Первоначальные впечатления от творчества великого русского классика И.С. Тургенева, как правило, трагичны, поскольку традиционно самым первым из его многочисленных произведений школьники прочитывают (или, увы, прослушивают в товарищеском пересказе) печальную историю глухонемого Герасима и его питомицы – собачки Муму. Помните? «Он бросил весла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним на сухой перекладинке – дно было залито водой – и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней на спине, между тем как лодку волной помаленьку относило назад к городу. Наконец Герасим выпрямился поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шею Муму, поднял ее над рекой, в последний раз посмотрел на нее… Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки…»¹.

 

Опираясь на собственные воспоминания, могу сказать, что скорбь о безвременной кончине невинного животного, как правило, соседствует с недоумением: почему? ну почему нужно было топить Муму, если Герасим от злобной барыни всё равно ушел? И никакие учительские объяснения, что, дескать, невозможно было сразу вытравить рабскую привычку подчиняться, не помогали: репутация бедного Герасима оставалась безнадежно подмоченной.

 

По-видимому, такое восприятие сюжетной ситуации тургеневской повести достаточно типично, поскольку не одно поколение школьников и студентов распевало на мотив музыкальной темы композитора Н. Рота к кинофильму Ф.Ф. Копполы «Крестный отец» немудрящую песенку:

Зачем Герасим утопил свою Муму?
Я не пойму, я не пойму.
Зачем, зачем,
Зачем, зачем,
А чтоб с уборкой
Больше не было проблем².

 

Как и в случае с любым другим фольклорным текстом, существовали и, должно быть, существуют до сих пор многочисленные варианты. Возникает экзотическая грамматическая форма «своё Муму», даются разнообразные, как правило, более-менее циничные ответы на заданный вопрос: «Чтоб больше гавкать неповадно было всем», «Ну почему? / Ну потому: / Ему пожить хотелось тихо одному», «Ах, почему, / Ах, почему, / Тургенев взял и написал свою фигню», «Хотел хозяйку, спьяну утопил не ту» и т.д. и т.п. Неизменным «ядром» текста остается вопрос, выражающий бессилие детского разума перед замыслом гения.

 

Однако, по-видимому, именно чувство недоумения в сочетании с трагическими, достаточно серьезными для всякого нормально развивающегося ребенка переживаниями, заставляют помнить это произведение и порою даже вызывают определенную творческую реакцию, непосредственную либо отсроченную, запоздалую (поскольку однозначно не только дети сочиняют тексты «про Муму»). Результатом такой реакции чаще всего являются произведения из области «черного юмора», возможно, поскольку именно юмор способствует преодолению различных стрессовых ситуаций и фобий.

 

Из произведений вербальных, помимо вышеупомянутой песенки, сразу вспоминаются анекдоты про Муму и Герасима. «И всё-таки, Герасим, ты что-то недоговариваешь, – сказала Муму сосредоточенно гребущему хозяину». «Сэр, а где же наша собачка Монморанси? – спросили трое в лодке русского туриста Герасима». «Эх, внучек, внучек, и опять ты всё перепутал! – сокрушался старый дед Мазай, встречая Герасима после очередной лодочной прогулки». «Сэр Генри Баскервиль вызывает к себе Шерлока Холмса и говорит: “Мистер Шерлок Холмс, боюсь, мы больше не нуждаемся в Ваших услугах по поимке Собаки Баскервилей. С минуты на минуту к нам должен прибыть из России крупнейший специалист в этой области, мистер Герасим”». «Ну, вот мы и снова встретились, Герасим, – дружески улыбнулась Собака Баскервилей, выходя навстречу побледневшему от ужаса сэру Генри».

 

Как нетрудно заметить, достаточно часто здесь имеет место игра образами далеких друг от друга литературных произведений, столкновение которых в одном тексте во многом и предопределяет комический эффект: Муму – Монморанси – Собака Баскервилей; Герасим – трое в лодке – дед Мазай – сэр Генри Баскервиль. Подобная игровая ситуация в принципе характерна для анекдотов, героями которых являются литературные персонажи, стоит вспомнить хотя бы легендарную пару Наташа Ростова – поручик Ржевский.

 

Интересно то, что в анекдотах такого рода Герасим зачастую выступает именно как носитель русского национального начала, пусть и взятого в его негативном аспекте: шокирующая рафинированных европейцев (как правило, в лице англичан) жестокость по отношению к животным. При этом поведение Герасима никак не оправдывается и не объясняется, что, в принципе, также согласуется с традиционными представлениями о загадочности и стихийности русской души. Отсутствие объяснений со стороны самого Герасима мотивируется характером его недуга, что порою также становится предметом комического обыгрывания.

 

Хрестоматийные образы глухонемого гиганта и его крошки собаки нашли свое отражение не только в словесных культурных текстах: графическим подтверждением этого тезиса являются шаржи Андрея Бильжо, известного всей стране в качестве замечательного доктора-«мозговеда» сатирической телепрограммы «Итого», к сожалению, безвременно прекратившей свое веселое существование. Сатирическая направленность ощутима и в этом цикле его работ, превращающем героев Тургенева в наших современников, способных с легкостью процитировать высказывания политиков XXI века (к примеру, утопающая в речке Муму вспоминает знаменитое высказывание В.В. Путина: «А обещали мочить в сортире…»).

 

 

А так выглядел торт, которым угощали гостей конференции:


 

Стоит вспомнить для примера также замечательный советский мультфильм «Волк и теленок», воспевающий героические деяния приемного отца-одиночки. Там есть один любопытный эпизод, когда добродушный, но малообразованный Волк, на печи которого в силу каких-то загадочных обстоятельств завалялась книга И.С. Тургенева, желает развлечь теленка историей про ему подобных и подсовывает малышу повесть с мнимо «говорящим» названием: «Муму». В результате бедняжка горько плачет и кричит «Собачку жалко!» Вероятно, можно рассматривать данный эпизод как сатиру на политику отечественного Министерства образования, полагающего, что если в произведении появляются образы животных, то его однозначно можно отнести к литературе для детей, но нас в большей степени интересуют другие моменты. В очередной раз тургеневское произведение оказывается помещенным в иронический контекст, ориентированный на массовое восприятие, и в очередной раз оно ассоциируется с фольклором, поскольку весь мультфильм сознательно стилизуется под русскую народную сказку о животных.

 

Есть и более яркие, необычные примеры тиражирования образов Муму и Герасима. В частности, одно время среди студентов-филологов Пермского государственного университета, ездивших в Санкт-Петербург на конференции, преддипломные практики и просто в туристических целях, особой популярностью пользовалось кафе «Муму» на площади им. Тургенева. В студенческо-филологических кругах его ласково именовали «Дохлая собака» или даже «Наша дохлая собака», претенциозно компилируя названия знаменитого богемного кабачка начала ХХ века («Бродячая собака») и одного из эпатажных сборников поэтов-футуристов («Дохлая луна»). Интерьер кафе украшали фигура огромного зверообразного мужичины с булыжником в одной руке и веревочкой в другой, а также множество очаровательных плюшевых песиков с огромными печальными глазами. По свидетельству местных официантов и личным наблюдениям, это заведение пользовалось большим успехом у детей.

 

Число примеров, подтверждающих «народность» этих двух тургеневских героев может быть увеличено: стоит вспомнить хотя бы худенькую собачку, периодически сменяющую толстую коровку на фантике конфет «Муму», и шутку в одной из передач КВН по поводу господина Герасима, представителя Общества защиты животных. Вероятно, существуют и другие, наглядные доказательства, к сожалению, оставшиеся неизвестными автору этой статьи. Не случайно имя Муму попало в подборку АиФ «От Лесси до Несси. 20 самых знаменитых животных» со следующим комментарием: «Несчастная собака, по прихоти самодурствующей барыни-крепостницы (а на самом деле коварного писателя Тургенева!) утопленная немым Герасимом, нежно любима всем русским народом <…>»³

 

Нетрудно заметить, что все вышеприведенные случаи объединяет принципиальная «оторванность» героев от текста-первоисточника, от реалий крепостного помещичьего хозяйства девятнадцатого века и искусно выстроенной системы образов произведения. Из сферы народной интерпретации фактически исключаются несчастная любовь Герасима – Татьяна, её пьяница-муж Капитон и даже, по большому счету, главная злодейка – барыня. Глухонемой дворник и его любимая собака остаются только вдвоем и начинают со свойственной мифологическим героям легкостью перемещаться во времени и пространстве. Существенно трансформируется и сам образ Герасима: вряд ли человеку, не читавшему текст первоисточника, но знакомому с фольклорными его интерпретациями, придет в голову мысль, что «вместе с преданной собачонкой тонет в воде живое человеческое сердце, оскорбленное, униженное, измятое диким произволом»⁴. В современном массовом сознании образ Герасима – это скорее образ палача, садиста, этакого «собачьего» маньяка, но отнюдь не страдающей жертвы крепостничества. От прототекста остаются лишь имена героев, память о трагическом эпизоде утопления и заложенный в нем эффектный визуальный контраст между гигантской фигурой угрюмого силача и крошечным силуэтом беспомощной собачонки.

 

По-видимому, среди всех героев Тургенева только этой паре – Герасиму и Муму – удалось стать истинно «народными героями», перейдя со страниц литературного произведения на бескрайние просторы отечественного фольклора и бытовой культуры. Этот факт отнюдь не свидетельствует в пользу того, что рассказ «Муму» – лучшее произведение И.С. Тургенева: русская классика в целом мало востребована современным фольклором, Ф.М. Достоевскому и А.П. Чехову в этом отношении «повезло» еще меньше, если, конечно, вообще уместно говорить о каком-либо «везении» в данном случае. Вполне очевидно, что механизмы фольклоризации совершенно безжалостно перемалывают авторский замысел, что вряд ли могло бы импонировать как самим классикам, так и трепетным их почитателям. Однако указанный факт лишний раз подтверждает мысль о многообразии литературного наследия И.С. Тургенева и, кроме того, позволяет говорить о некоторых специфических качествах рассказа «Муму», спровоцировавших, в совокупности с внетекстуальными факторами (такими как широкая известность, включение в школьную программу и т.п.), творческую реакцию народных масс. Выявление и последующее исследование тех качеств литературного произведения, которые позволяют его героям стать героями фольклора, представляет собой отдельную, как представляется, очень непростую научную задачу, однозначное решение которой вряд ли осуществимо в рамках жанра статьи. На данный момент достаточно будет обозначить само существование такой задачи, интересной и важной как для литературоведения, так и для современной фольклористики.

---

1. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах. – М. – Л.: Издательство академии наук, 1963. – Т.5. – с.289
2. Произведения школьного фольклора записаны от учащихся старших классов и выпускников пермских школ №6, №7, №9, №22, №32 во второй половине 1990-х – начале 2000-х гг.
3. «От Лесси до Несси. 20 самых знаменитых животных» // Аргументы и факты, №40 (1509), 30 сентября – 6 октября 2009 г – с. 26
4. Соловьев Е. И.С. Тургенев // Державин. Жуковский. Лермонтов. Тургенев. Лев Толстой: Биогр. повествования / Сост., общ. ред. и послесл. Н.Ф. Болдырева. – Челябинск: «Урал», 1995. – С.285.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: