«Тварь ли я дрожащая или право имею…»

 

Загубил – зарубил – Раскольников своим топором превосходный слоган, испачкал его кровью.

 

« – Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня».

 

И хотя многочисленные комментаторы романа «Преступление и наказание» вот уже полтора столетия твердят про масштабность героя Достоевского, который, конечно, убил напрасно, но сам по себе и мыслями велик, и раскаянием силен, Сонечкино изумление-отторжение обрушивает всю эту казуистику до нуля, ибо нормальный человек на задуманный и осуществленный Раскольниковым «эксперимент» по-другому реагировать не может.

 

Достоевский не был сторонником правового сознания. Будучи великолепным аналитиком человеческого подполья, он подозревал, что борьба за права может обернуться бóльшим насилием и кровопролитием, чем бесправие.

 

Не доверяя законам, установленным людьми в результате взаимной договоренности, он был убежден и убеждал в том, что без внешней жесткой узды человечество распоясается до того, что зальет мир кровью: если Бога нет, все позволено.

 

Но – великий парадоксалист – он позволял себе сомнения и в действенности этой высшей узды: Один совсем в Бога не верует, а другой уж до того верует, что и людей режет по молитве.

 

Разумеется, наши сограждане, выходящие на площади современных российских городов с сегодняшними pro и contra, не перелистывают перед этим романы Достоевского, но, так же как незнание законов не освобождает от наказания, незнание русской литературной классики не отменяет ее актуальности.

 

С Поклонной несутся призывы не раскачивать лодку, не допустить оранжевой революции и защитить стабильность – т.е. не качать права, чтобы не было хуже.

 

Болотная едина в требовании честных выборов, но результаты прихода к власти разных участников Болотной стратегии очевидно будут очень разными.

 

Владимир Киршин в своем Facebookе (поскольку это публичное пространство, позволю себе процитировать) пишет:

 

«Был у Органного зала, нарочно приехал на митинг. Но, приблизившись, тормознул – сработал рефлекс на красные и желто-черные знамена. Постоял перед турникетом, послушал: “Здесь собрались лучшие горожане! Вы – лучшие горожане!” Развернулся и ушел. Гордыня, конечно. Но я как-то не готов присоединиться к коммунистам и нацистам, как оказалось».

 

Современное русское быть иль не быть:

 

– быть вместе с политическими противниками и нравственными антагонистами ради достижения ближайшей конкретной цели – отвоевания права на честные выборы, с тем чтобы размежеваться потом?

– или не быть с ними, хранить чистоту принципов и оставаться в безнадежном меньшинстве?

– или стоять стеной против двух первых групп, чтобы «не допустить развала России и повторения кровавой смуты»?

 

Очередное направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – головы не сносишь, прямо пойдешь – без следа сгинешь?

 

Кстати сам Фёдор Михайлович, так тонко и точно чувствовавший и воспроизводивший противоречивость человека и человеческого бытия, в собственной жизни выбор сделал вполне однозначный – в пользу власти, не позволявшей «раскачивать лодку». Где бы он был сегодня? Думаю, что на Поклонной. Прежде всего потому, что, по его логике, право имею неизбежно оборачивается катастрофой.

 

Но Достоевский, при всей своей художественной мощи, – это не вся русская литература.

 

Есть в ней и другое вúдение, другое понимание национальных перспектив.

 

«Личность, милостивый государь, – вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится», без такой личности «нет никакого прочного основания общественному… bein public, общественному зданию».

 

Правда, Павел Петрович Кирсанов описывает эту системообразующую гражданское общество личность не на русском примере, а на примере английских аристократов:

 

«Они не уступают иоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее».

 

Перед нами – лаконичные и точные формулировки сущности либерализма, суть которого и состоит в утверждении приоритетности прав человека – каждого человека – как условия создания цивилизованного, динамичного, адекватного вызовам времени социального бытия.

 

Прививку этого детища английских аристократов России может сделать только последовательно либеральная, концептуально либеральная партия, которая во главу угла поставит не вторичное и производное – экономическую свободу, а базовое, первичное – свободу и ценность человеческой личности, соответственно – образование, здравоохранение, развитие науки и технологий.

 

Такой партии в России сегодня нет. Но сегодняшняя Россия очевидно готова к тому, чтобы такая партия появилась – рядом и по контрасту с другими партиями, в полемике с которыми ей придется доказывать свою необходимость и эффективность.

 

«– Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, <…> подумаешь, сколько иностранных… и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны», – возражал Павлу Петровичу Базаров, и до недавнего – совсем недавнего – времени это было именно так.

 

Но в морозном воздухе зимы 2012 года ощущаются новые веяния.

 

Тургенев и Достоевский возобновили свой спор в нас и через нас, даже если мы себе в этом не даем отчета.

 

И от исхода этого спора напрямую зависит то, в какой стране мы будем жить завтра – в стране, где восторжествуют права, закон и возможности свободного развития личности и общества, или в стране, где твари дрожащие будут ходить друг к другу на поклон, время от времени взрываясь извращенно-преступным раскольниковским перевертышем замечательной формулы – право имею.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: