Творчество – один из постоянных мотивов в лирике Юрия Левитанского. Тема поэта и поэзии отразилась в стихотворениях «Тревожное отступление», «Завидую, кто быстро пишет…», «Сколько нужных слов я не сказал» и многих других. Определим своеобразие взгляда поэта  на творчество, остановившись на стихотворениях «Кровать и стол, и ничего не надо больше…» и «Попытка оправданья».

 

Стихотворение «Попытка оправданья» представляет собой монолог лирического героя о сути и назначении поэзии, а также о двух сторонах жизни поэта: бытовой и творческой:

О все эти строки, которые я написал,
И все остальные, которые я напишу…
Не стоят слезинки одной у тебя на щеке.

 

Поэзия причиняет страдания, причем не только другим людям, но и самому лирическому герою. Мысль о творчестве как об источнике боли приобретает гнетущий и мучительный характер, лишает лирического героя спокойствия и внутренней свободы. Она заводит его в тупик и заставляет искать выход:

Но что же мне делать с проклятым моим ремеслом,
С моею бедою, с постыдной моей маетой!

 

Эмоционально окрашенные эпитеты «проклятое ремесло» и «постыдная маета» характеризуют лирического героя как совестливого человека, отдающего себе отчет в собственных действиях и стремящегося изменить собственную жизнь, то есть сделать решающий выбор: слово или дело? Проблема выбора перерастает в острую внутреннюю борьбу, и первый шаг разрешения проблемы – выбор жизни бытовой:

Так, может быть, к черту бумагу и перья на слом,
И сжечь карабли бесполезной флотилии той!

 

Нет, эти строки не звучат как окончательное, твердое решение, а при выборе одной стороны жизни у лирического героя возникает вопрос: что делать с другой?

Но что же мне делать с проклятым моим ремеслом,
С моею старинной, бессонной моей маетой!

 

Эта фраза становится рефреном и наиболее ярко отражает внутреннее состояние лирического героя – состояние безвыходности, невозможности отказаться от творчества . Эта фраза – крик души.

 

Почти каждая строфа построена на антитезе: лирический герой вынужден делать выбор между любовью к женщине и творчеством:

Все бросить и броситься в ноги, придти осушить…
Дрожащую капельку, зернышко горькой росы…
И все-таки что же мне делать с моим ремеслом!

 

Творчество, в понимании лирического героя, – грех:

И вновь меня требует совесть на праведный суд,
…Я сам отвечаю за грешную душу стиха.

 

Поэзия вводит человека в заблуждение. Поэзия – иллюзия, видимость, мираж. В подтверждение этой мысли – стихотворение «Я полагаю, Пушкин, говоря…»:

…поэзия – обман,
пленительный, а все ж в какой-то мере
обман,
да-да, пленительный обман,
как облачко, как утренний туман,
клубящийся над грешною землею…

 

Творчество – боль, живущая в лирическом герое, который не может найти примирения с этой болью:

И вот я две муки неравных кладу на весы,
Две муки, две боли, сплетенные мертвым узлом.

 

Метафора «мертвый узел» дает понять: дело и слово настолько неразрывно связаны, что жизнь лирического героя невозможна без одного из них. Может быть, смысл его жизни и заключен в этой бесконечной борьбе между двумя крайностями:

О слово и дело, я вас не могу примирить,
И нет искупленья, и нет оправданья греху.

 

Но лирический герой находит это оправданье:

И мне остается опять утешать себя тем,
Что слово и есть настоящее дело мое.

 

Следующая строфа – торжество слова, примирение с болью, выход из положения, казавшегося безвыходным. Здесь нет и тени сомнения в правильности выбора, нет разлада между делом и словом, нет противоречия между ними, они – одно целое:

Да, дело мое – это слово мое на листе.
И слово мое – это тело мое на кресте.

 

Крест символизирует творчество. И, несмотря на то что в этих строках звучит тема жертвенности, творчество для поэта превыше всего, это его «сладчайшая Голгофа»:

Свяжи мои руки, замкни мне навечно уста –
Но я ведь и сам не хочу, чтобы сняли с креста.

 

У творчества свои законы, неподвластные разуму. И здесь речь идет уже о парадоксальной природе творчества, и поэтому в противовес этому твердому, казалось бы, окончательному решению – последние строки:

Так что же мне делать с проклятым моим ремеслом,
И что же мне делать с горчайшей слезинкой твоей!

 

Борьба продолжается…

 

Итак, творчество для лирического героя Левитанского – это его призвание, это то, ради чего он живет, и то, во имя чего он живет. Поэзия, несмотря на свою двойственную природу, становится источником жизни поэта и ставит его на ступень выше других людей. В подтверждение этой мысли – стихотворение «Кровать и стол, и ничего не надо больше…», в первой строке которого сформулирована основная проблема.

 

В центре внимания – образ стола, помогающий наиболее ярко и  полно раскрыть тему творчества, а следовательно, передающий содержание всей жизни поэта.

 

Творчество – вечный спутник лирического героя, оно вобрало в себя все, весь мир:

Моя страда, моя подённая работа,
Мои форты, мои бойницы,
Следы побед моих былых и поражений…
Моя земля обетованная, мой остров.

 

Со столом связана целая жизнь, но так как образ стола символизирует искусство слова, то вся жизнь лирического героя связана с творчеством: «”…Жить и писать стихи – это, может быть, одно и то же…”. Левитанский, наверно, один из последних, для кого эти понятия были неразделимы»¹. Творчество не только смысл жизни поэта, это – сама жизнь, соединившая в себе крайности: «мой горький рай, моя сладчайшая Голгофа». Так в поэзии реализуется закон единства и борьбы противоположностей:

Мне так легко, когда я весь к тебе прикован,
Твой раб смиреннейший, твой узник добровольный.
Я сам иду… сквозь все, что мне мешает…
К тебе, к тебе – скорей надеть свои оковы.

 

В этих строках наиболее ярко отразилось отношение лирического героя к собственному труду, причем тяжелый, напряженный труд доставляет поэту минуты счастья, внутренней легкости, потому что именно за столом он чувствует себя не человеком, а Богом:

И с всемогущими богами пью на равных.

 

Немаловажное значение имеет и другой образ:

Моя кровать, где я на миг могу забыться,
И все забыть, и всех забыть, и быть забытым.

 

Стол – творчество, кровать – забытье.

 

Но забытье не оторвано от творчества, они связаны друг с другом: «Кровать и стол, и ничего не надо больше…». Но если творчеству отводится вся жизнь поэта, то забытью – одно мгновенье, и это мгновенье существует лишь для того, чтобы снова сесть за стол: «чтоб через миг услышать вновь, как бьет копытом… мой старый стол, мой добрый друг четвероногий».

 

Стол – предмет быта, олицетворяющий бытие и сопровождающий лирического героя не только в жизни, но и в смерти: «…И к голове моей прощально прикоснется его суровая негладкая поверхность». Бытие вечно, как вечно творчество. Творчество существует вне всех времен и пространств:

Мой Карфаген, который трижды был разрушен,
Бородино мое и поле Куликово…
Где в двух шагах от Шевардинского редута –
Аустерлица окровавленные камни.

 

Время и пространство для лирического героя – важные составляющие жизни в целом, без которых она невозможна. Понятие «бытие» неотделимо от понятий «время» и «пространство», причем рамки времени расширены максимально.

 

Лирический герой этого стихотворения находится внутри мира. Он привязан к земле, к тверди, он стоит на ней, а не противостоит ей. Он не отметает бытовые реалии, а считает их неотделимыми частями материи, на которой строится его Дом и стоит его Стол.

 

Характеристика творчества и творческого пути дается по принципу контраста, антитезы:

Следы побед… и поражений,
Мой отчий край, мой дальний берег,
Мой утлый плот, моя спасительная шлюпка,
Моя страда, моя подённая работа.

 

В изображении творчества используется градационный принцип (страна – держава – престол; берег – земля – остров; плот – шлюпка – галера).

 

Антитеза вновь подчеркивает единство противоположностей, а градация показывает эволюцию творческого пути. Творческий путь – жизненный путь. В этом стихотворении творчество представлено как одна из форм жизни поэта. «Он (Левитанский) жил стихом и в стихе»². Искусство для него – это весь мир, во всем своём многообразии, это спасение от прозябания («моя спасительная шлюпка»), это его призвание, его душа.

 

Читая Левитанского, нельзя не вспомнить М. Цветаеву, написавшую цикл стихотворений под названием «Стол».

 

Сравнив образ стола у Ю. Левитанского и М. Цветаевой, можно выявить немало общих черт:

Л.: «Мой престол, где я владыка суверенный».
Ц.: «Ты был мне престол, простор».

Л.: «…мой верный конь».
Ц.: «Мой письменный вьючный мул».

Л.: «И к голове моей прощально прикоснется
его суровая негладкая поверхность».
Ц.: «…Завтра меня положат–
Дурищу – да на тебя ж!»

 

Таким образом, мы видим: в стихотворении Ю. Левитанского отразились цветаевские традиции, но мировосприятие лирических героев различно. Если лирический герой Ю. Левитанского привязан к земле, то лирическая героиня М. Цветаевой отвергает реальный мир, ломая рамки устоявшегося быта:

Вас положат на обеденный,
А меня – на письменный.

 

Для героя Ю. Левитанского бытие возможно на земле, для героини М. Цветаевой – в вечности, вне пространства. Для поэзии Цветаевой характерен максимализм, что еще раз говорит о творчестве как о высшей степени проявления жизни в понимании поэта:

Спасибо тебе, Столяр,
За доску – во весь мой дар.

…Покрыли: письмом – красивей
Не сыщешь в державе всей.

 

У Левитанского максимализм отсутствует, скорее, у него – «минимализм»: «моя подённая работа», «мой утлый плот».

 

Но и для Ю. Левитанского, и для М. Цветаевой творчество есть сама жизнь, одна из ее форм, без которой душа пуста, а существование бессмысленно.

 

Поэзия, в глазах поэта, делает его равным Богу, т. к. искусство дает художнику возможность расширить границы времени и пространства, при этом позволяя художнику оставаться не вне мира, а внутри его, что, в свою очередь, позволяет быть не зрителем, а непосредственным участником жизни.

 

-----

* Фрагмент научно-исследовательской работы о творчестве Ю. Левитанского.
1. Бершин Е. Виток дороги // Литературная газета. 1996, № 11.
2. Лев Озеров. Ещё один сосуд разбился // Лит. газета. 1993, № 13.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: