседкой по дому):

 

– Валька-а! Сбегай-ко в магазин. Ну, чё стоишь? Я кому сказала?! Вот те [тебе] кошелёк [с деньгами]. Не издержишь есле, себе бери. Да башку-то не задирай!

И – соседкам, сидящим на скамейке возле подъезда: – Они ведь нонче таки [такие] полоротые!

 

А с другой стороны:

– На работку отправились, Л.С.?.. Да-а… А вчера Вы весь день свободные были?.. Да-а… Ох, как я переживаю, как я переживаю, што нету у меня выЩего образования… Ну, до свиданьица Вам! (39 лет, образование 7 классов, работница овощной базы).

 

Или: информант 53 лет, образование 5 классов, пенсионерка, в прошлом – разнорабочая. Из разговора с участковым врачом, пришедшим к ее внучке:

 

Она же – мальчишкам, шумно сбегающим по лестнице в подъезде:

 

Носители городского просторечия обычно внимательно следили за своей речью, стараясь говорить как можно более «правильно», так, как (в их представлении) должен говорить «культурный человек», в тех случаях, когда их собеседником оказывался человек более высокого культурного уровня, или заметного общественного положения, или высокообразованный – словом, такой, в чьих глазах они (почему-либо) хотели бы выглядеть наилучшим для них образом.

 

А носители литературного языка прибегали к средствам ГП нередко из своеобразной деликатности, с тем чтобы при общении с носителями просторечия не ощущалась разделяющая их социально-культурная дистанция, с целью «не выделяться», стремясь показать, что они ни в чем не превосходят своих собеседников. Один из примеров речевого поведения в подобной ситуации:

 

– Чего новенького, соседушки? Как живётся-можется?.. Ну и слава богу… Я-то? Тоже, спасибо, помаленьку… А.Н.-то как здоровьем?.. Ну ла-а-дно… Ой, дак ей ведь это очень дорого стало… Да какая уж она шибко-то хорошая? Кухня маленькая, кладовки нету… (51 год, образование высшее, преподаватель вуза).

 

Необходимо заметить, что во всех описанных ситуациях смена кода вполне закономерна, «ожиданна». Однако в используемых нами материалах обнаружились и такие случаи, когда переход на иной вариант речи, казалось бы, не совсем логичен. Приводим фрагмент разговора двух коллег, преподавателей вуза, бывших однокурсниц (записаны реплики только одной из собеседниц):

– Ой да ты чё, Томочка! Да плюнь, не расстраивайся! Да мало ли чё они могли тебе наговорить! На фиг их! И вообще не бери в голову всякие идиотские рассуждения… Хо! Тоже мне блюстители нашлись! И вобще, пойдё-о-м, погуляем. И отвлеКёмся… (51 год, образование высшее, преподаватель вуза).

 

Или:

– Во зд`орово! Привет! Ты как здесь очутился?.. А-а… Ну, ты еще не дважды дед?.. Не-е, я-то даже не единожды (бабушка), мои чё-то не торопятся… Да-а, с садиками нынче завал! Ну, ничё, как-нибудь… А-а, я тоже сто лет их не видела… Да нет, вроде всё путём… Слышь, вы бы хоть зашли как-то… Да время, его, конечно, никогда не будет, а всё равно бы надо… (50 лет, образование высшее, учитель).

 

Наши материалы убедительно свидетельствуют, что носители ЛЯ могут прибегать к средствам ГП и при общении с людьми того же социально-культурного уровня, что и они сами, если с этими людьми они знакомы с детства, с юности, если это близкие друзья или родственники, в разговоре с которыми чувствуешь полную непринужденность, понимая, что тебя не осудят.

 

Необходимо однако подчеркнуть, что типы речи в ситуации общения с носителями ГП и в ситуации общения с носителями ЛЯ – близкими приятелями – отнюдь не идентичны: в первом случае в речи совершенно отсутствуют жаргонные, сленговые слова и выражения, а во втором они весьма заметны. Кроме того, тип речи, характерный для второй из названных ситуаций, отличается повышенной, иногда наигранной эмоциональностью, что заметно меняет ритмомелодический рисунок речи.

 

Один из завершающих тезисов этой, двадцатилетней давности, статьи нам хотелось бы процитировать дословно: «…для нас несомненен тот факт, что в целом ряде речевых ситуаций носители литературного языка активно используют средства городского просторечия в результате “речевой аккомодации”, как бы приспособливая свою речь к речи собеседника…»⁸.

 

Итак, слово найдено! Перед нами – речевая аккомодация. Но термин – еще в пелёнках-кавычках и объясняется с помощью разных «как бы»… Сегодня, двадцать лет спустя, это полноценный термин, соотнесенный с серьезнейшими коммуникативными реалиями.

 

P.S. Мы с моей коллегой, профессором Пермского университета (теперь ПГНИУ) Т.И. Ерофеевой, готовим к предстоящей научной конференции доклад «Речевая аккомодация как психологическая составляющая диалогического общения». Как явствует из названия доклада, речевая аккомодация рассматривается нами не в социо-, а в психолингвистическом аспекте. И используется термин без всяких кавычек.

 

-----

1. Д.Э. Розенталь, М.А. Теленкова. Словарь-справочник лингвистических терминов. – М.: «Просвещение». 1985. С. 12.

2. Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: СЭ, 1990. С. 22.

3. Русский язык. Энциклопедия. – М.: СЭ, 1979. С. 15.

4. Л.П. Крысин. Толковый словарь мноязычных слов. – М. «Русский язык», 2001. С. 40.

5. Цит. по: Е.А. Устинович. Фоностилистическая вариативность речевого репертуара англо-бурских билингвов / http://lib.kma.mk.ua/pdf/novitfilolog/19/7.pdf .

6. Там же.

7. См.: Языковой облик уральского города. – Свердловск, 1990. С. 8–15.

8. Указ. соч. С. 15.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: