Цикл «Лебединый стан» составлен М. Цветаевой из стихов, написанных в 1917 – 1921 гг. Для нее это было трагическое и вместе с тем творчески насыщенное время, наполненное душевными переживаниями и личными утратами, обретением новых поэтических достижений и дружеских связей.

 

На февральскую революцию она откликнется стихами «Над церковкой – голубые облака», «Царю – на Пасху», где отречение от трона интерпретирует в религиозно-нравственных категориях:

 

Сгасла, схлынула чернота.

Чистым жаром

Горит алтарь.

— Христос Воскресе,

Вчерашний царь! ¹

 

Октябрьский переворот настиг Цветаеву с двумя дочерьми в Феодосии. Ее муж, С. Эфрон, после расформирования фронта ненадолго заезжает в Москву. Здесь собираются офицеры царской армии перед отправкой на Дон, где начинается организация сопротивления большевикам.

 

Цветаева, вернувшись с юга, чудом застает его дома. Весь ноябрь 1917 г. она пишет стихи, где происходящее изображает как катастрофу, гибель и муку. В январе 1918 г. тайно на несколько дней Эфрон снова появляется в Москве. 18 января он уезжает в Ростов. С этого дня началась их почти четырехлетняя разлука. Весной и летом 1918 г. Цветаева пишет стихи, которые впоследствии войдут в книгу «Лебединый Стан» и в которых она выплескивает тревогу за мужа и восхищение его подвигом.

 

В 1919 г. она переживет увлечение театром. Знакомство с Ю.А. Завадским и актерами Вахтанговского театра приведет к созданию романтических пьес «Метель», «Приключение», «Фортуна», «Каменный ангел», «Феникс». Период романтического творчества совпал со временем голода и разрухи. Ей одной приходилось справляться с разваливающимся на глазах бытом, бороться за жизнь дочерей. Однажды Цветаева даже предприняла поездку в деревню за мукой и потом описала ее в очерке «Вольный проезд». Очерк получился не бытописательным. Молодого красногвардейца, который проверял документы у мешочников, она изобразила русским богатырем с неуемной стихийной силой, подобно герою своей поэмы «Молодец».

 

В 1920 г. М. Цветаева потеряла младшую дочь. В 1921г. она откликнется несколькими стихотворениями на смерть А. Блока и большим письмом к А. Ахматовой – на расстрел Н. Гумилева. В этом же году выйдет в свет третья книга ее стихов «Версты». В январе – мае 1922 г. она напишет поэму «Переулочки», в которой попрощается с Москвой.

Цикл стихов «Лебединый стан» будет оформлен уже в эмиграции.

 

Лаконичный перечень обстоятельств жизни Марины Цветаевой 1917 – 1921 гг. дан здесь не случайно. «Лебединый стан» оставляет ощущение личного документа. Автобиографичность здесь проявлена на разных уровнях художественного целого: в наименовании лирической героини (Марина), стирающем грань между субъектной формой и биографическим автором; в выборе персонажей, составляющих круг родных и близких автору людей; в воспроизведении реальных жизненных обстоятельств.

 

Автобиографичность циклу стихов во многом обеспечивает предельный эмоциональный накал, направленный не только на читателя, но и на сами драматические обстоятельства, в которых оказалась лирическая героиня. С помощью стихов поэт словно пытается перебороть судьбу. Отсюда – формулировка назначения книги:

 

Я эту книгу поручаю ветру

И встречным журавлям.

Давным-давно – перекричать разлуку –

Я голос сорвала.

 

Я эту книгу, как бутылку в волны,

Кидаю в вихрь войн (С. 76).

 

Поскольку цель книги – «перекричать разлуку», типологически она соотносится с фольклорным жанром заговора. Но внутри цветаевского «заговора» художественное восприятие читателя формируется с помощью еще нескольких жанров. Некоторые из них можно определить, опираясь на сделанную в тексте самоидентификацию лирической героини. Об одном из своих проявлений она скажет: «Белый поход, ты нашел своего летописца» (С. 88). Но, назвав себя летописцем, лирическая героиня создает не хронику, а мифопоэтическое описание Белого похода.

Белую гвардию она воспринимает как воинство святое:

 

Белогвардейцы! Черные гвозди

В ребра Антихристу! (С. 51);

 

Божье да белое – твое дело <…>;

Белогвардейская рать святая (С.34).

 

В системе цветаевских координат белогвардейцы ведут не классовую борьбу, а противостоят силам мирового зла – тьме. Поэтому у них есть свой небесный духовный покровитель:

 

А ведет ваши полки – Богородица! (С. 59).

 

Добровольческое движение проецируется на христианский миф. Смысл Белого похода для лирической героини состоит в добровольной искупительной жертве во имя спасения ценностей христианской культуры и цивилизации. Поскольку путь Белой гвардии – Голгофа, итог этого пути для белогвардейцев – телесная смерть:

 

– Что делали? – Да принимали муки,

Потом устали и легли на сон (С. 35);

 

И никто из вас, сынки! – не воротится (С. 59);

 

Белое тело твое – в песок (С. 34).

 

Но телесная гибель белогвардейцев не означает поражения. Их небесный покровитель – «Страж роковой Москвы» - тоже «Господень часовой» и самой святостью воинского деяния ему обеспечена победа:

 

Московский герб: герой пронзает гада.

Дракон в крови. Герой в луче. – Так надо (С. 45).

 

«Божье да белое» дело белогвардейцев соотнесено с деянием Святого Георгия, поэтому завершает его «Герой в луче»:

 

Во имя Бега и души живой

Сойди с ворот, Господень часовой!

<…>

И докажи – народу и дракону –

Что спят мужи – сражаются иконы (С. 54).

 

Здесь проекция белого движения на христианский миф дополняется историко-культурными коннотациями: в Древней Руси «поганым» противопоставлялась не только воинская сила, но и икона.

 

Христианский миф позволяет лирической героине использовать еще один семантико-культурный ряд. Белогвардейцы ассоциируются с рыцарями, поэтому определяются как «Старого мира – последний сон» (С. 34). Благодаря этой ассоциации в текст включаются понятия из рыцарского кодекса чести («доблесть», «долг»), которые во многом определяли моральный облик русского офицера:

 

Отдадим последний долг

Тем, кто долгу отдал – душу (С. 23);

 

И в словаре задумчивые внуки

За словом: долг напишут слово: Дон (С. 35).

 

Помимо мифа о Белой гвардии как о Воинстве Христовом лирическая героиня в «Лебедином стане» создает миф о единстве царя и народа в православной вере:

 

Это просто, как кровь и пот:

Царь – народу, царю – народ.

 

Это ясно, как тайна двух:

Двое рядом, а третий – Дух.

 

Царь с небес на престол взведен:

Это чисто, как снег и сон.

 

Царь опять на престол взойдет –

Это свято, как кровь и пот (С. 43).

 

В этом случае лирическая героиня уже не является «летописцем». Она превращается в «политика», подключающегося к созданию мифологического текста «православие – самодержавие – народность», призванного охранять традиционную русскую государственность. Но эта знаменитая формула С. Уварова в изложении лирической героини поэтизируется. Она наполняется индивидуальной эмоцией и мыслью о взаимной нравственной ответственности царя и народа.

 

В пасхальные дни 1917 г. она обращается сначала к царю:

 

– Царь! – Вы были неправы.

 

Помянет потомство

Еще не раз –

Византийское вероломство

Ваших ясных глаз (С. 12),

 

Потом к народу:

 

За отрока – за Голубя – за Сына

За царевича младого Алексия

Помолись, церковная Россия!..

 

<…>

Грех отцовский не карай на сыне.

Сохрани, крестьянская Россия,

Царскосельского ягненка – Алексия! ( С. 14).

 

«Москва подпольная», «старухи и воры», в изображении лирической героини,

 

Ставят свечи,

Вынимают просфоры <…>

За живот, за здравие

Раба Божьего – Николая (С. 16).

 

Моральную ответственность за братоубийственную распрю она возлагает на Петра 1:

 

Вся жизнь твоя в едином крике:

– На дедов – за сынов! (С. 81).

 

Царя, занявшего позицию общественного раскола, лирическая героиня не оправдывает. Она ему активно противостоит. Противостояние выражено синтаксически – использованием диалогической формы, восклицания, а также драматическим жестом:

 

Нет, Государь Распровеликий

Распорядитель снов,

 

Не на своих сынов работал, –

Бесам на торжество! (С. 81).

 

Деятельность Петра лирическая героиня расценивает как антинациональную:

 

Родоначальник - ты – Советов,

Ревнитель Ассамблей (С 81).

 

В мифопоэтическом тексте Цветаевой о единстве царя и народа в православии корректируется понятие «самодержавия». Оно для лирической героини не отождествляется с имперскими претензиями, мышлением и действиями. Отсюда утверждение:

 

– На Интернацьонал – за терем!

За Софью – на Петра! (С. 82).

 

Третий лик лирической героини – любящая женщина, мысленно сопровождающая воина в походе и силой своего чувства удерживающая его среди живых:

 

Хочешь знать, как дни проходят,

Дни мои в стране обид?

Две руки пилою водят,

Сердце – имя говорит (С. 68).

 

Она создает дневник своих переживаний, повесть о любви к идеальному герою. Он в ее воображении «Ангел и Воин». Любовь к нему превосходит любовь Богородицы к сыну:

 

Семь мечей пронзили сердце

Богородицы над сыном.

Семь мечей пронзили сердце,

А мое – семижды семь

 

Я не знаю, жив ли, нет ли

Тот, кто мне дороже сердца,

Тот, кто мне дороже Сына… (С. 47).

 

Превосходная степень любви объясняется тем, что чувство направлено на идеального героя, на смысл самого подвига и на мифопоэтизированный образ святого воинства:

 

Каждый вечер, каждый вечер

Руки вам тяну навстречу.

Там, в просторах голубиных –

Сколько у меня любимых (С. 85).

 

«Ангела и Воина» лирическая героиня приближает к себе тем эмоциональным напряжением, в котором постоянно пребывает.

«…еженощно я свершаю / Путь – с Севера на Юг» (С. 76) – это для любящей женщины способ «перекричать разлуку». Но «Ангел и Воин» дан ей и во плоти, она узнает его в чертах дочери: «Ты отца напоминаешь мне» (С. 67). Лирическая героиня и сама становится его двойником:

 

Есть в стане моем – офицерская прямость,

Есть в ребрах моих – офицерская честь.

На всякую муку иду не упрямясь:

Терпенье солдатское есть! (С. 83)

 

Таким образом расширяется понятие святого воинства, в него включаются дочь и любящая женщина героя. У жены-воительницы есть историко-культурная параллель. Лирическая героиня ассоциирует себя с Ярославной. И это укореняет ее во времени. И, наконец, любящая женщина трансформируется в оружие воина:

 

На кортике своем: Марина –

Ты начертал, встав за Отчизну.

Была я первой и единой

В твоей великолепной жизни (С.7).

 

День за днем повторяемое лирической героиней имя героя («Две руки пилою водят, / Сердце – имя говорит») произносится затем, чтобы удержать его среди живых. Имя самой лирической героини, будучи начертанным на его оружии, служит той же цели. Таким образом, его оружие оказывается заговоренным ее именем. Заговор оформляет текст как универсальная жанровая модель, ибо слово героини, нацеленное на то, чтобы «перекричать разлуку», по сути дела и есть имя героя, поскольку во имя его жизни произносится.

 

Лирическим циклом она окликает его. А наименование обозначает явленность.

 

«М Цветаева – поэт, у которого мифопоэтическое начало творчества определяется не только общекультурными традициями, не только близостью к философско-эстетическим исканиям ХХ в., но и личным мироощущением»², – справедливо заметила Н.О. Осипова.

В цикле стихов «Лебединый стан» используется несколько мифопоэтических моделей. Но смыслообразующей оказывается фольклорная жанровая модель, содержащая архетипические механизмы победы над смертью.

_______

1. Цветаева М. Лебединый стан. М., 1991. С. 12. Далее текст цитируется по этому изданию. Номера страниц указаны в скобках.

2. Осипова Н.О. Творчество М.И. Цветаевой в контексте культурной мифологии Серебряного века. Киров, 2000. С. 18.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: