Каждый, кто составлял задания для олимпиад по литературе, знает: самое трудное выбрать прозаический текст, небольшой по объему, интересный и неоднозначный по содержанию, совершенный по форме, такой, чтобы в процессе его анализа школьники могли проявить свою индивидуальность, продемонстрировать читательскую зоркость и филологическую культуру. Рассказ А.П. Чехова «Студент» отвечает многим из этих требований, почему он и был предложен учащимся на областной олимпиаде по литературе 2002 года.

 

Как же прочли один из шедевров чеховской прозы современные десятиклассники? Чем оказались интересны олимпиадные работы? В чем их сильные и слабые стороны? На эти вопросы мы и попытаемся ответить в настоящей статье.

 

Как известно, Чехов считал рассказ «Студент» одним из наиболее «отделанных» своих произведений. Действительно, обращает на себя внимание множество значимых художественных деталей, часто заключающих в себе символический смысл, интересная пространственно-временная организация, переплетение библейского и социально-бытового планов, которое ощущается на всех уровнях повествования.

 

С другой стороны, все важные для Чехова мысли, как справедливо заметил ученик гимназии №1 г. Перми Тимофей Филькин, казалось бы, формулируются в рассказе «открытым текстом» (о том, что «правда и красота /.../ всегда составляли главное в человеческой жизни» и «прошлое связано с настоящим неразрывной цепью событий, вытекающих одно из другого»).

 

Кстати, авторы большинства монографических исследований о Чехове, пытаясь определить место этого произведения в творчестве писателя в целом, ограничиваются цитированием приведенных выше слов (которые принадлежат не автору, а герою) и утверждением того, что в них заключен главный смысл текста. Поэтому, предлагая школьникам для анализа рассказ «Студент», мы ожидали не столько оригинальности и новизны трактовок, сколько глубины и тонкости анализа. Наши ожидания оправдались лишь отчасти.

 

Итак, обратимся к чеховскому тексту и интерпретациям его в работах юных исследователей. Практически все участники олимпиады отметили значимость открывающей рассказ пейзажной зарисовки, которая задает тон всему повествованию и содержит многие мотивы, которые получают развитие в сюжете рассказа. Причем большинство десятиклассников обратили внимание не только на то, что сказано автором, но и на то, как Чехов добивается необходимого ему художественного эффекта. Радует наблюдательность школьников, их вдумчивое отношение к авторскому слову. Так, интересным нам показалось замечание Ларисы Боряевой, о том, что Чехов, стремясь передать ощущение одиночества, охватившее душу главного героя, нагнетает однокоренные слова («словно дуло в пустую бутылку», «кругом было пустынно», «такая же пустыня кругом»). Справедливо утверждение Вадима Наумова, что сочетание «что-то живое» можно назвать оксюмороном. Интересна, хотя и спорна попытка сразу двух участников олимпиады истолковать пейзаж в аллегорическом ключе. Причем суть аллегории была понята участниками по-разному. Владимир Бажин из Кудымкара, работа которого отличается раскованностью мысли и излишне вольным обращением с текстом, увидел  в этом пейзаже метафорическое изображение истории человечества: «Вначале жизнь (сразу же после всемирного потопа до 410 г. н. э. – разрушения Рима варварами) «была хорошая, тихая», после этого вплоть до наших дней стало «неуютно, глухо и нелюдимо». Дина Назарова трактовала открывающий рассказ пейзаж как аллегорическое изображение казни Христа: «Следует отметить игру слов «точно дуло в пустую бутылку» и «выстрел по нему прозвучал» (часть орудия – дуло). Что-то живое, может быть, совесть человечества, жалобно гудело, а когда протянул один вальдшнеп – Христос – его убили». Оба аллегорических истолкования представляется нам излишне смелыми и не вполне корректными. Однако показательно, что рассказ Чехова, поднимающий философские вопросы, насыщенный символическими деталями, нацеливает учеников на подобные обобщения.

 

А вот объяснение появления пейзажа цензурными соображениями, естественно, следует признать абсолютно нелепым и недопустимым. «На первый взгляд может показаться, – пишет ученица одной из школ области, – что вступление лишнее: причем тут зима в лесу и студент? Но если присмотреться, то можно увидеть тайный смысл, скрытность. Для чего? Для того, чтобы цензура разрешила печатать это произведение». Мы не стали бы заострять на этом внимания, если бы подобные пассажи не встречались в олимпиадных работах каждый год с редкостным постоянством.

 

Прокомментировав пейзаж, школьники продолжили свое исследование чеховского текста, выбрав разные пути анализа. Но какой бы метод (или сочетание различных методов) десятиклассники ни предпочли, каждый из них пытался вписать рассказ «Студент» в достаточно широкий историко-культурный контекст. Больше чем у половины юных исследователей чеховский текст вызвал ассоциацию с «Преступлением и наказанием» Достоевского. «Взрослых» исследователей возможность подобного сопоставления по понятным причинам не привлекает. Однако у школьников слово «студент» стойко ассоциируется с фамилией Раскольников... Наиболее проницательные из десятиклассников (такие, как уже упоминавшаяся Лариса Боряева) отметили, что Чехов подходит к изображению бедного студента, мучительно переживающего несовершенство мира и задумывающегося над глобальными проблемами бытия, совсем с других позиций, чем Достоевский... Но некоторые участники олимпиады излишне увлеклись обнаруженным сходством и необоснованно уподобили Ивана Великопольского Раскольникову. Характерно в этом плане следующее утверждение: «Студент похож на Раскольникова, страдающего наполеонизмом, он считает себя в состоянии вершить человеческие судьбы, править тысячами, миллионами людей. В душе студента пока еще смутно возникает мысль, что все это неспроста, что настоящее прочно связано с прошлым, что, может быть, в его душе «сидит» душа великого человека». Таким образом, мы видим, что способность к ассоциативному мышлению не только помогает юным исследователям постичь суть авторского замысла, но и иногда уводит с верного пути.

 

В процессе чтения рассказа «Студент» школьникам вспомнилось не только «Преступление и наказание», но и другие классические произведения. Фоном для восприятия чеховского текста стали «Божественная комедия» Данте, «Очарованный странник» Лескова, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, «Иуда Искариот» Андреева, «Мастер и Маргарита» Булгакова, стихотворения Фета, Есенина, Кедрина, полотна Левитана, картина Перова «У последней заставы» и даже токката Баха ре-минор. Нельзя не отдать должного эрудиции участников олимпиады, их умению проводить неожиданные параллели. Плохо только, что при таком подходе порой теряется из поля зрения основной предмет исследования, контекст заслоняет текст и демонстрация эрудиции превращается в самоцель.

 

Еще один вариант ухода от предмета исследования представляют работы, в которых школьники пытаются восстановить то, что вынесено автором за скобки, и домысливают судьбы героев, превращаясь в своеобразных соавторов Чехова. Не всегда подобное соавторство бывает удачным. Так, одна из участниц пишет: «Отец лежит на печи и кашляет. Он простыл, оттого и кашляет... Раз не нужно варить, то ни к чему жечь дрова, которые нужно выкупать. Ведь воровать, как делали многие, лес нельзя, так как отец – служитель Бога, он не может нарушить заповедей» (заметим в скобках, что в чеховском рассказе не упоминается о том, что печь была холодной. – М.В.). Больше всего домыслов вызывали судьбы Лукерьи и Василисы (отчасти к этому располагает сам чеховский текст, в котором не сообщается, при каких обстоятельствах овдовели героини). Вот как реконструирует прошлое вдов одна из учениц: «деталь «только что отужинали» говорит /.../ о том, что они состоятельны в денежном отношении. Но возникает вопрос: как две вдовы могут прокормить себя, нигде не работая? Возможно, их мужья оставили хорошее наследство. А почему они умерли? Не из-за этого ли наследства? Муж Василисы, скорее всего, умер от возраста, а муж Лукерьи, возможно, умер от ее руки: «забитая мужем», она не выдержала и совершила то, что совершила». Уметь задумываться над вопросом «почему?», анализируя любой художественный текст, очень важно. Но, во-первых, следует учиться точно ставить вопросы (так, в данном случае есть смысл говорить не о том, почему умерли мужья героинь, а о том, почему Чехов счел необходимым сделать героинь вдовами). Во-вторых, ответы на вопросы нужно искать в самом тексте, а не за его пределами. На месте участников олимпиады мы не стали бы фантазировать на тему о том, какие именно грехи совершили Лукерья и Василиса, а обратили бы внимание на слова «очевидно, только что отужинали». Ведь в начале рассказа Чехов специально напоминает читателю, что по, случаю страстной пятницы, следовало соблюдать строгий пост. Таким образом, Чехов ненавязчиво вводит в текст тему греха, человеческой слабости, еще до рассказа о Петре, который оказался близок вдовам именно тем, что он обыкновенный грешный человек.

 

Еще один вариант соавторства с писателем представляют собой попытки школьников дополнить чеховский прозаический текст поэтическими строчками собственного сочинения. Например, такими:

Студент! Как в этом слове много
Надежды, счастья, ожиданья,
Поиска смысла, в жизнь дороги,
Зари души и бесстраданья...

(Оставим стилистические «особенности» стихотворения на совести автора).
Или такими:

Он идет наверх, навстречу цвету янтаря,
И прошли в душе морозы, и заря, заря!

 

Конечно, без способности фантазировать, творить невозможно себе представить подлинного филолога. И все-таки еще раз напомним: в центре внимания школьников должно быть прежде всего слово писателя. Справедливости ради нужно заметить, что работ, представляющих собой самовыражение учеников «по поводу текста» в этом году значительно меньше, чем в предыдущие (участник одной из прошлых олимпиад прямо заявил: «Рассказ Короленко вдохновил меня на создание собственного рассказа»).

 

Школьники действительно пытались осознать, что хотел сказать Чехов. Поэтому закономерно, что все остановились на ключевом эпизоде рассказа – моменте, когда Иван Великопольский излагает вдовам легенду об отречении Петра. Практически все сочли необходимым пересказать эту сцену, причем такой «пересказ в квадрате» (перефразируя Бахтина, можно сказать, что это уже не «двуголосое», а «трехголосое» слово) дал весьма интересный эффект. Действие рассказа происходит в страстную пятницу, в скорбный для всех христиан день (кстати, это обстоятельство не было отмечено почти никем из участников олимпиады, даже победителем, а если об этом и было вскользь упомянуто, то только в связи с тем, что в семье Великопольских ничего не варили, а Ивану мучительно хотелось есть). Начиная разговор со вдовами, студент находился в подавленном состоянии, жизнь представлялась ему бесконечной чередой страданий. Напоминая Лукерье и Василисе библейский эпизод об отречении Петра, Иван еще не знает, какое впечатление произведут его слова на слушательниц, его рассказ проникнут трагическим мироощущением и совсем не располагает к оптимистическим выводам. Монолог студента начинается словами: «Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!»

 

В изложении школьников, которые восприняли евангельскую притчу, рассказанную героем, в контексте всего чеховского произведения, повествование о предательстве Петра превращается в историю о его раскаянии. Светлый финал «Студента» бросает отсвет и на восприятие трагического евангельского эпизода. Вот как излагает этот момент Тимофей Филькин, ставший победителем олимпиады: «Герой рассказывает женщинам библейскую легенду об Иисусе и апостоле Петре, которые тоже затерялись среди мрака и холода окружающей жизни, которые тоже боролись с ночью. Иисус выдержал, победил. Но он – Богочеловек. Петр же – простой человек с мятущейся и растерянной душой. Может быть, такой же, как вот и они, сидящие сейчас у костра. И шел Петр за Иисусом, движимый любовью к нему и смутной жаждой правды, так же давила на него эта ночь, этот холод, и так же он не выдержал гнета, поддался душевной слабости, а потом горько плакал, не понимая, что раскаяние возвращает ему силу и пробуждает все высокое и светлое в его душе».

 

Практически все участники олимпиады увидели взаимосвязь между библейской ситуацией и изображенной Чеховым в рассказе современностью. Эта взаимосвязь не только открыто декларируется в самом тексте, но и подчеркивается с помощью переклички различных деталей и образов. Правы те, кто утверждает, что всех героев рассказа можно так или иначе сравнить с Петром. Это подчеркивается словами студента: «Петр грелся, как вот я теперь». Вот как обосновывает сходство между апостолом Петром и Иваном Великопольским Наталья Боровлева из Рождественской школы Карагайского района: «Иван сопоставил свои чувства и чувства Петра. Святой отрекся от того, кого он любил больше всех на свете, от учителя и друга и понял свою ошибку, и это было для него великим горем. Студент отрекся от надежды на лучшее, от веры в будущее, но обрел их, почувствовав, что все трое, бывшие у костра, понимали великое стремление любить и быть счастливым». Но и параллель между Иваном Великопольским, пробудившим свет в душах Лукерьи и Василисы и пережившим своеобразное душевное воскресение, а в финале рассказа восходящим на гору, и Иисусом (некоторые соотнесли возраст героя –22 года – с возрастом Христа –33) не лишена оснований.

 

Никто из участников олимпиады не упустил из виду образ костра, тоже связующий прошлое и настоящее и очень важный для авторской концепции. Справедливо отмечена многими десятиклассниками параллель между слезами Петра и слезами Василисы. Можно согласиться с увиденной одним из школьников аналогией между работниками, греющимися у костра в ночь после тайной вечери, и работниками, возвращающимися с реки в тот момент, когда Иван Великопольский заканчивает свое повествование. Однако некоторые участники олимпиады, увлекшись отыскиванием перекликающихся деталей, зашли слишком далеко. Вряд ли можно всерьез утверждать, как это делает автор одной из работ, что «петух, запевший после отречения Петра, превращается в умирающего вальдшнепа, а женщина, сказавшая «И этот был с Иисусом», похожа на Лукерью». Для того, чтобы проанализировать произведение, нужны не только наблюдательность, но и чувство меры и особый исследовательский такт (кстати, именно это и продемонстрировала занявшая второе место Светлана Шаврина, из города Чайковский, работа которой не содержит неожиданных открытий, но отличается хорошей филологической культурой). Знакомство с проведенными школьниками исследованиями показало, что умение не видеть особого символического смысла там, где его нет, не менее важно, чем умение видеть его там, где он есть.

 

В заключение еще раз обратимся к работе Т. Филькина и вместе с ним зададимся вопросом: «Так ли проста главная мысль рассказа, что ее вполне объясняют финальные строчки, а если нет, то как она усложняется?»

 

Большинство участников олимпиады действительно свели авторскую идею к финальным строчкам рассказа, отождествив при этом автора и героя. Сам Т. Филькин, поставивший перед собой совершенно правомерный вопрос, предлагает более сложное определение авторской концепции, лежащей в основе рассказа: «Самой жизнью заложена в мире вечная борьба света и тьмы, хаоса и космоса, и, хотя чаще всего одолевает тьма, в душе человека живет другое, светлое начало, которое надо уметь пробудить в себе и других людях; и тогда оно преобразит людей, подарит им высокий смысл жизни, силы и стремление к нему, и люди смогут приобрести счастье. А огонь этот, светлое начало в человеческой душе слагается из нескольких чувств: любви к миру и людям, способности к состраданию, желания делать добро и служить правде». Еще раз в процессе подготовки этой статьи, перечитывая работу Филькина и сравнивая ее с работами других учеников, мы убедились в том, что не ошиблись, присудив ему первое место. И все-таки даже автор лучшей работы практически ставит знак равенства между самим Чеховым и его юным героем.

 

Между тем не следовало бы с безоговорочным доверием относиться к словам студента, утверждающего, что Василиса заплакала, «не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок и потому, что всем существом своим заинтересована в том, что происходило в душе Петра». Во-первых, то обстоятельство, что Лукерье, Василисе, и, как говорится в рассказе, «всем людям» оказался близок грешный, слабый, трижды предавший своего учителя Петр, не приводит однозначно к выводу о том, что «правда и красота всегда составляли главное в человеческой жизни». Во-вторых, думается, что умение студента «трогательно рассказывать» немаловажно для Чехова (неслучайно упоминание об этом, хотя бы и с частицей «не»). Ведь сам по себе евангельский сюжет об отречении Петра знаком вдовам. Иван неслучайно спрашивает Василису, была ли она на двенадцати евангелиях и, получив утвердительный ответ, начинает рассказ со слов «если помнишь». На Василису производит впечатление не просто история Петра, а именно рассказ студента, проникнутый его личным отношением к тому, что произошло 19 веков назад. Радость, заволновавшаяся в душе Ивана Великопольского, вызвана не только тем, что он увидел светлое начало в душах бедных, забитых, измученных жизнью женщин, но и тем, что именно он сумел его пробудить.

 

Чехов никак не комментирует внутренний монолог Ивана. Автор лишь подчеркивает молодость героя (ему было только 22 года) и добавляет от себя слова «казалось», «по-видимому» («жизнь казалась ему восхитительной чудесной, полной высокого  смысла»).

 

Прав литературовед Абрам Александрович Белкин, еще в 1950-е годы заметивший: «Мне кажется, что концовка этого рассказа прямого подтверждения, что Чехов, сам Чехов верит в торжество правды и красоты не дает. Ответ на этот вопрос спрятан. Иначе зачем было бы Чехову вставлять это слово «по-видимому»? Ведь это уже не студент, а Чехов говорит «по-видимому». Студенту только двадцать два года, вот жизнь ему и кажется прекрасной! И Чехов не предлагает читателю никаких иллюзий: мало ли что может произойти с этим человеком, студентом, в будущем, хотя он только что видел «оба конца цепи»... Ничего не известно. Не знаю, что говорит автор. Оставляю вопрос открытым»¹.

 

Ю. Айхенвальд. Силуэты русских писателей.
М.: Республика, 1994. Там же. С. 27.

 

М. Бахтин. К методологии литературоведения //
Контекст-1974. М.: «Наука», 1975. С.211.

 

-----

1. Белкин А.А. Читая Достоевского и Чехова. М.: ИХЛ, 1973. С. 298 – 299.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: