Как-то среди череды праздников, которые мы, как всегда, проводили на работе, коллеги мои заспорили: что лучше – работать в какой-нибудь тихой конторе с девяти до шести, с гарантированными субботами-воскресеньями, или так, как у нас на радио, в безумной этой круговерти.

 

– Да, – вздохнул кто-то, – всё у нас хорошо, но семья жалуется: ни праздников у нас, ни буден…

 

Тут мы позабыли, о чем, собственно, говорили, потому что насмерть поспорили, как правильно – «будней» или «буден».

 

Сторонники «будней» приводили свои примеры, защитники «буден» – свои. Надо сказать, и те, и другие были убедительны. В общем, решили в долгий ящик это дело не откладывать, а сразу посмотреть, что словари по этому поводу говорят.

 

Во-первых, еще раз убедились в том, что единственного числа у этого слова нет – по крайней мере, в современном языке. В говорах, правда, это слово было – в вятском говоре, например, «будень» значило «непраздничный, рабочий день недели». У Даля в словаре «будень» тоже есть, там и поговорка приводится: «Ленивому будень чем не праздник»!

 

Нас, однако, интересует не один «будень», к тому же не существующий в современном языке, а «будни». И любопытно нам, чего же у нас нет – «будней» или «буден».

 

Словарь ударений – скорее всего, для простоты, – дает нам только один вариант: «будней». Вот так: предлагается нам жить среди суровых серых будней, и всё тут!

 

А если мы не хотим?

 

Что ж, тогда открываем все остальные словари, которые только найдем. Начнем с Орфоэпического. В нем мы находим милостивое разрешение говорить так, как нам заблагорассудится: захотим – скажем «будней», захотим – «буден»…

 

Точнее, так: лучше все-таки «будней». Но допустимо и «буден», такая форма не выходит за рамки литературной нормы. А вот «Словарь-справочник лексических трудностей русского языка» вообще не видит никакой разницы между формами «буден» и «будней».

 

В общем, когда мы с коллегами или приятелями разговариваем на досуге о наших суровых буднях, совершенно неважно, как мы будем говорить – «будней» или «буден». Если же мы попадаем в ситуацию официальную, строгую, будем лучше придерживаться «будней» – так вернее...

 

Где государство, там и власть. Это не обсуждается. Естественно, ни один журналист, который пишет о политике или экономике, слова «власть» избежать не может. Вариантам и словосочетаниям нет числа – немудрено, что многие смешиваются, да так, что не разобраться. А сказать всё равно хочется, да не просто сказать, а как-нибудь этак… красиво!

 

В общем, чтобы не ходить вокруг да около, скажу, что в данном случае речь идет всего лишь о двух устойчивых сочетаниях: «власть имущие» и «власти предержащие». Если вдуматься да в словарях покопаться, то это примерно одно и то же. Кто такие «власти предержащие»? Это лица, облеченные властью. Слово «предержащий», как вы понимаете, устаревшее, и вообще нигде, кроме этого выражения, в современном языке не употребляется. Оно из церковнославянского языка. «Предержащий» – это держащий высшую власть, начальствующий, одним словом. «Всяка душа властем предержащим да повинуется» – это из «Послания к римлянам».

 

В общем, с «властями предержащими» как будто разобрались. Надо только обратить внимание, что склоняются здесь оба слова: «власти предержащие, властей предержащих, к властям предержащим» и так далее.

 

Теперь «власть имущие», о которых мы, журналисты, тоже так любим писать и говорить, которых так любим интервьюировать. «Имущий» – это понятно что такое. Совсем не то, что «неимущий». Если «неимущие» – это бедные, то «имущие» – наоборот, богатые, состоятельные, имеющие что-то. В нашем случае, о котором мы говорим, – имеющие власть. «Имущие» власть, или, если поменять порядок слов, «власть имущие». Понятно, что слово «власть» здесь ни в коем случае не склоняется! Незачем ему это делать, как мы выяснили. Есть власть имущие, нет власть имущих, обратитесь к власть имущим, пишем и говорим о власть имущих… Вот видите, слово «власть» стоит здесь не на жизнь, а насмерть, не желая изменяться. И об этом нам стоит помнить – когда пишем о властях предержащих и власть имущих: по сути об одном и том же, но несколько по-разному.

 

Калоши носить сейчас не принято – по крайней мере, в городах. Если и увидишь их где-нибудь, то в деревнях, где еще не забыли о том, что такое валенки; да еще, может быть, городские бабушки нет-нет да наденут калоши – обувь берегут. Ну и на даче в дождливую погоду с калошами очень даже удобно.

 

Вот я сказала трижды – «калоши», хотя вовсе не очевидно, что это правильно. Вообще-то часто возникает вопрос: а как нужно говорить и писать – «калоши» или «галоши»?

 

Начнем с главного, то есть с ответа на вопрос. Я выбрала букву «К» не случайно. «Калоши» – сейчас именно такое написание и произнесение считается литературным, хотя употребление слова «галоша» словари признают вполне допустимым. Понятно, что «калоша» – это абсолютно то же самое, что «галоша», просто пишутся и произносятся они немного по-разному. Такое бывает – два варианта одного и того же слова.

 

Теперь о том, откуда они взялись, эти варианты. Историко-этимологический словарь полагает, что в русском языке сначала появилось слово «калоша» (с начальным «К»). Например, Пушкин писал брату: «Да пришли мне калоши…».

 

«Галоша» с начальным «Г» – слово несколько более позднее. Его можно найти в словарях, начиная с середины XIX века. Слово однозначно западноевропейское: «галоша» – из французского, «калоша» – возможно, из немецкого, а может быть, оно появилось уже на русской почве, это нельзя сказать теперь с абсолютной уверенностью.

 

Дело в том, что и во французском языке происхождение слова «galoche» не совсем ясно. Можно лишь предполагать: например, оно могло восходить к латинскому «gallica» – «галльская сандалия»… Но давайте скажем честно: это не более чем предположение, пусть и красивое.

Нам же надо запомнить, что если уж мы говорим о калошах, то лучше так их и произносить – «калоши». Через «К».

 

Праздник, праздник! Ну можно ли в это время усидеть дома? И надо ли? Все, кто может, – в гости! Телефоны в это время всегда заняты, люди звонят друг другу, поздравляют, приглашают: давайте вы к нам, нет, лучше вы… Приезжайте же, приезжайте, места хватит, всех берите с собой, приезжайте со всеми чадами и домочадцами!!!

 

«Домочадцы» – такое вот знакомое и незнакомое слово. Кстати, если заметили, мы очень редко произносим его в единственном числе – «домочадец». Обычно только во множественном – «домочадцы». А насчет того, что оно незнакомое – так я решила на днях провести маленький эксперимент: спрашивала всех подряд, что люди понимают под «домочадцами». Мне отвечали в основном так: «Ну… это же понятно… домочадцы – это семья, все члены семьи, которые живут в одной квартире, в одном доме».

 

Это и правильно, и неправильно. «Домочадец»… Слово это трудно признать повседневным. Его все понимают, но вспоминают о нем редко – разве что в ироничном каком-то смысле. И, действительно, прежде всего – когда говорят о членах одной семьи.

 

Слово явно устарело. Но в те времена, когда оно было самым что ни на есть современным, значило не то, что теперь. «Домочадец», по Далю, это «воспитанный в доме служитель и вообще вся прислуга». Вот они кто такие, домочадцы эти самые! Потому, собственно, и говорилось, в знак особого гостеприимства: «Просим покорно к нам с чады и домочадцы!» – то есть с детьми и со всеми, кто живет в доме, в том числе и с прислугой. К домочадцам относили в богатых домах и так называемых приживалов и приживалок, дальних родственников, разнообразных нахлебников, которые в этом доме постоянно присутствовали.

 

Примерно так же характеризует «домочадцев» и Словарь Ожегова: «домочадцы» – люди, которые живут в чьей-нибудь семье на правах ее членов. И помета – «устарелое». Действительно, такое сейчас редко бывает: семьи невелики, прислуга, если у кого и есть, так всё больше приходящая. Домработницы, няни, гувернантки не живут в домах и квартирах на правах членов семьи. В гости – да, ходим, но в основном уже только с чадами.

 

Эх, где они, домочадцы!…

 

Сейчас я собираюсь немного вас повеселить. Хотя, надо сказать, сам вопрос никакого особого веселья не предвещал: один из слушателей радио «Эхо Москвы» заинтересовался, как одним словом назвать человека, который постоянно ездит за границу. Ведь не ездок же это, в самом деле!

 

Слушатель наш (коли не шутил) предложил и варианты на выбор: ездун, ездюк или ездец…

 

Он-то, может быть, и шутил, но мы люди серьезные, без словарей ни шагу. Поэтому я сначала решила заглянуть в Словарь Даля: что там говорится о человеке, который ездит?

 

И что, вы думаете, я там нашла? Да всё! Буквально всё, о чем спрашивал и что предлагал в качестве возможных вариантов наш слушатель. Конечно же, прежде всего, есть всем известный «ездок». Это путник, тот, кто ездил или ездит куда-нибудь, проезжий.

 

Но если бы этим всё ограничилось! Представьте себе – и это кроме шуток! – есть там слово «ездец». Это старинное обозначение конника, всадника. Но и это еще не всё: в словаре имеется слово «ездун» и даже «ездунья». Это, как выражается Даль, «охотник (или охотница) ездить», – то есть те, кто любят ездить. А в тамбовских говорах «ездуном» называли непоседу.

 

Наконец, сведения для самых любопытных: в ярославских говорах были слова «ездава» и «ездуха» – так называли непосед и резвушек. А в вятских говорах существовал «езжак» – специальное название для приезжего извозчика…

 

Вот он, безграничный наш язык, чего в нем только не было! Но, как ни жаль, слова эти в прошлом. Знать о том, что они были, полезно, но не более. Боюсь, попробуй вы прилюдно назвать «ездуном» того, кто часто ездит за границу, да еще в его присутствии, вас могут и не понять. Не советую. Особенно если у вашего собеседника плохо с чувством юмора.

 

На месте языковедов я бы памятник поставила нашей политической элите. Знаете за что? За оживление языковых процессов. Это они, политики, так часто заставляют нас задуматься: а как на самом деле будет правильно? Пример привести? Пожалуйста. Сидишь перед телевизором после рабочего дня, лениво переключаешь каналы, и вдруг какой-нибудь известный персонаж бодро произносит:

– Ну послушайте, надо же наконец научиться отделять зёрна от плёвел!

 

Ага, вот и вы встрепенулись. Что, собственно, и требовалось. Дремоту как рукой сняло. Вам стало интересно, не правда ли? То есть сначала, может быть, стало смешно – действительно, это забавно звучит: «плёвел». А потом вы вдруг поняли, что не знаете точного значения слова «плЕвелы».

 

Понятно, что это нечто нехорошее – раз зёрна надо от этого очистить. Да, собственно, никто уже не думает о зёрнах, когда произносит это устойчивое выражение – «отделить зёрна от плЕвел». Оно всплывает у нас в сознании, когда мы хотим сказать нечто вроде: «Здесь надо выделить главное, отделить важное от неважного, от чепухи, от всего лишнего».

 

Словарь ударений, который практически никогда не разъясняет значения слов (у него другая задача), в случае с «плЕвелами» все-таки считает нужным пояснить, что это такое. Слово действительно редкое, кроме этого фразеологизма нигде, собственно, не используется.

 

Итак, «плЕвелы» (во множественном числе) – это нечто вредное, говорит словарь. Так же полагает и Орфоэпический словарь, которым мы так любим пользоваться. «ПлЕвелы» – что-то вредное, дурное, засоряющее. Отмечу, правда, что есть еще один «плЕвел» – вот так, в единственном числе, это растение такое. Но это совсем другое, нас этот плЕвел не интересует.

 

То, что именно так оно и есть, подтверждает и Даль в своем словаре. «ПлЕвел, плЕвелы» – это сорные или вредные растения в хлебе. Вот оно откуда, отделение зёрен от плЕвел…

 

А вы говорите, политики наши плохи. Сколько интересного мы бы без них не узнали!

 

Извините, вы выходите на следующей? Извините, пожалуйста, вы не скажете, где метро?… Извините, извините, извините…

 

Это становится чем-то вроде универсального обращения – вместо «товарища», «гражданина» и «гражданки», «девушки», «сударя» и всего того, с чем мы никак не можем разобраться.
 

Однако есть и просто «извините» – то самое «извините», которое мы произносим именно тогда, когда хотим попросить прощения, извиниться, принести извинения. Казалось бы – чего проще? Но не тут-то было. У «извините» есть соперник, странное такое слово – «извиняюсь».
 

«Извиняюсь». Наверняка вы сотни раз слышали, как говорят «извиняюсь». Вроде бы очень похоже на «извините», да что там, это практически то же самое… Однако человек, чуткий к слову, смутно ощущает в этом «извиняюсь» какую-то подмену. Когда вам говорят «извините», вы понимаете, что у вас действительно просят прощения, а когда бросают (именно бросают) «извиняюсь», трудно не уловить в этом пренебрежение, если не издёвку. В чем же дело?
 

Оказывается, языковеды наши смутные ощущения давно перевели в научную плоскость. Вот что сообщает нам по этому поводу «Словарь русского речевого этикета». Если «извините» – это широкоупотребительная форма вежливого извинения, то «извиняюсь» – это просторечное слово, которое, извините, находится вообще за рамками литературной нормы. Считается, что это самое «извиняюсь» вошло в оборот со времен первой мировой войны, с 1914 года.
 

«Кому не известна формула большевистской вежливости – “извиняюсь”? – писал не без горечи знаменитый русский языковед Селищев о языке революционной эпохи. – Сколько прекрасных русских слов есть для того же самого. “Виноват”. Но разве можно признать себя виноватым? “Простите”. Да наплевать мне, прощаете вы меня или нет. А я сам “извиняюсь” и будет с вас. Ужаснейшее слово и ужаснейшее с ним поведение: прежде вам наступали на ногу и говорили: “Простите”, а теперь вам говорят “Извиняюсь” – и наступают вам на ногу…»
 

«Извините», «извините» и еще раз «извините» – только это можно считать извинением настоящим. «Извиняюсь» – в лучшем случае отговорка. А о худшем, извините, лучше не задумываться.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: