Таким запомнился нам, выпускникам Пермского государственного университета 1950 года, Иван Михайлович Захаров – ученый-лингвист, оставивший заметный след в интеллектуальной жизни Перми XX века. Довелось ему работать и в педагогическом институте, и именно с этим периодом деятельности связаны самые трагические страницы его биографии, а вместе с тем и истории высшей школы Перми.

 

О том, как складываются порой взаимоотношения Учителя и Времени, которому он принадлежит, наглядно свидетельствуют приводимые далее факты и документы.

 

В 1934 году И. М. Захаров был приглашен на работу в Пермский педагогический институт, основанный незадолго до этого, в 1930/31 учебном году, путем преобразования педагогического факультета Пермского университета в самостоятельное учебное заведение. Уже осенью 1931 года (то есть в начале второго года существования пединститута) бригадой Уралобкома ВКП(б) была обследована его работа. В выводах по результатам обследования на бюро Пермского обкома ВКП(б) констатировалось, что «руководство пединститута и бюро партколлектива не обеспечили осуществления перестройки ВУЗа в соответствии с директивами партии, не вели решительного наступления на идеологическом фронте против классово враждебных теорий, не развернули большевистской борьбы за марксистско-ленинскую методологию. /.../ В литературной продукции («Учен.записки» и др.) имеют место открыто классово враждебные, шовинистические вылазки...»¹.

 

Иван Михайлович Захаров вскоре после своего появления в институте становится заведующим кафедрой русского языка, а затем и деканом литературного факультета. Приказом директора пединститута П. Г. Погожева его назначают на должность и.о. профессора кафедры русского языка (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.62.).

 

Однако Наркомат просвещения не соглашается с этим назначением. Это обстоятельство заставляет директора П. Г. Погожева в июне 1936 года еще раз обратиться в Наркомпрос с просьбой «утвердить его [И.М. Захарова – Н.П., Г.С.] в фактически занимаемой им должности и.о. профессора» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.62). Просьба подробно аргументировалась. Среди аргументов, приводимых П. Г. Погожевым, наиболее интересны следующие: «Его работы, разошедшиеся в количестве 35 тыс. экземпляров еще до 1930 г., были известны учительству далеко за пределами Урала. Эта известность привела к тому, что его, преподавателя средней школы, приглашают доцентом, как видно из документов, в Ленинградский институт им. Герцена... Одна из написанных им работ – «Экспериментальные данные о значении печатного и рукописного шрифта при овладении орфографией» – редакцией журнала «Русский язык в средней школе» была признана наиболее высокоценной. Эта же работа на съезде директоров педвузов в 1934 г. приводилась как одно из достижений Бубновского института» (ГОПАПО. Ф.1. Оп.1. Д.8703. Л.62). Далее П. Г. Погожев пишет: «Несмотря на все это, по непонятным для института причинам, несмотря на двукратное представление, доц. Захарова И.М. в утверждении в звании профессора отказано» (там же, с.62). Но и в этой просьбе, уже в июле, «вновь отказано» (там же, с.62). Еще до этого письма П. Г. Погожева, в 1935 году, Пермский пединститут ходатайствует перед Управлением высшей школы о присвоении И. М. Захарову ученой степени кандидата филологических наук по сумме печатных работ, без защиты диссертации. В 1937 году ученая степень кандидата филологических наук И. М. Захарову была присвоена. Рецензентами были  ленинградские ученые: профессор Е. С. Истрина и профессор Е. Н. Петрова. Ученый совет филологического факультета Ленинградского пединститута единогласно поддержал это мнение. К этому времени у И. М. Захарова вышли из печати 23 научные работы.

 

Вскоре страна вступила в эпоху массовых репрессий. Урал не был исключением: с августа 1937 года по март (включительно) 1938 года только на болоте в 12-ти километрах от Екатеринбурга было расстреляно (по подсчетам пермского «Мемориала») 18 474 человека, за этот же период в Перми – более восьми тысяч.

 

Предоставим слово Марии Александровне Генкель²: «В январе 1938 года я выехала из Перми в Москву для защиты кандидатской диссертации. Вскоре в Москву приехала коллега по кафедре (обе мы работали в пединституте), настойчиво уговаривала задержаться, так как в Перми шли массовые аресты лиц, у которых фамилия начиналась на букву «Г». Я рискнула вернуться домой. Павел [брат М.А. Генкель] не был арестован... Очередь на лиц, имеющих фамилию на букву «З», подошла к концу февраля. Были «взяты» Зейдлиц, Земздорф и др. 23 февраля 1938 года, после торжественного заседания в институте, ночью дома был арестован наш заведующий кафедрой Иван Михайлович Захаров»³.

 

Ничто не предвещало этого ареста: 27 октября 1938 года на Ученом совете института И. М. Захаров делает доклад о самостоятельной работе студентов. 7 февраля 1938 года Иван Михайлович командируется в Ленинград на конференцию в Институт языка и мышления им. акад. Марра. А 22 февраля 1938 года «и.о. прокурора Камского Бассейна»(!) было подписано постановление об аресте И.М. Захарова, в котором он «изобличается в том, что является участником диверсионной повстанческой эсеровской организации» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.30). В протоколе обыска написано: «...Почты, писем, адресов не обнаружено», – и предписано «содержать под стражей 1 категории» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.30)⁴.

 

Были арестованы еще несколько преподавателей пединститута, в том числе и его директор П. Г. Погожев. Приказ от 27 февраля 1938 года и. о. директора Пермского пединститута гласит:  «Отчислить из состава  научных работников института Захарова И.М. и К.В. Шнарр (Ларькину) как арестованных органами НКВД» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.30).

 

Сотрудниками органов НКВД организуются жалобы студентов на попавших под репрессивное колесо преподавателей по поводу срыва занятий, опозданий, игнорирования «политических лекций». Обвиняемым (в том числе и Ивану Михайловичу) часто приходится отвергать наговоры, доказывая их абсурдность. Один из студентов пишет о «методологических извращениях» в лекциях И.М. Захарова, который «противопоставил высказывания Энгельса и высказывания буржуазного ученого Сэпира, последние как правильные...» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.100-101). Позже, в постановлении от 14 декабря 1938 года, отменяется первое обвинение («участник диверсионной повстанческой эсеровской  организации»), ибо оно «не подтвердилось». Вместо этого констатировалось: «Следствием установлено, что Захаров И.М. систематически вел антисоветскую агитацию, направленную на дискредитацию политики ВКП(б) и советского правительства» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703). Первоначальная статья обвинения была заменена другой – 58-10, ч.1 (антисоветская пропаганда). В протоколе допроса от 22 ноября 1938 года записано, что И. М. Захаров уточняет: «в партии эсеров он не состоял, но разделял их взгляды, а также состоял в боевой дружине эсеров в г. Оренбурге, организованной по охране населения от еврейских погромов».

 

И. М. Захаров отвергает показания уже ранее допрошенных преподавателей ПГПИ о своих антисоветских высказываниях и антисоветской пропаганде, пытается пояснить свою позицию. 15 марта 1940 года (через два года после ареста) был очередной допрос, в процессе которого «уточнялись» некоторые детали, касающиеся якобы имевших место высказываний И. М. Захарова – в частности, о его положительном отношении к таким политическим фигурам, как Бухарин, Зиновьев (реплика И.М.: «Такого разговора не было, я это отрицаю»). Был задан вопрос о якобы высказанном И.М. Захаровым в обществе преподавателей института мнении, что «материальное положение преподавательского состава ухудшается, несмотря на введение штатно-окладной системы правительством» (И.М.: «Такого разговора я сейчас не помню»); «о протаскивании И.М. Захаровым на своих лекциях антисоветских трактовок о языке, о его положительном отношении к работам Э. Сепира».

 

Особо оговаривалась «вредительская манера чтения лекций – медленная». Приведем фрагменты из протокола допроса от 15.03.40 г. Вопрос: «Вы подтверждаете, что лекции преподавались учащимся вами методом диктанта?». Ответ: «Диктовку я считаю – это медленное чтение лекции, чтобы дать возможность записать студентам по тем предметам, где отсутствовали учебники, что мной проводилось в действительности. Это я не отрицаю». (Еще раз напоминаем читателям: документы цитируются без стилистической правки.) Вопрос: «Вы признаете, что такой метод преподавания отражался на успеваемости учащихся?» Ответ: «Я признаю, что методом медленного чтения лекции приносил вред для учащегося. 1) Полностью не излагается материал, предусмотренный программой, который должен знать студент. 2) Нет возможности самостоятельного глубокого изучения дополнительного пособия самим студентом». (ГОПАПО. Ф.1. Оп.1. Д.8703. Л.99-101;142-143;151-153).

 

Заметим, что после своего освобождения Иван Михайлович читал лекции по-прежнему медленно и студентам это нравилось: можно было успеть все записать. Речь его была красивой, он часто цитировал примеры из классической литературы и читал эти отрывки артистично. Записи лекций были единственным пособием для подготовки к экзаменам. Учебников не было.

 

Была ещё одна претензия НКВД к Ивану Михайловичу: он считал наиболее выразительной речью ту, которая насыщена глаголами Следующий диалог со следователем был вызван именно этим обстоятельством. Вопрос: «Какую речь вы считаете действительной?». Ответ: «Действительную речь я считаю ту, которая среди других имеет большую оглаголенность». Вопрос: «Вы давали задание студентам в сопоставлении речи Сталина с речью Керенского с учётом употребления глаголов и других частей речи, для того чтобы определить её действительность? Подтверждаете ли вы это?». Ответ: «Как один из моментов работы я допускаю, это могло быть, но, ввиду давности времени, сказать не могу следствию, могли ли это выполнить задание студенты. Я вспоминаю теперь, мною была дана тема «Язык и стиль Сталина», и для сравнения пролетарского стиля оратора мной было предложено учащимся студентам составить [очевидно, должно быть: «сопоставить»] речь Сталина с речами деятелей думы».

 

(Судя по всем формулировкам вопросов и ответов, текст допроса был написан заранее следователем или штатным составителем и оставалось лишь только заставить арестованного подписать протокол.)

 

Допрос продолжается. Вопрос: «Вы, работая доцентом в Молотовском педагогическом институте, занимались методологическим извращением в определении языка, данного Сепиром и другими языковедами старой и современной западноевропейской лингвистики. Признаете ли вы это?». Ответ: «Методологические извращения в моих лекциях могли быть. Это я подтверждаю, но в определении языка, данном Сепиром, я убежден и так давал объяснение студентам... Сепир прав, что язык – не биологическое, а социальное явление». Вопрос: «Вы признаете себя виновным в предъявленном Вам обвинении, что, будучи настроенным враждебно к существующему строю в СССР, вели антисоветскую агитацию среди преподавательского состава Молотовского педагогического института, которая была направлена против проводимых мероприятий ВКП(б) и Советской власти?» Ответ: «В предъявленном мне обвинении виновным себя я признаю, но враждебно к существующему строю я не был и следствию в этом хочу рассказать правдиво: в силу старого моего воспитания, навыков, привычек у меня разговор иногда мог носить антисоветский характер, и это безусловно противоречило проводимым мероприятиям партией ВКП(б) и Советского Правительства» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.99-101).

 

Одному из студентов Иван Михайлович дал тему дипломной работы «Язык и стиль речи Сталина по его докладу на XVII съезде партии». Особое внимание автор должен был обратить на характер употребления различных частей речи Сталиным и буржуазными думскими деятелями (Милюковым, Керенским, Чхеидзе). С точки зрения следствия, автор диплома «получил антисоветские выводы, речи Керенского, Милюкова оказались более действенными, чем речь Сталина» (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.870З. Л.101).

 

27 марта на дело И. М. Захарова следователь наложил резолюцию: «Полагал бы: следственное дело по обвинению И.М. Захарова направить на рассмотрение Особого Совещания НКВД СССР». (ГОПАПО. Ф.641. Оп.1. Д.8703. Л.153). Особое совещание чаще всего заканчивалось приговором к расстрелу. Но в данном случае Особое совещание приняло решение осудить И.М. Захарова на пять лет трудовых лагерей по статье 58 - 10, ч.1. (контрреволюционная пропаганда). Эта более «мягкая» по формулировке обвинительная статья позволила И.М. Захарову после освобождения работать преподавателем.

 

Мария Александровна Генкель в 1996 году вспоминала: «Ивана Михайловича осудили по 58 статье (контрреволюционная пропаганда). Он потом рассказывал нам страшные вещи. В тюрьме, в камере, заключенные стояли вплотную, нельзя было ни лечь, ни сесть. Окна были забиты досками, люди задыхались, теряли сознание, но продолжали стоять. Вскоре он совершенно потерял силы: дистрофия. Его перевели в тюремную больницу. Однажды его вынесли в коридор. Он лежит и слышит разговор: “Надо дать знать на волю, что умер профессор”. Он испугался, что эта новость дойдет до его жены, стал требовать врача, настоял, чтобы его снова вернули в палату. Так железная воля, воля к жизни победила смерть. В лагере он работал в бухгалтерии, жена слала посылки, и он отбыл свой срок. И.М. рассказывал о перекрестном допросе, при котором следователи меняются, а подследственный стоит под светом электрической лампы без еды и сна столько часов, сколько может выдержать. И.М. выдержал 48 часов, а потом все-таки подписал протокол»⁵. Во время допросов Ивану Михайловичу выбили зубы, а восхищавшей нас белизной блистали протезы…

 

Иван Михайлович Захаров был освобожден досрочно 15 февраля 1943 г. С 1 августа 1943 года по 1 сентября 1945 г. он – научный сотрудник Института усовершенствования учителей г. Молотова (так называлась Пермь с 1940 по 1957 год), а с 7 октября того же 1943 года Иван Михайлович – и.о. доцента кафедры языкознания университета, с 15 сентября 1944 г. – и.о. заведующего кафедрой языкознания Пермского государственного университета.

 

Приведенные нами факты и документы настолько красноречивы, что ни в каких дополнительных комментариях не нуждаются. В заключение, для контраста, процитируем лишь несколько фрагментов воспоминаний учеников Ивана Михайловича Зырянова.

 

И. А. Плешкова, выпуск 1952 года. Иван Михайлович Захаров преподавал у нас с первого курса. Это был пожилой человек среднего роста, с лицом калмыцкого типа и лукавыми карими глазами. Мы любили его лекции. И.М. часто улыбался, шутил. Помню кто-то спросил у него: как правильно сказать «с придАным» или «с прИданым». Он ответил  «Я бы предпочел невесту с придАным».

О. И. Богословская, выпуск 1949 года. Иван Михайлович Захаров – мой первый университетский Учитель. Все его лекции – это целый лингвистический университет! В лекциях по современному русскому языку, которые он читал артистично, Иван Михайлович учил чувствовать слово и постигать его тайны. Так я стала стилистом. Иван Михайлович подсказал мне и тему дипломной работы, которая позже стала темой кандидатской диссертации. Она посвящена поэтическому творчеству знаменитых кижских сказителей Рябининых. Работа связана с удивительными в своей первозданности кижскими говорами и их носителями, лучшие черты которых хранят народные  песни и поэтические предания. Так возникла проблема: народно-поэтическая и народно-разговорная речь, которая стала темой моих научных изысканий на всю жизнь.

М. Н. Кожина, выпуск 1948 года. Иван Михайлович не просто эрудированный преподаватель, доцент, но незабываемая самобытная личность, редкой души человек. Как специалист – это высокого класса профессионал, многосторонний знаток различных областей филологии, прекрасный методист, это в полном смысле – профессор старой классической школы. Он читал нам общее языкознание, старославянский язык, руководил курсовыми и дипломными работами. Им написан отличный учебник по синтаксису русского языка, концептуальный, глубокий, ясный и четкий, с богатым и ярким иллюстративным материалом. Иван Михайлович отличался необыкновенной добротой и чуткостью, подбадривал своих коллег, молодых преподавательниц, со свойственной ему лукавинкой во взгляде. Помогал он не только словом, но и делом. Как руководитель, заведующий кафедрой, был очень требователен и справедлив, но и сам много работал. Собрал дружный кафедральный коллектив.

 

-----

1. Государственный общественно-политический архив Пермской области – ГОПАПО. Ф.1. Оп.1. Д.139. Л.1-2. В дальнейшем ссылки на документы ГОПАПО даются в тексте статьи.
2. Генкель Мария Александровна – с 1958 по 1975 заведующая кафедрой общего и славянского языкознания ПГУ.
3. Генкель М.А. Семья Генкель //Пермский университет в воспоминаниях современников. Вып. 3. 1996. С. 27.
4. Цитируемые в данной статье документы, протоколы допросов, вопросы следователей, сфальсифицированные работниками НКВД ответы И.М. стилистически не правились.
5. Генкель М.А. Семья Генкель. Указ. изд. С.28.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: