Произведение Е.А.Боратынского «Благословен святое возвестивший!» входит состав сборника «Сумерки», по праву считающегося первой в русской поэзии книгой стихов. Впервые так стал рассматривать «Сумерки» А.Кушнер¹, вслед за ним этой же точки зрения стали придерживаться и ряд других исследователей, например, Е.Н.Лебедев², О.В.Мирошникова³, О.В.Зырянов⁴, хотя другие ученые⁵ по-прежнему считают, что «Сумерки» – это лирический цикл.

 

В центре «Сумерек» необычный лирический герой, это Поэт. Некоторые ученые, например, И.Л.Альми, рассматривают «Сумерки» как книгу сомнений, рефлексий поэта относительно сути жизни, человека и человечества. Другие же, среди которых А.М.Песков, видят в «Сумерках» книгу «философических ответов, данных с позиции сверхзнания – знания, выходящего “за грань чувственного”, “страстного земного”»⁶. Но, на наш взгляд, книга Боратынского – эта книга вопросов и споров Поэта с собой и с миром о том, что есть жизнь, каково место в ней поэзии и т.д.

 

И стихотворение «Благословен святое возвестивший!» – одно из выразительных произведений, в котором очень ярко проявляется своеобразие размышлений Поэта о своем предназначении и роли слова в жизни человеческой.

 

Ожидание чуда возрождения, которое определяет финал развернутой «пьесы» «Осень» (предшествующей в книге «Сумерки» рассматриваемому тексту), кажется, вознаграждается его обретением Последним Поэтом, что описывается в «Благословен святое возвестивший!»; это подчеркивается торжественными гимновыми интонациями произведения, последнего из тех, что до выхода в печати «Сумерек» публиковались под общим названием «Антологические стихотворения»⁷.

 

В основе синтаксической организации первой строки «Благословен святое возвестивший!»⁸ лежит градация, подчеркивающая значимость сакрального акта, свидетелем которого стал Последний Поэт. Все три слова, появляющиеся в первом стихе, относятся к высокой книжной лексике, соотнесены со священными для христианина явлениями жизни: «Благословен святое возвестивший!»

 

Так, слово «благословен» имеет несколько смысловых подтекстов, которые были учтены Боратынским при создании этого стихотворения. Благословлять – значит молитвенно желать успеха, счастья и других благ человеку. Сам обряд благословления пришел из древности. Еще в Ветхом Завете упоминается о том, что Бог дал благословение прародителям рода человеческого (Бытие, I, 28; IX, 1). Последнее видимое действие Иисуса Христа перед его вознесением на небо, имеющее символический характер, было благословение всех его апостолов (Лк: XLIV, 50). В Библии благословение трактуется как самое светлое проявление воли Божьей. В отличие от проклятия, это воплощение Божьей милости и благодати, идущих от самого Бога или через людей, что действуют по воле Бога. Потому в самом ритуале благословления заложена удивительная двойственность – человек, восхваляя Бога, получает от него благословение. Значимо и то, что в благословении сокрыта и тайна жизни, и тайна слова. Ведь сила благословения нисходит на человека через слово прежде всего, а потом уже через возложение рук и крестное знамение. Вспоминаются слова из Библии: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…» (Иоан: I, 1).

 

В контексте стихотворения, как и всей книги «Сумерки», слово «святое» представляет мир сакральный, это не столько эпитет, сколько определяемое слово, которое вбирает в себя и характеристики определения.

 

Слово же «возвестивший», напрямую связанное с деятельностью Поэта – мудреца – творца – пророка, сообщает стихотворению светлый, оптимистический настрой, ибо одно из значений используемого автором слова – это обнародование, то есть сообщение известия широкому кругу людей. И, получается, в этом стихотворении Поэт вновь обретает возможность не только раскрыть какие-то истины, но и донести их до сознания людей, а это значит, что его (Поэта) деятельность вновь востребована. Выходит, что не только преодолены противоречия между толпой и Поэтом, но и разорваны «цепи» одиночества.

 

Отношение Боратынского и в зрелой лирике, и особенно в «Сумерках» к слову можно определить как священно-трепетное. Так, в стихотворении 1832 года звучат строки, в которых выражается квинтэссенция авторского понимания сути словесного искусства как самого сакрального, что может быть на земле:

 

Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть.
Душа певца, согласно излитая,
Разрешена от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И мир отдаст причастнице своей⁹.

 

Поэзия воспринимается Боратынским как высшая гармония, сила ее приравнена силе молитвы; слово Поэта, подобно некоему почти религиозному таинству, способно приобщить душу человека к миру чистых истин, освобождающих личность от всего темного, разрушительного, мучительного. Святость мира поэзии для Боратынского безусловна, приобщение к ней сравнимо с причастием, очищающим душу человека от скверны грехов. Потому поэзию можно сопоставить (исходя из концепции Боратынского) с духовным врачеванием, способным излечить страждущую от этой эмпирической действительности душу. Для того, чтобы подчеркнуть сакральность того мира поэзии, о котором он размышляет, автор сознательно усложняет синтаксис стихотворения и активно использует архаическую лексику.

 

И здесь вновь звучит характерная для творчества Боратынского мысль о святости поэзии. Появление стихотворения «Благословен святое возвестивший!» почти в финале книги «Сумерки» не случайно. Здесь смыкаются те полюса, меж которыми разрывалась душа Последнего Поэта, обратившегося мыслию своей в мир прошлого и пытающегося там отыскать для себя ответы на мучительные вопросы о своей жизни, собственном даре и поэзии вообще в современном обществе. Среди самых значимых антиномий, организующих художественное пространство «Сумерек», в котором движется лирический герой Боратынского и которые удивительным образом соединяются в стихотворении «Благословен святое возвестивший!», можно назвать следующие: Поэт и толпа, отчаяние и вера, природа и человек, порок и святость, рай и ад, прошлое и настоящее, мысль и чувство, наука и искусство, внешний мир и внутренний…

 

Благословен святое возвестивший!
Но в глубине разврата не погиб
Какой-нибудь неправедный изгиб
Сердец людских пред нами обнаживший.
Две области: сияния и тьмы
Исследовать равно стремимся мы.
Плод яблони со древа упадает:
Закон небес постигнул человек!
Так в дикий смысл порока посвящает
Нас иногда один его намек¹⁰.

 

В этом стихотворении в большей степени, нежели в других текстах «Сумерек», обнажается почти метафизическая глубина «слова», которым владеет Поэт. Слово – это дар Божий. И хотя у Ф.И.Тютчева появляется знаменитый афоризм «мысль изреченная есть ложь», у Боратынского в стихотворении раскрывается иное понимание «слова». Он осознает, что именно через слово человек благодарит Бога за происходящее с ним, словом-мольбою человек обращается к Богу, когда ему плохо, через слово выражается представление человека о Божьей благодати. Слово – это и мысль человека, стремящаяся к познанию мира и себя в нем. Слово – это и поучение, наставление, ведь именно слово закрепляет опыт жизни человеческого общества.

 

Боратынский, обращаясь к извечному конфликту – тьмы и света, предлагает свою интерпретацию его. Миссия Поэта, по его мнению, не в том, чтобы только о светлом, прекрасном размышлять, отражая это в своих произведениях. Призвание Поэта в том и состоит, чтобы увидеть мир в его цельности, непредсказуемой, парадоксальной слиянности противоположных начал. Если мир, созданный Богом, таит в себе не только проявления возвышенного, прекрасного, но и нечто ужасающее, поражающее своей порочностью, значит, создавая его художественное отражение, Поэт не должен игнорировать какие-то его стороны, чураясь их, как чумы. Задолго до оформления двух литературных лагерей – чистого искусства и натуральной школы – Боратынский в своем произведении предлагает собственный взгляд на то, каким путем должна пойти в своем развитии литература: не об одной какой-то стороне жизни нужно размышлять, ее изображая, необходимо по возможности создавать целостную картину бытия – вот в чем призвание художника слова.

 

Кроме того, Боратынский подчеркнуто выделяет главное, на его взгляд, достоинство искусства слова – не только и не столько о чувствах говорить, сколько исследовать сложный мир человеческих взаимоотношений и полный парадоксов мир вселенной, он как будто развивает собственную мысль, высказанную в письме к П.А.Плетневу в 1831 году: «Выразить чувство значит разрешить его, значит овладеть им. Вот почему самые мрачные поэты могут сохранить бодрость духа»¹¹.

 

Две области: сияния и тьмы
Исследовать равно стремимся мы¹².

 

В этих строках как будто угадывается характеристика поэзии самого Боратынского, данная П.А.Вяземским в его письме от 15 октября 1828 года А.И.Тургеневу: «Чем более вижусь с Баратынским, тем более люблю его за чувства, за ум, удивительно тонкий и глубокий, раздробительный. Возьми его врасплох, как хочешь: везде и всегда найдешь его с новою своею мыслью, с собственным воззрением на предмет»¹³. В этих строках сливаются парадоксальным образом, казалось бы, абсолютно несовместимые реалии духовной деятельности человека: использование принципов научного познания, требующих холодного расчета, объективности, с одной стороны, а с другой – обращение к средствам мира эстетического, предполагающего и предельную эмоциональность, и веру в какие-то запредельные вещи, не поддающиеся рациональному объяснению. Ведь если вдуматься, мир «сияния и тьмы» никак не связан с объективной эмпирической действительностью, это пространство тонких духовных материй, возможно, даже связанное с какой-то мистической сферой, но именно это должно стать объектом беспристрастного анализа художника слова.

 

Поэт, переживший глубочайшее разочарование, прошедший этап безверия, приходит к осознанию того, что, даже достигнув самой бездны своего духовного падения, человек вправе надеяться на нравственное воскрешение, если окажется способен на раскаяние. Сделав это открытие, герой Боратынского теперь пытается сподвигнуть своих собеседников (в стихотворении «Благословен святое возвестивший!», как и в произведении «Толпе тревожный день приветен…», используется в положительном смысловом плане местоимение «мы», подчеркивающее возможную близость Поэта и тех, к кому он обращается, правда, в рассматриваемом тексте эта близость уже безусловна) к пониманию этого. По сути, данное стихотворение можно рассматривать как предтечу размышлений о хитросплетениях человеческой души, которые позже мы встретим в «Мертвых душах» Н.В.Гоголя, в романах Ф.М.Достоевского и в произведениях других представителей русской культуры.

 

В этом онтологическом стихотворении Боратынского только на первый взгляд кажется, что действие разворачивается в пространстве античности. Вчитываясь в строки произведения, мы понимаем: речь в нем идет как о прошлом, так и о настоящем Поэта. Причем это настоящее можно связать и с жизнью Поэта, представителя «железного века» (так Боратынский определяет в «Сумерках» свое время), и с жизнью читателей ХХI века, настолько вечно актуальным для каждого человека звучит то, о чем размышляет автор.

 

Если в предшествующих в книге «Сумерки» стихотворениях – «Здравствуй, отрок сладкогласный!», «Что за звуки! Мимоходом…», «Все мысль да мысль! Художник бедный слова!..», «Скульптор», где Поэт сравнивался с художниками, музыкантами, скульпторами, выявлялось одно важнейшее общее их качество – все они творцы своего особого мира, если в «Осени» Поэт сопоставлялся с земледельцем и сближающей их чертой оказывалось то, что они великие труженики, отдающиеся своему делу без остатка, воспринимающие свой труд как священную обязанность, то в «Благословен святое возвестивший!» Поэт сопоставляется с одним из величайших ученых мира – Ньютоном, который представлен в стихотворении через развернутый перифраз, содержащий явно аллюзийные намеки:

 

Плод яблони со древа упадает:
Закон небес постигнул человек!
Так в дикий смысл порока посвящает
Нас иногда один его намек.

 

Выбор знаменитого физика в качестве героя, с которым сравнивается Поэт, не случаен. Оба они – исследователи мира физического, оба за внешней оболочкой реальных природных явлений пытаются угадать незримое проявление вечных законов бытия, оба оказываются способными за частными фактами увидеть проявление общих тенденций.

 

В цитируемых строках появляются два образа – «плод яблони» и «древо». На первый взгляд, они вписываются в ту картину, которая ассоциируется в сознании просвещенных европейцев с историей открытия Ньютоном закона всемирного тяготения. Но мы ведь понимаем: это не реконструкция научной биографии, это поэтическое произведение, где любая деталь может превратиться в символ, таящий в себе массу иных значений. Так и происходит.

 

Образы яблока и древа в контексте «Благословен святое возвестивший!» «работают» на общую концепцию стихотворения, в котором сближаются ранее конфликтующие полюса. Символика названных образов также во многом антиномична¹⁴.

 

В мифологии многих народов одним из центральных символов является образ Мирового древа, выражающий сакральность мира. Этот образ был связан с символикой жизни и смерти, бога и человека, добра и зла, познания и райского неведения. Мировое древо, воспринимаясь мифологическим сознанием как ось мира, являлось символом мироздания, воплощая в себе идею творения, олицетворяя все стадии существования: рождение, рост, увядание, смерть, но в то же время идею вечной, самовоспроизводящейся жизни.

 

Яблоко представляет собой еще более противоречивый символ в истории мировой культуры. Будучи связано с древом, яблоко вбирает в себя символику этого образа. А значит, оно тоже символизирует жизнь, вечную молодость и бессмертие (можно вспомнить известные в русском фольклоре молодильные яблоки), зачатие и рождение новой жизни (потому в ряде европейских культур существовал обряд дарить яблоки молодым на свадьбе). Будучи почти идеальной круглой формы, яблоко, как и Мировое древо, воспринималось как символ мироздания (не случайно атрибутом царской власти становится не только скипетр, но и держава – «державное яблоко», минимизированный образ всего мира, который держит в руках правитель). Наряду с этими положительными характеристиками за образом яблока закрепились и иные значения. Так, яблоки оказываются связаны и со смертью, например, в русской традиции известны обряды, когда на могилу умершего клали зеленые яблоки, что должно было символизировать память о покойном и напоминать то, что жизнь продолжается. Наряду с символикой миролюбия, гармонии, рая за яблоком закрепилась и другая семантика – именно с яблоком связана история раздора между богинями Олимпийского пантеона. Яблоко воспринималось как плод, символизирующий чувственные земные желания, но в Ветхом завете именно вкушение яблока, сорванного Евой с Древа Познания, привело к утрате райской жизни.

 

Боратынский в стихотворении «Благословен святое возвестивший!» во многом ориентируется на эту богатую символику образов яблока и древа, создавая сложную в смысловом и эмоциональном отношении картину. Возникает ощущение, что Поэт отдельными штрихами изображает Древо Познания, плоды с которого со времен Адама и Евы соблазняют людей, искушают их приблизиться к постижению законов мироздания. И история Ньютона – это своего рода продолжение истории Адама. Только Ньютон в отличие от своего библейского прародителя тягу к познанию воспринимает не как нечто, пришедшее извне (в Ветхом завете именно змей-искуситель соблазнил Еву попробовать плод с Древа Познания, а та в свою очередь подтолкнула к этому шагу Адама), а как органичную часть собственного существа.

 

Человек – самое противоречивое создание Бога, в нем сотканы светлые и темные проявления характера, святость и порочность, стремление к чувственным удовольствия и тяга к знаниям, желание насладиться конкретным мигом бытия и умение найти всему рациональное объяснение… Таков человек, но таковой должна быть и поэзия, рассказывающая о человеке и его жизни.

 

Важным в стихотворении «Благословен святое возвестивший!» становится и такой момент: Поэт мыслит себя не избранником, стоящим над людским миром, как и в «Последнем поэте» и других стихотворениях, он ощущает себя представителем человечества, наделенным великим Божьим даром и понимающим, что ему выпала особая миссия: нести в мир откровения Бога, а кроме того, осознающим ответственность за судьбу человеческого рода. А значит, мотив избранничества здесь несколько переосмысливается, ибо избранник оказывается человеком, живущим с людьми и не отделяющим себя от них.

 

Боратынский в произведении «Благословен святое возвестивший!» заявляет о праве и долге художника слова делать предметом своих поэтических исследований как прекрасное, так и порочное, преступное, ибо и то, и другое – часть человеческого мира, а значит, должно быть осмыслено, а как следствие, оценено. Но, как и Пушкин, Боратынский склонен обязанностью Поэта считать первое, а выносить суд, давать оценку – это уже призвание читателя, который должен быть в этом плане сотворцом художнику, быть сопричастным тому, о чем он размышляет. Неоднозначные образы, используемые Боратынским, непривычный, максимально усложненный синтаксис художественного текста расширяют смысловое поле стихотворения «Благословен святое возвестивший!», обусловливая появление множества интерпретаций этого произведения, порой прямо противоположных.

 

Но главный вопрос, который остается до конца не разгаданным читателем, – о каком пороке размышляет Поэт, что его страшит более всего, о чем предупреждает он человечество. Исходя из содержания стихотворения и книги «Сумерки», можно предположить, что самый страшный порок, который выявляется лирическим героем Боратынского, – это разъединение людей, отсутствие понимания меж ними, и как следствие, в человеческом сообществе, и слово Поэта, а значит, и слово Божье оказываются без «отзыва», не находя в душах людей должного отклика. Однако, в отличие от других произведений «Сумерек», в этом тексте настроение Поэта не так пессимистично, чувствуется его надежда на то, что должны произойти изменения в лучшую сторону. Ведь открывается стихотворение пафосным, почти жизнеутверждающим описанием деятельности Поэта: «Благословен святое возвестивший». Поэт выступает в роли провозвестника, глашатая Божьих истин, его Мысль, Слово адресованы широкому кругу людей и несут в себе то сакральное, что может преобразить и мир отдельного человека, и общество в целом.

 

------

*. Необходимое разъяснение от автора: В разном написании фамилии – Боратынский / Баратынский – сталкиваются две традиции, которые сложились еще в ХIХ веке и бытуют до сих пор. Одни  привыкли его фамилию на слух воспринимать – это связано еще с его близкими друзьями, а позже и современниками поэта, а потому использовали в своей речи вариант «Баратынский», а другие – учитывающие авторскую волю – стали после 1842 года называть его только «Боратынский». Поэтому в данном случае все зависит от того, какую традицию для себя выбирает человек – количественную или качественную. Большинство изданий – и два прижизненных сборника, и многие стихотворения – готовились к печати друзьями, но не самим поэтом. Он принял в их версии написание своей фамилии, рассмотрев этот вариант как некий псевдоним. Но его участие в этом выборе было пассивное – он просто не стал спорить, не стал исправлять, а принял этот вариант в гранках, как ему представили.
Но последнюю свою книгу стихов – «Сумерки» – поэт готовит к печати сам. И выбрал вариант своей дворянской фамилии, а не тот, что в сознании большинства стал его «псевдонимом». Для него это значимый шаг, потому что и последние свои стихотворения он уже неизменно подписывает только фамилией Боратынский.
Вариативность написания фамилии этого автора зависит от той традиции, которой придерживается исследователь. Эти традиции в равной степени имеют право на существование, что подтверждается самим фактом вариативности в его именовании разными учеными.

 

1. Кушнер А. Книга стихов // Вопросы литературы. 1975. N 3. С. 179.

2. Лебедев Е.Н. Тризна. Книга о Е. А. Боратынском. М.: Современник, 1985. С. 114–212.

3. Мирошникова О.В. Итоговая книга в поэзии последней трети ХIХ века: архитектоника и жанровая динамика. Омск: ОмГУ, 2004. С. 55.

4. Зырянов О.В. Субъектная архитектоника стихотворных книг в свете исторической поэтики // Авторское книготворчество в поэзии: материалы Международной научно-практической конференции: В 2 ч. Омск, 2008. Ч.1. С. 32.

5. См.: Альми И.Л. Сборник Е.А.Боратынского «Сумерки» как лирическое единство // Вопросы литературы. Метод. Стиль. Поэтика. Владимир, 1973. Вып. 8. С. 23-81; Дарвин М.Н. Русский лирический цикл: Проблемы истории и теории. Красноярск: Красноярский гос.ун-т, 1988; Ляпина Л.Е. Лирический цикл в русской поэзии 1840-1860-х годов: Автореф. дис... канд. филол. наук. Л., 1977 и др.

6. Песков А.М. Взгляд на жизнь и сочинения Боратынского // Летопись жизни и творчества Е.А. Боратынского / Сост. А.М. Песков. М.: Новое литературное обозрение, 1998. С. 43.

7. Современник. 1839. Т. XV. С. 157.

8. Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. 3-е изд. Л.: Сов. писатель, 1989. С. 193.

9. Там же. С. 167.

10. Там же. С. 193.

11. Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений. Москва – Augsburg: Im Werden Verlag, 2000. Т. 3. С. 96.

12. Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. 3-е изд. Л.: Сов. писатель, 1989. С. 193.

13. Цит. по: Песков А.М. Боратынский. Истинная повесть. М.: Книга, 1990. С.136.

14. Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия / Авт.-сост. д-р ист. наук, проф. В.Э. Багдасарян, д-р ист. наук, проф. И.Б. Орлов, д-р ист. наук В.Л. Телицын; под общ. ред. В.Л. Телицына. 2-е изд. М.: Локид-Пресс, 2005; Купер Дж. Энциклопедия символов. М.: Ассоциация духовного единения "Золотой Век", 1995; Баешко Л.С., Гордиенко А.Н., Гордиенко А.Н. Энциклопедия символов. М.: Эксмо, 2009.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: