Признаться, ожидание встречи с классикой в современном театре нельзя назвать праздничным предвкушением – приходилось видеть столько бездумных экспериментов, беспощадных к абсолютно непонятому и даже откровенно игнорируемому первоисточнику, что невольно ждешь очередного подвоха, провокации или провала.
На сей раз, к счастью,  негативные ожидания не сбылись – напротив, спектакль получился добротный, добросовестный, гоголевский.

Я смотрела его вместе со студентами филологического факультета ПГПУ Ольгой Симоновой и Екатериной Ярусовой, им и передам слово, оставив за собой право дополнительных комментариев.

Ольга Симонова: Всегда, когда обращаешься к классическому тексту, есть огромный риск и соблазн уйти от первоисточника. Но режиссер театра “У моста” Сергей Федотов справился со своей задачей: бессмертная гоголевская комедия “Ревизор” поставлена вопреки всем современным тенденциям и с настоящим уважением к произведению.
Хотя не обошлось и без мистического начала, которое, как говорят, пронизывает все гоголевские спектакли в театре “У моста”. В начале спектакля атмосферу чего-то таинственного, страшного создает музыка, игра со светом, то есть полумрак, созданный на сцене, огоньки нервно выкуриваемых сигар.

Екатерина Ярусова: Для меня двери театра «У Моста» открылись впервые, и о постановках я судила по рассказам своих друзей. Говорили  они в основном о мистике в театре, о «душераздирающих» сюжетах, о страхе, который порой овладевал ими при просмотре той или иной пьесы. Любопытство мое разгоралось… еще и оттого, конечно, что известный своей загадочностью театр поставил Гоголя – главного мистификатора 19 века. Признаюсь честно, ожидание чего-то «сверхнового», далекого от самого Гоголя, присутствовало. Но актеры играли строго по тексту, очень тонко воплощая в жизнь образы художника, делая акценты на человеческие пороки, на уловки и хитрости, к которым прибегают чиновники города N, на ветреность и беспечность Хлестакова.

О.С.: Режиссер спектакля поместил персонажей в классический интерьер. Пространство условно разделено на две части: на возвышении находиться трактирная комнатка, в которой остановился Хлестаков, внизу –  гостиная в доме Городничего,  не стоит забывать и  об окне в гостиной, из которого в конце спектакля так эффектно выпрыгнет Хлестаков.

Е.Я.: Кажется необычайно тонкой задумка режиссера поместить каморку Раскольникова  над входной дверью, где и одному-то человеку нельзя уместиться, но все-таки с какой настойчивостью приглашает туда Хлестаков и Городничего, и Бобчинского… 

В тесное пространство маленькой и от начала до конца спектакля неизменной сценической площадки замечательно вписались и потертый (обжитой и естественный) интерьерный антураж соответствующей эпохи, и словно сошедшие с классических иллюстраций шаржированные фигуры чиновников уездного города N, и знаменитые массовые сцены.
Двухуровневое решение площадки позволило вынести эпизод в гостинице на тесную верхотуру, которая в сцене хлестаковского вранья преобразуется в воображаемый героем пьедестал и, одновременно, намекает на тот четвертый этаж, где Хлестаков в реальности живет и про который проговаривается в самозабвении восторга от самого себя и своего неожиданного успеха.
Теснота пространства в данном случае оказывается не случайной и вынужденной, а символической: она выступает аналогом той тесноты, скученности, духоты, в которой, несмотря на обозначенные государственные просторы (из уездного города N, как известно, хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь), живут лишенные частных, приватных и общечеловеческих  смыслов герои гоголевской фантасмагории.

О.С.: Энергии актера (Иван Маленьких),  сыгравшего городничего, хватило бы на несколько человек. То его герой, узнав о приезде столичного ревизора,  пугает нас своим нервным широким шагом, то внимательно и с трепетом слушает лжеважного гостя, то резким жестом обрывает своих подопечных чиновников, готовых на все, лишь бы угодить Хлестакову. Можно сказать, что городничий получился действительно гоголевским. Переходы, задуманные Гоголем в комедии, а именно переходы из страха к радости и, наоборот, от радости к страху, от низости к высокомерию, получились у актера, сыгравшего городничего.

Е.Я.: В конце спектакля зрители преподнесли актеру, исполняющему роль городничего цветы, на мой взгляд, совершенно заслужено. С самого начала он является нам человеком способным «достойно» представить свои владения ревизору, он и к другим требователен, и к себе – точно знает, где подпоить Хлестакова, где взяточку дать, где приврать и приукрасить. Но после разоблачения лжеревизора, Городничий предстает в другом образе – человека надломленного, обманутого. И почему-то создается впечатление, что это не просто расстройство из-за того, что нашелся обманщик покрупнее него самого. Немая сцена. Все замирают, и вдруг, расползаются по щелям, растворяются в декорациях, оставляя Городничего одного в его грязном городе.

По-домашнему простоватый, доверительный, едва ли не отечески заботливый и строгий по отношению к подчиненным, городничий изначально выделен из группы чиновников, каждый из которых не столько лицо, сколько функция и шарж. Психологически незамысловатый, легко предсказуемый в своих реакциях и поступках, герой Ивана Маленьких, тем не менее, гораздо более человек, чем все остальные, и даже его халат и головная повязка в начале спектакля, по контрасту с обезличивающими и сливающимися с окружающим мраком темными мундирами подчиненных, об этом свидетельствует. И сообщает он о «пренеприятном известии» и приснившихся ему крысах без привычной (многократно обыгранной в многочисленных постановках) аффектации, без лакейского трепета и начальственного ража, а опять-таки по-домашнему, под водочку, которую принимает вместе с  приближенными к дому «членами администрации», – как о неожиданном казусе, который мог и не случиться, а вот, надо же,  все-таки случился.
 

На протяжении всего спектакля он остается человечески внятен, понятен,  верен своей греховной сущности,– и очень обоснованно выглядит отделение его  от приспешников в финале: после знаменитой немой сцены чиновная нечисть, словно окончательно сбросив с себя человеческое обличье, подымается в воздух, растворяется во тьме, а под светом рампы остается пораженный и притихший городничий, к которому с обеих сторон льнут его окончательно сбитые с толку, ошеломленные крушением собственных хлестаковских надежд жена и дочь.

Е.Я.: Нельзя не отметить два женских образа, Анны Андреевны (Марина Шилова) и Марьи Антоновны (Мария Сигаль). Анна Андреевна, матушка, которая «готова сейчас на все услуги», и жеманится с Хлестаковым, и будет за это пристыжена. А дочь, обманутая, танцующая в облаке света, в каком-то забытьи, отстраненная от пересудов чиновников, от суеты, царящей в доме, кажется совсем пораженной.

О.С.: Замечательны образы городских помещиков Добчинского и Бобчинского, созданные актерами Василием Скидановым, Артёмом  Колзиным. Подлинно гоголевские получились персонажи: оба низенькие, коротенькие и очень любопытные.

Е.Я.: Бобчинский с Добчинским ироничны и забавны. Они и говорят, и думают, и выглядят, и даже жестикулируют одинаково. Над комичностью этих персонажей искренне смеялся весь зал.

Сцена первого появления этих «двойников» и их ажиотажного рассказа  о проживающем в гостинице «инкогнито» (один из участников дуэта, захлёбываясь и пресекая попытки второго вмешаться, рассказывает, другой служит ему мимическим зеркалом) – это блестящая миниатюра, в которой слово, интонация, мимика, пластика, жест – всё сливается в единый, цельный, яркий и очень смешной образ.

Е.Я.: Запоминаются купцы, пришедшие к Хлестакову с жалобами на Городничего. Сергей Федотов, не нарушив верности первоисточнику,  не исказив его сути, представил их сегодняшними эмигрантами из юго-восточных стран, Равшанами и Джамшутами современности.

О.С.: Центром всего, конечно, является Хлестаков. Его образ прочерчен метко и ярко. Он очень хорош в своем вранье: и прыгает, и тростью поигрывает, и улыбается, и жеманится. Актеру, сыгравшему Хлестакова, блестяще удалась гоголевская легкость этого персонажа, он пластичный, подвижный: бегает, пританцовывает, поигрывает тросточкой. Хлестаков показан таким, каким он был задуман Гоголем. Хлестаков глуп, прост, он нас не пугает, а смешит.

Пожалуй, Хлестаков в исполнении Павла Коровина – главная находка театра и режиссера. В нем нет фееричности Андрея Миронова (Театр сатиры, Москва), нет зловещей фантасмагоричности Алексея Девотченко (Александринский театр, Санкт-Петербург), и эти «нет» можно было бы перечислять долго, ибо герой Коровина вообще ничем не нагружен, не обременен:  субтильный, белокурый, смазливенький, пустой, невесомый (взлеты и прыжки, кажется, не стоят артисту ни малейших усилий), воздушный, пластичный, по-своему обаятельный, он легко принимает нужную форму за полным отсутствием внутреннего содержания. Показательно в этом плане недоумённо-никакое выражение лица в отсутствие собеседников-партнеров. Утолив физический голод, он больше ничего не может выразить сам по себе, вне поступающего извне импульса, ибо он не выражает, а отражает. «Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет», – советовал Гоголь исполнителю роли Хлестакова, и Павел Коровин этому совету последовал.
В данном случае перед нами буквально и очень точно реализованная авторская формула лёгкость в мыслях необыкновенная – лёгкость, обеспеченная полным отсутствием какого бы то ни было собственного человеческого наполнения: сосулька, тряпка, как и сказано будет в итоге городничим…

О.С.:  Можно с уверенностью сказать, что режиссеру и актерам удалось поставить истинно гоголевский спектакль, традиционный, но при этом чрезвычайно актуальный.

Е.Я.: Несомненно, все персонажи пьесы: чиновники, матушки, дочки, Хлестаковы – существуют и сегодня. Гоголь вечен, современен, хотя пьеса была написана два столетия назад. Сергей Федотов не пытается что-то изменить, переписать, нет, он только добавляет капельку нашей «манерности», немного «черного» юмора, конечно, не забывает волновать зрителя леденящими душу музыкальными вставками, игрой света (появление Антона Антоновича, танец Марьи Антоновны, финальная сцена исчезновения героев) – и вот уже мы видим качественную, интересную постановку никогда не стареющего Гоголя.
Оправдались ли мои ожидания? Признаться, я и не ожидала такого спектакля: и классика, и современность блестяще были соединены в постановке Сергея Федотова пьесы Н.В. Гоголя «Ревизор».

Необходимое уточнение: текст пьесы театром немного сокращен, но это сокращение не искажает сути произведения.
Едва ли не каждая фраза бессмертной гоголевской комедии  прицельно попадает в сегодняшние реалии, пороки, проблемы и нравы, вызывая грустные размышления о том, что ничего, в сущности, не изменилось в нашем «городе N» за 170 лет, отделяющих сегодняшнюю Россию от России гоголевской.
Театр сумел это передать, сумел рассмешить зрителей и заставить их на себя оборотиться: «Чему  смеётесь? Над собою смеётесь!»…
Театр свою задачу выполнил. Может быть, и зрители когда-нибудь выполнят одну из важнейших задач – перестанут только смеяться над собой и превратятся в граждан?

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: