В современной школе все более актуальным становится лингвокультурологический подход при изучении русского языка, о чем свидетельствуют и государственные документы (проект образовательного стандарта), и исследования теоретиков, и опыт практиков. Цель лингвокультурологии — «описание обыденной картины мира в том виде, как она представлена в повседневной речи носителей русского языка, в различных дискурсах и разных (вербальных и невербальных) текстах культуры. Ее материалом являются живые коммуникативные процессы, литературный, философский, религиозный, фольклорный дискурсы как источники культурной информации»¹. Слово, с точки зрения лингвокультурологии, является своеобразным «свернутым текстом»², хранящим культурно значимую информацию, закрепляющим особенности мировидения носителей русского языка. В сфере внимания лингвокультурологии находятся и такие проблемы, как соотношение между литературным языком и диалектом, функционирование диалектного слова в художественном тексте. В данной статье рассматриваются особенности использования диалектной лексики пермскими поэтами второй половины ХХ века.

 

Художественная литература Прикамья дает достаточно материала для подобного анализа. Особенно широко диалектные элементы представлены в прозе, например в произведениях И. Байгулова, М. Голубкова, А. Домнина, А. Кирпищиковой, А. Крашенинникова, Л. Правдина, К. Рождественской, А. Ромашова, А. Спешилова и других пермских авторов. В творчестве пермских прозаиков представлены фонетические, грамматические, лексические диалектные элементы, в том числе лексические всех типов (собственно лексические, семантические, этнографические, словообразовательные и др.). В прозаических произведениях чаще всего диалектные элементы наблюдаются в речи персонажей, служат средством характеристики героев, но иногда встречаются и в авторском повествовании. Писатели используют диалектные слова, чтобы воссоздать местный колорит, нарисовать картину народного быта, труда, описать местный рельеф, природу, передать особенности материальной культуры и духа родного края.

 

Использование диалектных элементов в лирической поэзии имеет свои особенности по сравнению с прозой. В лирических текстах диалектизмов значительно меньше, встречаются в основном лексические элементы. Это связано, видимо, с тем, что поэты стремятся реализовать особую выразительность, образность народного слова и не ставят перед собой задачу воспроизведения фонетических и грамматических особенностей местной речи, вызванных диалектом. Иными словами, как нам думается, воспроизведение в художественной речи фонетических и грамматических особенностей является средством изобразительности, описательности, а использование диалектной лексики — в большей степени средством выразительности. Приоритет в использовании именно словесных ресурсов местного диалекта пермскими поэтами объясняется тем, что функция выразительности, экспрессивности для лирической поэзии важнее.

 

Обратимся к примерам употребления местных диалектизмов в стихотворениях пермских поэтов (ниже приводятся как целые тексты, так и отдельные фрагменты). Предложенный материал рекомендуется для уроков русского языка, посвященных темам «Диалектная лексика» и «Художественный стиль» (при изучении художественного стиля отмечается, что автор в соответствии с эстетической задачей может использовать в художественном произведении языковые средства других функциональных стилей литературного языка, а также элементы нелитературных форм речи, в том числе территориальных диалектов).

 

…Вцепившись в бабушкин подол,
Бегу тропинкой незнакомой
Сквозь хмурый лес в приречный дол.
Там сенокос. Наш путь завешан
Ветвями пихт. Туман и мгла.
Всё озираюсь: как бы леший
Не сцапал лапой из дупла…
Так после зыбки я впервые

Мир познавал. И тропки те —
Исток моей любви к России,
К ее теплу и доброте.
Константин Мамонтов.
«Меня бойцы считают странным…»

Печь в избушке еще горяча,

Не остыла квашонка с закваской,
И горит восковая свеча
В изголовье над старою сказкой.
Николай Домовитов.
«Последняя сказка»

Старуха знала, где живут маслята,
Где белый гриб в зеленый мох залез,
В глухой жакетке с дюжиной заплаток
Она входила, ровно в церковь, в лес,
И кланяться земле не уставала,
Как будто бы молоденькой была,
Голубушкой синявку называла,
А мухомор антихристом звала.
Алексей Решетов.
«Старуха знала, где живут маслята…»

Опять зима, опять мороз.
Крахмальный скрип сухого снега.
Куржак на веточках берез.
Дымок над кровом человека.
И солнце —
        яркое до слез.
Алексей Решетов.
«Опять зима, опять мороз…»

Промотала осень золото.
Осталось серебро.
Утром встану,
Ахну —
поле-то
Белешенько-бело!
Ах ты свет ты мой серебряный,
Прохлада по щеке!
Ах деревья
над деревнею
В пушистом куржаке!
Анатолий Гребнев.
«Первый снег»

Желтые осенние поляны.
Тихие багряные осины.
Высохшие тощие пиканы.
Серенькие заросли малины.

Как сугроб, туман лежит в лощине.
Между кочек первый хрупкий лед.
И над всем над этим синий-синий,
Бесконечно синий небосвод!
Николай Бурашников.
«Осеннее утро»

Спрашивают дети:
Что такое счастье?..
Счастье — жить на свете
В вёдро и в ненастье.
Делать свое дело
В горе и в печали,
Чтоб душа и тело
Крылья обретали.
Александр Гребенкин.
«Спрашивают дети…»

 

Предлагая эти тексты для разбора на уроке русского языка (возможна работа по вариантам, в группах), даем следующее задание: «Найдите в каждом стихотворении диалектные слова, объясните их значение, используя словари. Оцените уместность, выразительность использованного в тексте диалектизма. Попробуйте объяснить, почему авторы предпочли местные слова литературным».

 

В приведенных примерах встретились следующие диалектизмы: зыбка (‘подвесная колыбель, люлька’), квашонка (‘посуда для приготовления квашеного теста’), синявка (‘сыроежка’), куржак (‘иней’), пикан (‘борщевик’), вёдро (‘летняя сухая и ясная погода’), ровно (‘словно, как будто’). За уточнением особенностей их значения и функционирования обратимся к Словарю В. И. Даля, «Словарю русских народных говоров» (СРНГ), «Толковому словарю русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой (М, 1999), а также к пермским диалектным словарям: «Словарю пермских говоров» (Пермь, 2000-2002) и «Словарю говора д. Акчим Красновишерского района Пермской области (Акчимский словарь). Вып. I-IV (А-П)» (Пермь, 1984-2000).

 

В «Словаре пермских говоров» (СПГ) отмечаются все эти слова, кроме слова квашонка (в аналогичном значении зафиксировано однокоренное квашéнник ‘посуда для теста; квашня’), отсутствие которого в словаре не говорит о его отсутствии в народной речи, так как зафиксировать в словаре весь лексический состав говоров очень сложно, практически невозможно. Акчимский словарь (АС) дает три значения у этого слова: 1) ‘квашеное тесто’; 2) ‘посуда, обычно глиняная или деревянная, для приготовления такого теста’; 3) неодобрительное ‘о медлительном, неповоротливом человеке’. Анализ этого материала показывает, как слово живет в естественной речи, как у него развиваются новые значения на основе метонимических (по смежности) и метафорических (по сходству) переносов.

 

В АС слова вёдро и зыбка отнесены составителями ко второй части, то есть включены в список слов, бытующих в говоре в общерусских значениях, не имеющих диалектных особенностей (диалектизмы разных типов описываются в первой, основной части). Видимо, эти слова имеют меньшую, чем остальные, диалектную окрашенность в связи с широкой их распространенностью в языке, о чем свидетельствует СРНГ (о слове вёдро см: Вып. 4. М., 1969; зыбка: Вып. 12. М., 1977). Особенно это касается слова вёдро: в «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой оно дается с пометой просторечное (зыбка — областное), в Словаре В. И. Даля без всяких областных помет (к слову зыбка — пометы северное и восточное). Слово вёдро очень древнее, имеет соответствия во многих славянских языках: болгарском, чешском и др., в древнерусском языке известно как минимум с ХI века (см.: П. Я. Черных. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1999), но в современный литературный язык не входит, и активное употребление его в пермских говорах и просторечии является любопытным фактом культуры и важным источником изучения особенностей развития языка.

 

Наблюдается различие в толковании некоторых слов пермскими словарями. Например, если в СПГ слово куржак толкуется через синонимы куржавина, иней, то в АС дается более точное описание семантики диалектного слова по сравнению с общеупотребительным иней. Носители акчимского говора, как, вероятно, и другие жители Пермской области, употребляют оба слова, но не в качестве абсолютных синонимов, а различают оттенки их значений, о чем свидетельствует иллюстративный материал словаря — пример из речи акчимцев: «Иней падает на землю, а куржак — на дверях да чё». В связи с этим составители АС дают уточненное толкование значения слова куржак как ‘тонкий слой инея на различных предметах (не на земле)’. В. И. Даль отмечает слово куржак и однокоренные ему (куржавина, куржевень и др.) со значением ‘осадок мерзлых испарений на бороде, одежде, на дверях, деревьях и пр.’ как северные, восточные. В СРНГ (Вып. 16. М., 1980) приводится очень много однокоренных слов к куржак, большинство из которых сопровождается пометой пермское (другие областные пометы: архангельское, томское, новосибирское и др.), что подчеркивает ограниченность употребления слова именно северными и восточными территориями страны. Наличие большого количества словообразовательных вариантов слова говорит о его актуальности для носителей говоров и, значит, о распространенности этого природного явления на указанных территориях (в СПГ, например, отмечены следующие варианты: куржавень, куржавина, куржевинник.

 

Более точно в АС описывается и значение слова пикан: не просто ‘борщевик’, как в СПГ, а ‘1) борщевик, стебли которого употребляют в пищу’ и ‘2) отдельный экземпляр этого растения’. СРНГ (Вып. 27. М., 1992) отмечает территории распространения слова, близкие к зоне Урала: пермское, удмуртское, вятское, свердловское и др. По Далю, слово пикан (пикана) вятское, сибирское; пиканники — прозвище жителей Кунгура (см. также объяснение прозвища пиканники у А. Н. Зырянова: «По народному преданию, в эпоху первого заселения края русскими земель кунгурских татар сильный голод постиг этот край, вследствие чего кунгурцы вынуждены были питаться разными дикими полевыми растениями, в их числе молодыми стеблями борща и дягиля (пиканами)»³. Имена собственные, в том числе и такие специфические наименования, как коллективные прозвища какой-либо группы населения, также относятся к лингвокультурной сфере⁴).

 

В связи со словом синявка стоит привести другие примеры наименований грибов в Пермской области, связанных с цветом гриба (его шляпки): для называния сыроежки фигурируют также слова синюха, синавка, краснуха, краснушка, чернявка; подосиновика — красноголовик, черногуб; белого гриба — беловик, белогриб, белогуб; рыжика — рыжовик, краснушка; волнушки — белянка; моховика — желтик; черного груздя — синюк, синюшка, чернодырик; лисички — желтушка; съедобного гриба — синегриб, синегуб⁵. В литературном языке подобного явления не наблюдается. Такое разнообразие названий грибов (даже на примере одного мотивационного признака) связано, во-первых, с тем, что грибы в нашей местности являются очень распространенным продуктом питания, а во-вторых, с особенностями мировидения носителей уральских говоров: возможно, цветовые характеристики предметов представляются им особенно важными потому, что природа севера не так ярка, как в южных областях, и глаз радуется каждому цветовому пятну.

 

Объяснив значения пермских диалектизмов, встретившихся в предложенных стихотворениях, попробуем оценить уместность, выразительность их использования в тексте, определить, почему авторы предпочли местные слова литературным.

 

Употребление диалектизма в стихотворении может быть вызвано сугубо версификационными задачами, но и в таких случаях необходимо учитывать, какой дополнительный смысл вносит он в текст.

 

Как нам кажется, употребление всех названных слов в данных текстах вполне допустимо.

 

Стихотворение Н. Бурашникова «Осеннее утро» представляет собой пейзажную зарисовку уральской осени. Диалектное пиканы, рифмуясь с поляны, занимает в стихотворении сильную позицию, обращает на себя внимание. Употребленное в тексте, возможно, именно для создания рифмы, слово тем не менее весьма удачно вписывается в контекст первой строфы, которая состоит из четырех параллельно построенных номинативных предложений. Однообразие, унылость, серость пейзажа (пусть не смущает «багрянец» осин, он уже потускнел, пожух, так же как пожухла трава на полянах, как высохли и выцвели листья «пиканов» и малины) подчеркивается однообразием синтаксических конструкций, лишь слегка оживленных несколько иным строением четвертого предложения, и однообразием рифмовки с повторением «ноющего» [ны]. Использование диалектизма подчеркивает территориальную привязку изображенной картины природы. При желании на уроке можно рассмотреть и вторую строфу, обратить внимание на финал стихотворения, объяснить смысл оппозиции образов земли и неба.

 

В стихотворениях А. Решетова «Опять зима, опять мороз…» и А. Гребнева «Первый снег» использован диалектизм куржак, который авторы употребляют в аналогичных контекстах: «куржак на веточках берез», «деревья над деревнею в пушистом куржаке». Это свидетельствует об их знании оттенков значения слова в пермской речи по сравнению со словом иней. Слово выполняет в стихотворениях Решетова и Гребнева ту же функцию, что и слово пиканы в предыдущем, то есть подчеркивает особенности картин уральской природы.

 

В стихотворении А. Решетова «Старуха знала, где живут маслята…» главным является образ старухи — любительницы собирать грибы (весьма знаменательно для нашего края, о чем уже сказано выше). Вторая часть стихотворения трагична: старуха умерла в лесу, собирая грибы («Бывало, шепчут, как над люлькой, губы / Над золотым опенковым пеньком… / Ее наши в овраге лесорубы, / Присыпанную реденьким снежком. / А около — в двух ивовых корзинках — / Грибы без червоточинки одной… / И я видал, как на ее поминках / Из глаз соседей дождик шел грибной»). Не касаясь второй части, хотя она многое вносит в характеристику героини стихотворения, обратимся к роли диалектизмов в тексте. Наверное, вполне естественно, что, изображая героиню — носительницу пермского говора, автор вкрапляет в повествование о ней слова из ее лексикона: синявка, ровно. Так же поступает и Н. Домовитов в стихотворении «Последняя сказка», посвященном известному пермскому собирателю фольклора Ивану Зырянову. В его стихотворении речь идет о смерти старухи-сказительницы: «Догорела звезда над Кувой, / Всколыхнулась зеленая ряска. / За сто верст в деревеньке глухой / Еле теплилась бабкина сказка. // Мы спешим через лес напрямик. / В зябком небе и лунно и звездно. / Встретил нас на пороге старик: / — Умерла… / Вы приехали поздно. // Печь в избушке еще горяча, / Не остыла квашонка с закваской, / И горит восковая свеча / В изголовье над старою сказкой». Надо сказать, что Решетов и Домовитов не злоупотребляют в своих стихах диалектизмами, являются признанными мастерами пермской поэзии, и значит, далеко не случайно, что в двух похожих произведениях — об уходе из жизни хранительниц народной культуры, народной речи — они употребили подобные слова, звучащие как дань памяти.

 

В стихотворении К. Мамонтова «Меня бойцы считают странным…» автор создает образ солдата, который «в предотбойный час» одиноко бродит, «шепча слова бессвязных фраз», и вспоминает родной дом, деревню, свое детство: «И вот уже не здесь, а дома: / Вцепившись в бабушкин подол, / Бегу тропинкой незнакомой…». В таком контексте слово зыбка, имеющее территориальную окраску, помогает точнее обозначить малую родину героя, тот центр, откуда расходятся его дороги в большой мир.

 

В небольшом стихотворении А. Гребенкина «Спрашивают дети…» слово вёдро является весьма лаконичным и выразительным антонимом к слову ненастье. Подобного эквивалента в современном литературном языке нет. Антонимичность этих слов ярко проявляется во множестве народных изречений, которые приводит В. И. Даль: «Не все ненастье, будет и ведро», «После ненастья ведро», «То и счастье, что иному ведро, иному ненастье», «По ненастью лыко драли, по ведру лапти плели» и др. Пара данных антонимов в стихотворении отмечает и исчерпывает временной предел действия жить, и оказывается, что счастье — это жить на свете в любую погоду, просто жить, сама жизнь уже счастье. К сожалению, прием использования пар антонимов поэтом не продолжен в следующей фразе («делать свое дело в горе и в печали»), отчего эффект первой пары антонимов утрачивается и возникают ненужные при восприятии стихотворения сомнения: то ли в радости свое дело делать не надо, то ли вообще делать свое дело есть горе.

 

Если в рассмотренных выше текстах встречались лишь отдельные диалектизмы и при желании поэты могли бы вместо них подобрать другие, общерусские слова, то стихотворение Игоря Муратова без диалектного слова было бы просто невозможно.

 

Падера

Падера — значит метель,
Падера — значит лететь,
Падать и подниматься,
Падера — это свирель,
Только с привычкой
звереть,
И, заревев, улыбаться.
Крылья задрав пальтецу,
Теркой скользнет по лицу,
Выдаст замедленным кадром
Слов удивительных ряд,
Всех, что похоже звенят, —
От па-де-де и до падре.
Юный вогульский божок
В спину наводит рожок,
Щеки зарей наливает,
Ты замышляешь — шажок,
Он заставляет — прыжок, —
Падеру в мир выдувает.
Что же в заботах его
Трогает пуще всего,
Что беспокоит и мучит? —
Верно, как дети, стихи
Любят базары стихий,
Всякие вихри и тучи!
Вот она — воля стиху,
Шуба на рыбьем меху,
Рыбья парча снеговая, —
То засвистит на бегу,
То замолчит — ни гугу,
Будто бы не узнавая…

 

Как нам кажется, в стихотворении весьма любопытно обыгрывается значение и звучание диалектного слова, которое является в нем основой и поэтому вынесено в заглавие.

 

Задания для работы со словом:

— найдите в «Словаре пермских говоров» или узнайте от информантов, что обозначает слово пáдера;
— в «Словаре пермских говоров» представлены однокоренные слова к слову падера: пáдерить, пáдерка, падерлúвый, пáдерно, пáдерный. Постарайтесь определить их значение (самостоятельно или используя словарь). Разберите слова по составу;
— в слове падера этимологически выделяется корень -дер-. Как эта этимологическая справка помогает понять значение слова?

 

СПГ дает следующее толкование слова пáдера: ‘дождь или снег с сильным ветром’ (в АС аналогично: ‘сильный ветер со снегом, снежная буря’).

 

В пермских говорах бытует целое гнездо однокоренных слов, образованных по широко распространенным в языке моделям, о чем свидетельствуют данные СПГ (пáдерить — ‘вьюжить’, пáдерка — ‘уменьшит к падера’, падерлúвый — ‘метельный, вьюжный’, пáдерно — ‘вьюжно’, пáдерный — ‘то же, что падерливый’) и АС (пáдерить — ‘сильным ураганным ветром нести снег, быть снежной буре’, пáдерно — ‘сильно вьюжно’, пáдерный — ‘сопровождающийся частыми и сильными метелями, снежными бурями’). Значение продуктивных в современном русском языке словообразовательных элементов -и(ть), -к(а), -лúв(ый), -н(ый), -о помогает достаточно легко определить значения однокоренных слов.

 

Ценную информацию о слове дает этимологический анализ (см.: М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка. М., 1971). В слове падера исторический корень -дер-, тот же, что в слове драть, имеющем значения ‘рвать, разрывать на части’, ‘отрывать’. Слово образовано от глагола драть при помощи приставки па- (как правило, всегда ударной) по той же модели, что и слова паволока (волочь), пагуба (губить), пасека (сечь), патока (течь) и др. (см.: А. И. Кузнецова, Т. Ф. Ефремова. Словарь морфем русского языка. М., 1986). Приставка па-, характерная для именных частей речи, соответствует глагольному по-: паволока — поволочь, пагуба — погубить, память — помнить и др. Таким образом, падера — это такое явление природы, которое может основательно всё подрать (разодрать, разорвать на части). Этимологический анализ обнажает смысл слова, которое, как оказывается, очень ярко характеризует специфическое северное явление природы.

 

Интересны наблюдения В. И. Даля: о приставке па- он сообщает, что ее «больше любят на севере» (в архангельских, олонецких говорах), «хотя там говор низкий, на о»; к слову падера (падора) он дает пометы новгородское, псковское, архангельское, пермское, сибирское. В СРНГ (Вып. 25. М., 1990) перечисляется значительное количество территорий, на которых бытует слово, в основном это северные (архангельское, мурманское и др.) и восточные (новосибирское, омское, иркутское и др.).

 

Итак, диалектное слово падера, являясь «свернутым текстом», передает особенности взгляда на мир носителей русского языка, проживающих в регионах с суровым климатом.

 

Рассмотрим далее, как этот диалектизм использует в «большом» тексте пермский поэт.

 

Игорь Муратов обращается со словом поэтически вольно. Его стихотворение очень метафорично, образно. Безусловно, поэта не интересует точный лингвистический анализ диалектизма. Ему более интересна игра со звучанием и значением этого необычного слова. В первой же строке поэт объясняет его общее значение через литературный синоним метель, а далее разворачивает характеристику явления, перечисляя ряд глаголов: лететь, падать, подниматься. Эти глаголы, обозначающие движение по вертикали и горизонтали, рисуют хаотичность, непредсказуемость разбушевавшейся стихии (далее: «базар стихий»), сумасшествие природы, одновременно разгневанной и озорной: «Падера — это свирель, / Только с привычкой звереть / И, заревев, улыбаться».

 

В строчках «Крылья задрав пальтецу, / Теркой скользнет по лицу…» наверное, особенно точно иллюстрируется подлинное значение слова, имеющего корень -дер-: от однокоренного глагола задрать недалеко до подрать, разодрать, ассоциативно и слово терка связано со значением содрать (кожу с лица).

 

Образно охарактеризовав значение слова, поэт обыгрывает и его звучание на основе приема паронимической аттракции, или парономазии (стилистическая фигура, заключающаяся в постановке рядом слов, близких по звучанию, но разных по значению): «…Выдаст замедленным кадром / Слов удивительных ряд, / Всех, что похоже звенят, — / От па-де-де и до падре». К этому ряду (па-де-де и падре) примыкает и употребленный в начале стихотворения глагол падать, который не связан со словом падера, но находится в таком контексте, что приводит читателя к ошибочной, «поэтической» этимологизации (падера — это падать).

 

Прием парономазии, использованный неоднократно (свирель — звереть, звереть — заревев, стихи — стихий) вносит в изображение метели дополнительную яркость: все смешалось в вихре, столкнулись, сблизились разнородные, не связанные друг с другом вещи.

 

В следующей части стихотворения возникает образ «вогульского божка», который, как оказывается, «выдувает в мир» эту самую падеру. Вогулы (манси) — одно из древних угорских племен, населявших территорию Прикамья еще до появления здесь русских. И если с точки зрения лингвистики падеру нельзя соотносить с вогульским языком (это собственно русское слово), то с точки зрения выразительности «вогульский божок» напоминает о древности этого слова, о дикости природной стихии, с которой человеку невозможно справиться: «Ты замышляешь — шажок, / Он заставляет — прыжок…».

 

Финал стихотворения неожидан: неукротимая стихия природы сопоставляется со стихией стиха. Яркое слово падера позволяет стиху так же безудержно разыграться, как разыгрывается в природе названное им явление.

 

Итак, пермские поэты не чуждаются диалектных языковых элементов, обращаются к ним как к одному из средств выразительности или как к основе для поэтических размышлений. Используются обычно лексические диалектизмы, имеющие относительно широкую сферу употребления, понятные большому количеству людей, а не окказиональные, не экзотические. Анализ пермского диалектного слова в контексте поэтического текста представляет собой интересный аспект в обучении русскому языку, способствующий формированию лингвокультуроведческой компетенции учащихся. Считаем, что подобная работа с диалектным словом способна помочь воспитанию интереса и любви к русскому языку и к русской речи родного края.

 

-----

1. Ольшанский И. Г. Лингвокультурология в конце ХХ в.: Итоги, тенденции, перспективы / Лингвистические исследования в конце ХХ в.: Сб. обзоров. М., 2000. С. 29.
2. Там же. С. 31.
3. Цит. по: Русская речь Прикамья. Лингвистическое краеведение. Пермь: Изд-во ПОИПКРО, 2003. С. 94.
4. Ольшанский И. Г. Указ. изд. С. 33.
5. Русская речь Прикамья. Лингвистическое краеведение. Пермь: Изд-во ПОИПКРО, 2003. С. 43-49; Словарь пермских говоров. В 2-х вып. Пермь: Книжный мир, 2000-2002.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: