«Хоббиты – это человечки небольшого роста и безбородые; волшебства в них мало или нет совсем, если не считать мелких, обыденных фокусов, помогающих им исчезать быстро и бесследно, когда глупые большие люди, вроде нас с вами, неуклюже шатаются вокруг, шумя так, что их слышно за целую милю»², – так автор в начале сказки характеризует придуманный им народец, в обществе одного из представителей которого читателю предлагается провести немало увлекательных, волнующих и трогательных минут.

 

Персонажи Толкина, при всей своей художественной «экстравагантности», так убедительно, впечатляюще выписаны, что не поверить в них, не увлечься ими, не погрузиться в их мир едва ли возможно. Внешние координаты этого мира – Холм, Кромешный лес, Быстротечная река, Озеро, Одинокая Гора и т. д. – это некие условные, первозданные, уникальные и в то же время предельно унифицированные обстоятельства жизни, предусматривающие наличие постоянного места обитания и точки отсчета (Холм), влекущих в свои глубины неведомых грозных далей (лес, река), и сулящей вознаграждение конечной точки притяжения (драконова гора), одоление которой дает право на победное возвращение в родные пенаты. В сущности, это пространственная формула судьбы не только сказочного, но и романного героя. И, как и в романе и в отличие от фольклорной сказки, при всей увлекательности внешних обстоятельств, главным предметом интереса в сказочной повести Толкина является сам герой – хоббит Бильбо Бэггинс

 

Бильбо принадлежит к почтенному роду Бэггинсов, которые пользовались у сородичей авторитетом не только в силу своей зажиточности, но и потому – и это принципиально важно! – «что не пускались ни в какие приключения и не делали ничего неожиданного». Так в начале сказки методом от противного – отталкиванием, дистанцированием – обозначается то, что составляет сказочное ядро и суть, – приключение, авантюра, и осуществляется это, разумеется, лишь для того, чтобы, по контрасту, тем убедительнее показать абсолютную неминуемость, неизбежность и необходимость авантюрного, неожиданного и решительного поворота судьбы.

 

К такому повороту Бильбо был предрасположен самой природой, ибо, кроме спокойной крови Бэггинсов, в его жилах текла беспокойная кровь Туков, а эти предки по материнской линии не раз вызывали у окружающих недоумение своей непохожестью на других хоббитов, не свойственной сородичам эксцентричностью, способностью на неожиданный, не мотивированный прагматичными соображениями поступок. Было и в Бильбо «что-то странное», ждавшее только случая проявиться. Но до пятидесяти лет наш герой дожил вполне спокойно в своей «уютной и удобной» норке у Холма.

 

Даже само устройство хоббитова жилища было воплощением стремления к максимальному комфорту и стабильности: здесь все размещалось на одном уровне – никаких спусков и подъемов, т.е. лестниц, чердаков и подвалов, где могли бы подстерегать неожиданности, перепады и переломы (в прямом и переносном смыслах). Центральное место в жизни этого «начального» Бильбо Бэггинса занимает еда, и приключения ему кажутся «гадкими, неудобными и тревожными» прежде всего потому, что «заставляют опаздывать к обеду».

 

Впрочем, как это очевидно с самого начала и совершенно необходимо для того, чтобы состоялась сказка, Бильбо «на самом деле был не таким прозаичным, каким сам себя считал», о чем прекрасно знал волшебник Гандальв (в других переводах – Гэндальф), однажды солнечным весенним утром появившийся перед хоббитом, который даже не догадывался, что это появление знаменует кардинальную перемену в его судьбе, а именно – начало приключения.

 

Наш хоббит поневоле позволяет себя втянуть в авантюру – поначалу просто потому, что хорошо воспитан и не может отказать в любезности нежданным-негаданным гостям-гномам, которые в количестве 13 (!) являются к нему на следующее утро после визита Гандальва. «А что сделали бы вы, если бы к вам вдруг явился без приглашения какой-то гном и, не говоря ни слова, повесил свои вещи у вас в холле?» – лукаво вопрошает автор. У хоббитовой вежливости, в отличие от человеческой, нет альтернативы в виде хамства, хоббит Бильбо «знал свой долг хозяина и старался его выполнить во что бы то ни стало», даже если чувствовал, что ради этого ему самому придется обойтись без любимых бисквитов и пышек с маком. А пока он неожиданно для самого себя принимал в своей норке шумную компанию гномов и волшебника и при этом изо всех сил «старался делать вид, что все идет совершенно обычно, без всяких приключений», втайне, в глубине души он начинал опасаться, что «какое-нибудь поразительное приключение началось прямо у него в доме». И это действительно было так.

 

Под влиянием прекрасной и грозной песни гномов о страшном драконе, похищенных сокровищах и готовящейся акции возмездия, в душе спокойного и рассудительного, трезвого и практичного Бильбо Бэггинса вдруг просыпается смутная жажда подвигов, кровь Туков вскипает в жилах и… Впрочем, нет, не «и», а «но»: услышав слова высокопоставленного и высокопарного гнома Торина о том, что в нем, Бильбо, видят «друга и сотоварища по заговору, наипревосходнейшего и наиотважнейшего из хоббитов», и при этом поняв, что из планируемого приключения не всем суждено вернуться живыми, Бильбо издает непроизвольный, утробный крик ужаса, который, тем не менее, нисколько не смущает Гандальва. «У него бывают такие смешные приступы, – поясняет волшебник, – но он один из лучших – свиреп, как дракон, которому прищемили хвост». Шутливая двусмысленность этой характеристики очевидна, и таких двусмысленностей в тексте рассыпано множество. Они юмористически освещают ситуации, поступки и характеры, тем самым снижая их, лишая ложного пафоса и чрезмерной серьезности, напоминая, что перед нами сказка – юмористический, иронический, фантастический сгусток-перевертыш «данной нам в ощущениях» реальности.

 

Чрезвычайную роль в создании специфической эстетической реальности играет, разумеется, язык – потому-то так важна и ответственна роль переводчика. Вот еще примеры языковой игры, обеспечивающей искомую смысловую, стилистическую двусмысленность повествования:

«Мы собрались, чтобы обсудить наши планы, способы, цели и уловки»;
уложив потерявшего самообладание Бильбо, гномы «вернулись к своему темному делу»;
« – Послушайте только!» – думает Бильбо, про себя изумляясь дерзости планов заговорщиков, и нечаянно произносит эти слова вслух.
« – Послушать что? – спросили все, обернувшись к нему, и он так растерялся, что повторил:
– Послушайте, что я вам скажу», – и, неожиданно для самого себя, стал излагать собственный вариант маршрута к драконовой горе.

 

Если в первых двух случаях выделенные нами слова  стилистически корректируют освещение события, то в последнем словесная оговорка сама превращается в событие, определяющее судьбу.

 

Интересно обыгрывается в повествовании и та ценностная парадигма, в которую соучастниками, а затем и им самим, вписывается Бильбо.

 

Главный гном Торин, приведенный в хоббитову обитель указанием волшебника Гандальва, крайне смущен тем воплем ужаса, который вырвался из глубин потрясенного страхом хоббитова существа: «…Не будь этого знака на двери, я был бы уверен, что мы попали не в тот дом. …Этот малыш… похож больше на лавочника, чем на вора». Между тем, начертанный накануне Гандальвом на двери Бэггинса знак говорил следующее: «Вор-взломщик ищет хорошее место, гарантирующее много волнений и приличное вознаграждение». Правда, вместо «вор», поясняет гном Глоин, можно сказать «опытный искатель сокровищ», но это, с его точки зрения, то же самое.

 

Однако Гандальв, а вместе с ним и автор, явно предпочитают неожиданное, шокирующее «вор». «Если я говорю, что он Вор, то он и есть Вор, – настаивает волшебник, – или будет Вором, когда придет время». И добавляет: «В нем есть больше, чем вы думаете, и гораздо больше, чем он сам считает» (Выделено мной – Г.Р.). Эти слова можно поставить эпиграфом к сказке Толкина, ибо они выражают одну из сокровенных ее идей.

 

Но все-таки почему – вор? Может быть, потому, что в оппозиции лавочник – вор, в рамках которой это слово звучит впервые, лавочник – олицетворение мещанского благополучия, трусливой сытости, страха за свое барахло, в то время как вор – воплощенная дерзость, авантюризм, таинственность. В контексте этого противопоставления вор предстает в некоем романтическом ореоле – кому как не ему жить в стихии риска, авантюр, приключений?

 

И рассудительный, осторожный, «положительный» Бильбо неожиданно для самого себя вовлекается в авантюру и действительно становится вором, хотя «до конца своих дней» он «не мог вспомнить, как так получилось, что он очутился на улице без шляпы, без трости, без денег, без всего, что обычно брал с собой, выходя из дому», даже не доев свой завтрак и – о ужас! – забыв носовые платки. Очень скоро сбывается предсказание гнома Двалина: «Вы научитесь обходиться без платков и без многого другого раньше, чем дойдете до конца пути». И хотя на протяжении всего повествования рефреном будет звучать мысль «Хотелось бы мне быть дома, в моей уютной норке, у очага, когда чайник только начинает шуметь!»; хотя автор с готовностью всякий раз подтверждает: «Не в последний раз он желал этого!»; хотя гномы не раз выскажут недовольство и недоумение: «Зачем, зачем мы только взяли этого злосчастного хоббита искать наш клад»; хотя Бильбо неоднократно пожалеет, что позволил себя вовлечь в авантюру, – вопреки всем этим многочисленным «хотя», чем дальше, тем очевиднее, что это не чужое, а его приключение, что не только ради счастливого числа (гномов – 13) составил он им компанию, что в нем действительно есть то, о чем он и сам не подозревал.

 

На пути туда, на этом вечном сказочном пути за границы изначального, условно реального мира в запредельное, «иномирное», таиственное, опасное потустороннее пространство, наш хоббит обнаруживает массу полезных качеств – как присущих всем хоббитам, которые «умеют двигаться беззвучно и прятаться хорошо, и поразительно быстро исцеляются от ушибов и ссадин», и имеют бесценный «запас мудрых поговорок и изречений, которые люди либо никогда не слышали, либо давно забыли»; так и своих личных, индивидуальных, главные из которых – чувство товарищества, сообразительность, бескорыстие и, конечно, удачливость, спасающая Бильбо даже в самых безвыходных положениях. А таких положений – неожиданных, опасных, красочно зримых, устрашающих и увлекательных – на пути туда неисчислимое множество. Чего стоят только битва с пауками или плавание в бочонках (гномов) и на бочонке (Бильбо, которого в бочонок уже некому было упаковать, как это сделал он со своими товарищами, чтобы их спасти).

 

Разумеется, Бильбо, как и положено сказочному герою, вооружен волшебными предметами – в данном случае это неотразимый меч Жало и кольцо, делающее своего владельца невидимым. До какого-то момента у него есть, хотя бы номинально, и волшебный помощник – Гандальв. Но сквозь все повествование красной нитью проходит мысль о его собственной, личностной значимости, о его внутренней, ему самому до поры неведомой и окружающим невидимой способности к авантюрным свершениям. Это очень наглядно представлено не только в «героических» эпизодах, вроде вышеуказанных, требующих максимального мужества и напряжения физических сил, но и в интеллектуальном поединке хоббита с Голлумом.

 

Повесть Толкина населена множеством мифологических, сказочных существ, большинство из которых (гномы, тролли, эльфы, гоблины, орки), более или менее преображенные авторской фантазией, заимствованы писателем из совокупного европейского мифопоэтического багажа. Но в круг этих традиционных для народной культуры Европы персонажей Толкин вводит – причем делает это очень органично, убедительно – придуманных им героев. Прежде всего это, разумеется, хоббиты, характеристику-представление которых мы процитировали в начале статьи. Поэтической находкой писателя является и Голлум – таинственное существо, живущее глубоко в пещерах, у темной воды смертельно холодного озера. «Неизвестно, откуда он появился, чем или кем он был, – просто Голлум, черный, как сама тьма, но с большими, круглыми, бледно светящимися глазами».

 

Добродушный, по-домашнему «теплый» Бильбо и злобный, холодный, неприкаянный Голлум не просто являют собой противоположности – они принадлежат разным мирам и, неожиданно для себя столкнувшись в пещере, поначалу даже не понимают, чего можно ждать от этой встречи, и поэтому начинают с того, что приглядываются, примериваются друг к другу – впрочем, с совершенно разными намерениями. Голлуму для начала «хотелось показаться дружелюбным, хотя бы временно, пока он не узнает побольше о мече и о хоббите: действительно ли он один, съедобен ли он, и  достаточно ли проголодался сам Голлум». Хоббит тоже тянет время, «пока не разузнает, что это за существо, одно ли оно здесь, злое ли оно, голодное ли, и не в дружбе ли оно с гоблинами».

 

Взаимное узнавание осуществляется способом «древним и священным» – игрой в загадки, интеллектуальным поединком, в ходе которого даже самые злобные существа не смеют нарушать правила, жульничать, обманывать. (Магическое значение этой игры вновь будет подтверждено в сцене противоборства Бильбо с драконом Смогом.)

 

И содержание загадок, и механизм их разгадывания – действительно ключ к характеру и судьбе героев. Вот хоббит делает точно рассчитанный ход, предлагая пленнику подземелья угадать явления чуждого ему, светлого, цветущего мира:

Желтый брат из синевы
Смотрит свысока,
Белый братец из травы
Выглянул слегка.

 

В мире Голлума нет таких красок, нет братских связей. Но в тот миг, когда Бильбо уже готов был торжествовать победу, из потаенных глубин памяти Голлума всплывает картина того давнего-давнего времени, когда он жил со своей бабушкой в норе, в береговом обрыве над рекой, и он вспоминает, узнает героев загадки: солнце и ромашка. Здесь важно не только то, что отгадка найдена, но то, что открывается в процессе поиска в герое: он ведь и сам предпочитал не помнить о тех далеких временах, когда, оказывается, не был столь одиноким, гадким и злым, когда и ему светило солнце. Таким же способом – обращением к глубинам собственного «я» – разгадывает он и другую замысловатую загадку:

В беленьком бочонке два разных пива;
Болтаются, болтаются, никак не смешаются.

 

И опять Голлум из себя, из тайников подсознания, выуживает картину: вот он обкрадывает птичьи гнезда, а вот сидит под обрывом и учит бабушку высасывать… яйцо!

 

Мы хорошо помним многозначительную фразу Гандальва о том, что в Бильбо Бэггинсе есть гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд, больше, чем он сам о себе знает. Бильбо нам мил изначально, и новое знание о нем углубляет и упрочивает симпатию. Но и в противном, зловещем, источающем угрозу Голлуме, при более пристальном знакомстве, вскрывается нечто, утепляющее и усложняющее его образ. Знаменательно, что выигравший, благодаря своей неизменной удачливости, интеллектуальный поединок Бильбо, чувствуя исходящую от противника смертельную опасность, тем не менее, не прибегает к услугам своего неотразимого меча: «так бороться нечестно. Он невидим, а у Голлума нет меча. В сущности, Голлум не угрожал ему, не пытался напасть. И он жалок, одинок, затерян. В сердце у Бильбо вспыхнуло понимание, жалость, смешанная с ужасом; мелькнуло видение бесконечных, неразличимых между собой дней без света и без надежды», – и это, с одной стороны, не позволило ему поднять меч, а с другой – придало силы для мощного прыжка через голову преградившего путь Голлума – к свободе. Не нарушая законов адресованной детям сказки, не выходя за ее художественные рамки, Толкин, как и все великие сказочники, умеет очень просто говорить об очень сложных и тонких вещах, в данном случае – о неизмеримой сложности живой души, о неведомых глубинах подсознания.

 

Чем ближе наши заговорщики к заветной цели, тем очевиднее, что, взятый в поход «для счастливого числа», хоббит не числом, а существом своим обеспечивает успех предприятия, ибо, в отличие от своих спутников, сосредоточен не на достижении прямой практической цели – завладении сокровищами, а на том, чтобы благополучно и с наименьшими потерями привести своих спутников к победному финалу. Чувство ответственности, подкрепленное изобретательностью и отвагой, руководит Бильбо на этом последнем рывке к цели. Но не менее значимым душевным проявлением нашего героя является мудрая снисходительность по отношению к далеко не безупречным товарищам по приключению. Когда позади уже огромный трудный путь, на котором Бильбо не раз продемонстрировал свою абсолютную незаменимость, главный гном Торин, в присущей ему высокопарной манере, обращается к хоббиту со словами: «Теперь пора нашему уважаемому Бильбо Бэггинсу, выказавшему себя хорошим товарищем в нашем долгом пути, хоббиту,, полному отваги и изобретательности, далеко превосходящих его рост, обладателю удачливости, если можно так выразиться, превышающей обычный уровень, – пора ему выполнить то дело, ради которого он был включен в состав нашего отряда; пора ему заслужить вознаграждение…». И хотя дважды перед этим Бильбо спасал гномов от верной гибели, но, добродушно и снисходительно подчиняясь условиям игры, он соглашается, что, как водится в сказках, «третий раз все решает», и не отказывается от возложенной на него опасной миссии отправиться к дракону. Более того, у него достает мудрости и снисходительности простить гномам их нежелание составить ему компанию: «Он не ожидал услышать хор добровольцев, так что не был разочарован».

 

Сказка Толкина перекликается со многими произведениями мировой литературы, но здесь невозможно не почувствовать невольную, но тем более знаменательную перекличку  с одной их ключевых идей романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита», озвученной Воландом: «Ну что ж… они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы они ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…» Интересно, что совпадает не только мысль, но и интонация. Примечательно, что написано это приблизительно в одно и то же время: сказка Толкина была опубликована в 1937 году, когда роман великого русского мастера уже «летел к концу»…

 

Главное, принципиальное отличие хоббита Бильбо Бэггинса от гномов в том, что он умеет побеждать не только обстоятельства, но  и самого себя. Очень нелегко, в мучительной борьбе с самим собой дается ему отважное решение. «Наименее Туковская его часть» при приближении к конечной опасности – дракону Смогу – говорит ему: «как ты влип в это дело в тот вечер, когда принимал гостей, так теперь ты должен выпутаться из него. Ох-хо, каким же дураком я был и остался!.. Мне совершенно не нужны драконовы сокровища… только бы мне проснуться и увидеть, что это не гадкий темный туннель, а мой собственный холл в Бэг-Энде!» Но «Туковская часть» его души помогает ему после тяжелых раздумий двинуться навстречу опасности – и «это было величайшим из всех совершенных им подвигов», потому что «он выдержал настоящую борьбу с самим собою»…

 

Украв из-под носа у храпящего Дракона драгоценную чашу, Бильбо радуется не приобретению, а свершению: «Я сделал это! Теперь я покажу им! Больше похож на лавочника, чем на вора, – вот как? Ну, теперь мы ничего такого не услышим!»

 

И действительно, «гномы восхваляли его, хлопали по спине и снова и снова отдавали ему к услугам самих себя и все будущие поколения своих потомков», что не помешает им, между прочим, отвернуться от Бильбо и лишить его заслуженного вознаграждения за хитрость, благодаря которой хоббит привлек на сторону гномов союзников и спас их самих и их дело. И даже дракон оценил по достоинству своего тайного противника: в его беспокойном сне «весьма неприятно фигурировал некий воин, незначительный по размерам, но обладающий острым мечом и великой отвагой».

 

Но Бильбо не воин, хотя по необходимости ему приходилось и воевать, он – Вор. В интеллектуальном поединке со Смогом («никакой дракон не устоит перед чарами загадок и перед искушением их разгадывания»), Бильбо Бэггинс дает себе множество совершенно справедливых определений, каждое из которых отражает присущее ему качество или этап судьбы:

«Я тот, кто ходит невидимо. /…/
 Я тот, кто находит следы, кто прорезает паутину. Я жалящая муха, и я избран ради счастливого числа. /…/
 Я тот, погребает своих друзей заживо, и топит их, и извлекает из воды живыми. Я пришел из тупика, но я не туп. /…/
 Я – друг медведей и гость орлов. Я – носитель кольца, приносящего удачу; и я – тот, кто ездит на бочонках».

 

И все-таки официально он «оставался Вором-специалистом и разведчиком». И как бы во исполнение этой своей миссии, в подтверждение «воровского» статуса, хоббит совершает главную свою кражу: похищает у Дракона, но утаивает от гномов заветный камень Аркенстоун – знак могущества, обладание которым и было главной целью Торина. Но руководит Бильбо не алчность и не корысть, «чары сокровищ вообще действовали на него значительно меньше», чем на его товарищей, – руководит им желание достижения по возможности менее кровавого завершения всей авантюры. Именно благодаря такой предусмотрительности в сочетании с расчетливостью и бескорыстием, Бильбо побеждает там, где физическая сила несостоятельна.

 

Во время заключительной великой битвы у подножия Горы, в которой за обладание несметными сокровищами убитого Дракона сошлись огромные силы: люди, эльфы, орлы, варги (волки), гоблины, – гномы были обречены на гибель, ибо они ни за что не хотели поделиться сокровищами с жителями разрушенного Озерного города и эльфами и тем самым обрести союзников. Тогда-то и пригодились Бильбо его «воровские» качества: тайком от гномов он принес осаждавшим Гору людям вожделенный Аркенстоун – сердце Горы и сердце Торина, и именно это положительно решило исход «союзнических» переговоров и в конечном счете спасло упрямых гномов. «Может быть, я и вор, – диалектически размышляет по этому поводу Бильбо, – или так они говорят: сам я никогда не считал себя вором, – но, надеюсь, что я вор более или менее честный».

 

Страшная битва, венчающая охоту за сокровищами, не может не вызывать у взрослого читателя ассоциаций с теми военными катаклизмами, которые уже пережила, к моменту создания сказки, Европа и которые ей еще предстояло пережить в середине ХХ века. Но, как уже говорилось ранее, Толкин, создавая мощную ассоциативную ауру, нигде не «перегибает палку», не нарушает заданных им самому себе сказочных параметров, и «ужасная битва, самое страшное событие из всего, что Бильбо пережил, и самое ненавистное для него в этот момент», все-таки остается сказочной битвой, поданной с неизменным юмором через неунывающего и непобедимого в своем жизнелюбии героя. Едва очнувшись после удара камнем по голове, Бильбо думает: «Похоже, я не стал еще одним из павших героев, но мне кажется, что время для этого еще есть». Искупительной жертвой сражения становится главный гном Торин, которому перед смертью дано переосмыслить систему жизненных ценностей и соответствующим образом оценить Бильбо: «В тебе есть больше достоинств, чем ты думаешь, дитя ласкового Запада. Немного мудрости, немного отваги, слитых в должной мере. Если бы большинство из нас ценили еду, смех и песню выше, чем собирание золота, в мире было бы веселее». Торин понял это, умирая. Бильбо понимал это всем своим существом с самого начала, но путь туда должен был подтвердить и укрепить его правоту. С точки зрения Бильбо, такой грустный конец приключения, как смерть Торина, «нельзя искупить даже горой золота», да и вообще никакое материальное вознаграждение его совершенно не интересует: «…Без этого мне будет легче. Не знаю, как я смогу доставить такое богатство домой, не вызывая войн и убийств по всему пути. Я не знаю также, что я буду делать с ним дома».

 

Он вообще уже «повернулся спиной ко всему своему приключению. Кровь Туков в нем давно угомонилась, а кровь Бэггинсов говорила с каждым днем все громче». Из дальних далей, из мира опасностей, потерь и обретений, из своего приключения он всей душой устремлен обратно – домой. «Благословенны пути, приведшие меня домой, и счастливы глаза, видящие знакомую реку, и холмы, и деревья!»

 

И хотя дома его уже сочли покойником и не все обрадовались, когда это предположение оказалось ложным, так как успели по-родственному перераспределить его имущество, и «много времени прошло, пока его снова признали, наконец, живым», – это его мало огорчало, ведь он был уже совсем другой хоббит, который умел обходиться без носовых платков; который знал, что такое настоящий голод, а не просто вежливый интерес к лакомствам хорошо набитой кладовой; который потерял свою репутацию «почтенного» хоббита, прослыл «чудаком», стал сочинять стихи, часто гостил у эльфов – и «оставался счастливым до конца своих дней», потому что понимал, что мир велик и прекрасен, а сам он занимает в нем очень скромное, но достойное место.

 

 

Дж. Р.Р. Толкин. О волшебных сказках //
Дж. Р.Р. Толкин. Лист работы Мелкина
и другие волшебные сказки.
М.: РИФ, 1991. С. 249, 274.

 

-----

1. Вл. Губайловский. Обоснование счастья. О природе фэнтези и первооткрывателе жанра. // «Новый мир», 2002, № 3. С. 179.

2. В нашей статье цитируется текст повести в переводе З. Бобырь с участием Ю. Баталиной.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: