Хорошее слово – «наши». Теплое слово.  Даже домашнее какое-то. Уютное.

Наши дела, наши планы, наши соседи, наши друзья…

И дело не только в том, что все эти дела, планы, соседи и друзья в соединении с притяжательным местоимением «наши» утрачивают свою отчужденность и обнаруживают причастность, принадлежность. Не менее важно, что это причастность к уже существующему единству, принадлежность сложившейся общности – некоему мы, нам, а в этом контексте даже наши проблемы и наши недостатки переживаются легче, ибо не в одиночку.

Есть, правда, и риск: наши пороки грозят сами собой обернуться (притвориться) нашими достоинствами, ведь коллектив, как известно, большая сила и – хуже того – всегда прав. И всё-таки в определении «наши» есть утешительный и «защитительный» смысл.

Однако зависимым положением слово «наши» не удовлетворяется и не ограничивается – оно (как, впрочем, и многие другие слова, и не только слова) норовит повысить свой статус, высвободиться из-под бремени обслуживания-подчинения и обрести полную самостоятельность, то есть стать не определяющим, а определяемым, перейти из местоимений в существительные. Например, так: Наши затеяли праздновать Новый год в дорогом ресторане. Или: Наши передумали тратиться на ресторан: кризис как-никак.

Интересно, что компьютеру эти метаморфозы не нравятся. Он подчеркивает слово «наши» зеленой волной и подсказывает: «Нет существительных, согласующихся с прилагательным “наши”». Ну, компьютер, как известно, грамотей механический и весьма относительный, тем более что слово «наши» ни до субстантивации, ни после неё вовсе не прилагательное.

Однако сама по себе метаморфоза – вещь действительно небезопасная, ибо кто был ничем, тот, как правило, ничем и остается, разве только становится заметным, угрожающим ничем. Вот и слову «наши» никак не избавиться от родовой травмы – изначальной и неизбывной несамодостаточности: даже  если «нашим» удалось субстантивироваться,  то по их поводу неизбежно возникает вопрос не «кто?», а «чьи?» И далее, в уточнение: кому принадлежат? кем опекаются-управляются? от кого получают инструкции, указания, советы, команды?

Замечательную иллюстрацию на интересующую нас лингво-социологическую тему написал когда-то Ф.М. Достоевский. В его романе «Бесы» слово «наши» фигурирует в двух интересующих нас ипостасях.

Прежде всего, конечно, в обычном своём качестве определения при существительном: «в наших внутренних и внешних делах», «в наших главах», «из столичных прогрессивных уголков наших»,  «нашим помещикам», «с нашими мужичками»,  «немцы – двухсотлетние учителя наши» и т.д. и т.п.

А параллельно «наши» используются  в качестве субстантива: многозначительно-расплывчатого  названия некоего сообщества, которое не сразу персонифицируется, предъявляется постепенно и по ходу романа из аморфной группы необязательных слушателей либеральных эскапад Степана Трофимовича Верховенского цементируется в исполнителей злой воли авантюриста и провокатора Петра Верховенского.

«У наших» – так и называется глава, в которой «наши» предстают во всей  красе своего агрессивного невежества, ущемленного самолюбия и зловещей готовности к исполнению внушенной им миссии. Эти «угрюмые тупицы», как называет их Петр Степанович, изнемогают от желания заполнить собственную пустоту звонкими новомодными мнимостями и представляют собой самый подходящий «материал» для любых политических манипуляций, для «решения скорого, в чём бы оно ни состояло», даже если это решение «срезать радикально сто миллионов голов».

Бесхозные в начале романа (нельзя же всерьёз считать их поводырем Степана Трофимовича, который только и умел, что «либерально и красноречиво болтать»), в лице Верховенского-младшего «наши» обретают своего гуру, который умело втягивает их в «систематический скандал» с поджогами и убийствами, намертво связывает круговой порукой, а саму эту связь скрепляет кровью выпавшего из рядов Шатова, которого для проверки боеготовности подопечных и укрепления собственной безраздельной власти над ними объявляет доносчиком. «В то,  что  Шатов  донесёт,  наши  все  поверили;  но  в  то,  что Пётр Степанович  играет  ими,  как пешками, – тоже  верили. А затем все знали,  что завтра  всё-таки явятся  в  комплекте  на  место,  и  судьба  Шатова решена. Чувствовали, что вдруг как мухи попали в паутину к огромному пауку; злились, но тряслись от страху».

Разумеется, так всё и случилось: «собрались  наши   в  полном  комплекте,  впятером», ибо твёрдо усвоили, что «все наши обязаны солидарностью», и соответствующим солидарно-комплектным усилием совершили своё финальное злодеяние, окончательно и бесповоротно субстантивировавшись – превратившись из наших в бесов.

Красноречивую притчу рассказал Достоевский.

Правда, сам он тоже грешил неприязнью к разного рода «чужим», но это не мешало ему проницательно предвидеть зловещий потенциал безобидного на первый взгляд явления. Как не помешало угадать главный способ рекрутирования «наших» – «первым делом понижается уровень образования, наук и талантов» – и назвать главный ресурс пополнения их рядов: «послушание  школьников  и дурачков достигло высшей черты;  у наставников раздавлен  пузырь  с желчью; везде тщеславие  размеров непомерных, аппетит зверский,  неслыханный...»

«О, дайте, дайте,  взрасти поколению», – плотоядно предвкушал авантюрист Верховенский.

Дадим?
В очередной раз дадим?

Или, может быть, всё-таки посвятим ещё не укомплектованных в боевые пятерки мальчиков и девочек в драматические перипетии жизни слов?
 

Галина Ребель

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: