Галина Ребель

 

 

– И ты целых две недели ни с кем не разговаривала?!

 

Я понимаю недоумение Р.С., понимаю тех, кто предпочитает путешествовать вдвоем или компаниями.

 

Но у меня не получается. В разных смыслах. В частности, есть опыт.

 

Первый раз я попала в Петербург, тогда еще Ленинград, не одна. И – ничего не увидела. Т.е. все, что положено, мы посмотрели – но я ничего не увидела, не почувствовала, не прожила.

 

Много лет спустя я приехала туда уже одна.

Это был первый в моей жизни Город – очень важное уточнение: вместе с Михайловским парком и Царским Селом, – который подарил мне ощущение даже не праздника, а – счастья.

Вторым был Лондон.

Третьим стал Париж.

 

Но если иметь в виду ощущение города «на ладони», т.е. целостного, единого организма, то, пожалуй, на первое место следует поставить Париж. Может быть, это иллюзия, а может быть, дело в том, что он меньше, чем Лондон и Петербург, и не так изнасилован XX-ым веком.

 

Конечно, я эти две недели разговаривала.

 

Мне, как и в прошлом путешествии, везло на эпизодических приятных собеседников.

 

Но главным и, по существу, единственно желанным собеседником был сам Париж. Это был такой плотности, насыщенности и интенсивности разговор, что любой третий оказался бы лишним.

 

Я приехала на закате. Опять-таки в разных смыслах.

 

Прежде всего в буквальном: бульвар генерала Леклерка, где я впервые вышла на поверхность города, пятнами освещало заходящее солнце.

 

  

Был конец июля, но каштаны и платаны вовсю сорили обожженной листвой, и почти все время стояло такое мягкое тепло, как бабьим летом.

 

И Нотр Дам я впервые увидела в лучах закатного солнца:

 

  

Медовое свечение камня делает собор теплым, живым, сияющим, словно он напитался за день добрыми чувствами своих прихожан и на вечерней заре щедро одаривает ответной приязнью – благословляет – каждого, кто останавливает на нем взор.

 

Для сравнения – так одномоментно выглядят фрагменты фасада под прямыми лучами солнца и в тени: кажется, что это два разных материала:

 

 

 

Солнце уходит.

 

 

И собор на корабле Сите медленно вплывает в ночь:

 

 

  

Закатные впечатления от Нотр Дам оказались самыми сильными.

Посещение собора и даже присутствие на торжественном пятничном богослужении по случаю вынесения тернового венца ничего к этому, признаться, не прибавили.

 

Под направленными «в лицо» лучами опускающегося за горизонт солнца теплеет и веселеет даже строгий и огромный Пантеон:

 

 

Но особенно хорош при вечернем освещении стоящий за Пантеоном, слева от него, храм:

 

 

Такой изысканной, филигранной, многосюжетной и многокомпонентной отделки я, пожалуй, больше нигде не видела:

 

 

Так же, как храм, гармонирует и рифмуется с закатом листопад:

 

 

Это эспланада перед Эйфелевой башней, Марсово поле.

Башня сзади, но о ней невозможно мимоходом, она заслуживает отдельного рассказа и, главное, показа, поэтому к ней мы пока останемся спиной и переведем взгляд на самое лирическое место в центре города – Люксембургский сад.

 

Здесь дети по выходным пускают кораблики под флагами разных стран:

 

 

Здесь нежатся в пробившихся сквозь тучи предзакатных лучах люди и цветы:

 

  

Здесь небо, хранящее свет уже ушедшего за горизонт солнца, отражается в водах засыпающего в безлюдье озера:

 

  

Именно сюда я первым долгом примчалась на следующее утро после приезда, и здесь произошло своеобразное и неожиданное «посвящение».

 

На этой фотографии недостает того, ради кого она делалась. Пока я возилась с разрядившимся фотоаппаратом и вынимала запасной вариант, он улетел.

 

  

Воробей, разместившийся на спинке стула напротив, чувствовал себя совершенно по-хозяйски:

разглядывал меня, клонил головку то вправо, то влево, перебирал лапками, похоже, даже что-то бормотал, потом перепрыгнул на стол, вальяжно прошелся по краю…

 

Я настроилась на долгое приятное общение – и вдруг он метнулся к корзинке с нарезанным багетом, схватил кусок, швырнул его на землю и ринулся вслед.

 

Оторопев от такой явно выработанной длительной тренировкой ловкости и наглости, я хотела было рассердиться, но тут же вспомнила, кого называли парижским воробышком, и – рассмеялась: это был добрый знак, знак приветствия, знак того, что Париж меня принял, впустил в себя…

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: