Марина Абашева, профессор ПГПУ:

Ясно, что в чем-то авторы правы: что массовое телеболванство плохо, что нужна серьезная культура и вообще искусство не может не производить новое. Только почему это пропастью отделено от традиции? Кто это сложной культуре сейчас мешает? (Вот в Перми миллионы дают как раз на Музей современного искусства, Дизайн-центр и прочее). Сам режиссер Серебренников – герой ТВ, модный и гламурный вполне персонаж. Грустно, но в этой статье, выходит, едва ли не основной посыл: «дайте нам, нашему ЦИКу денег». Не давайте тем, дряхлым советским институциям, давайте нам! (С другой стороны, это можно читать как реакцию налогоплательщика.) И что любит русский человек ЦИКи – тоже грустно.

Но главное: не в этом теперь и забота. Потому что культура – это не только искусство. Но без культуры искусство невозможно, сложное и настоящее. А ситуация сегодня такова, что необходимо элементарное ПРОСВЕЩЕНИЕ. Раньше – каюсь – на меня от этого слова веяло какой-то дремучестью. Теперь же настолько стремительно становится дремучей среда, потенциальный потребитель культуры, что слово это надо полюбить. Тем более потребность в просвещении и культуре очень даже есть: летом мы с моими аспирантами и студентами делали бесплатные литературные экскурсии по Перми – так люди записывались на них десятками, ходили по родному городу часами, а потом бросались к ребятам на улице со словами:
«Я был(а) у Вас на экскурсии!» Это – важно. И про это никто вспоминать не хочет. Я каждый год интервьюирую первокурсников: какие современные книги, журналы они читают. В этом году ни один не привел даже названия хотя бы одного журнала, связанного с литературой (ну, не «Нового мира», а даже «Афиши»). Они не очень понимают, чему пришли учиться, эти дети ЕГЭ. Тут ЦИК поможет ли?..

Нина Васильева, доцент ПГПУ:

Не вызывает никаких возражений главный тезис авторов: современная российская культура в кризисном состоянии. Да, она сегодня – «зона неги, досуга, восстановления сил, отдыха, тотального развлечения». Симптомами ее катастрофичности являются самые разнонаправленные проявления – «от беспрецедентной коррупции до варварского мусора на улицах, от необъяснимой в современной Европе мужской смертности до бытового хамства». Отрадно, что феномен культуры и культурности понимается широко и не сводится к отдельным фактам художественного творчества. Без широкого понимания культуры невозможны оценки конкретных явлений. Это было бы равносильно тому, если бы за изысканный инструмент сел музыкант с грязными ногтями. У нас, увы, грязные ногти и руки – естественное явление. Это означает, что наша культура сегодня – в коллапсе. В такой ситуации надо говорить о введении культурного ликбеза, об общенациональной культурной прививке, о масштабной культурной вакцинации, такой именно, какая объявляется в периоды больших эпидемий и пандемий.  Но очень важно при этом, какая вакцинация предлагается, насколько она эффективна и долгосрочна, массова и капитальна. А тут, как мне  кажется, у авторов статьи начинается лукавая спекуляция и хитроумная демагогия. Идея сложного человека, умножение которого, по мысли авторов, «автоматически решит множество проблем нашей жизни», представляется весьма затуманенной и легковесной. «Человек придумывающий, мыслящий творящий априори сложный», – говорят авторы. Во-первых, это не аксиома и не факт. Во-вторых, креативность как проявление акторного (созидательного) начала и сложность структуры в принципе относятся к разным теоретическим рядам и могут соотноситься, а могут и не соотноситься. Тут у авторов изначальная путаница и подмена понятий. По ходу рассуждений, однако, проясняется, что со сложным человеком они связывают инновационную культуру, то есть попросту новое искусство, которое не всегда может пробиться к массовому читателю, зрителю и вообще потребителю, а между тем, по рецепту авторов, «необходимо довериться сложному человеку и вместе с ним поднять остальные  сферы нашей жизни».
Для этого и нужны ЦИКи – центры инновационной культуры. Читать это смешно и грустно одновременно. Говорить бы надо не о ЦИКах, а о качестве нового искусства и об идеях, с которыми так называемый сложный человек будет проталкиваться в современную культуру. Если имеются в виду сорокинские фекалии или постмодернистское пустомыслие, то избавьте нас от подобных ЦИКов. Такого образца новое искусство  и такого формата неопределенный сложный человек не вытащат культуру из кризиса  и не придадут ей инновационный характер. Что на знаменах-то нового искусства будет начертано? Куда и с чем в душе и голове направится «сложный человек»?  Какую программу по окультуриванию своей аудитории он предложит? Вот об этом и надо говорить, ибо без этого все разглагольствования о новациях в области культуры носят расплывчатый и лукавый характер.

Нина Горланова, писатель:

Я давно коллекционирую высказывания известных людей о пользе культуры. Из  последних записей вот:
Актер Басилашвили сказал, что искусство объединяет людей.
Еще меня потрясло услышанное с телеэкрана:  после фильма «В бой идут одни старики» один юноша-преступник, скрывавшийся в кинозале,  пришел в милицию и раскаялся в своем преступлении. Это уникальный случай прямого воздействия искусства на жизнь.
Культура и наука – два глаза человечества (Лотман).
Только культура снижает уровень агрессивности в обществе, - считали Эйнштейн и Фрейд (см. их переписку).
     
И все же игра на понижение давно идет. Я могу сказать, от кого надо спасать культуру. Даже не от чиновников, которых легко сменить. Не от растаскивания великих имен и цитат на рекламу и названия ресторанов.  «Ресторан «Мастер и Маргарита» открыт! Мы в восхищении!» – И контур кота Бегемота. В конце концов это почти – продвижение бренда романа…

Спасать придется от засилья масскульта.
Ортега-и-Гассет прав: восстание масс произошло, масскульт победил.
И если после смерти Ван Гога его картины были спасены и стали занимать свое место в лучших музеях мира, то гениальные картины Ситникова недавно выбросили в мусорку после смерти художника… потому что настоящее искусство не в цене, в цене только то, что продается (и хорошо продается).

Не случайно появилось слово «правдёнка» – так называется правда в сериалах. Имеется в виду убедительность. Русский язык всегда найдет суффикс, чтоб выразить свое презрение.
И слово «тиражок» появилось недавно. Тиражи упали. Тиражки…
Масскульт – это всегда заигрывание с массовым сознанием, вот вам то, чего вы ждете. Вы хотите золушку – мы даем вам золушку и т. д.
Настоящее произведение – это всегда новое, неожиданное, его не сразу понять. Там и смыслы новые, и формы непривычные. Не для всех. Не сразу раскупят…

Поэтому я думаю, что уже культуру не спасти.
Массам нужны мифы – они регулируют поведение, поэтому внутри мифа так уютно, там все известно, там золушка всегда станет принцессой…
А с другой стороны, в истории остаются только шедевры. Масскульт не остается. Значит ли это, что каким-то чудом культуру спасут? Не знаю. Честно.
Раневская говорила:
– Искусство и прыщ вскакивают всегда на самом неожиданном месте…

Владимир Ковтун, студент филфака ПГПУ:

В наше время, когда социокультурное пространство скорее зомбирует людей, чем обогащает их нравственный облик, уже всем становится ясно, что с культурой нужно что-то делать. Кто-то пытается сохранить старые образцы, кто-то создает нечто принципиально новое, но все это не помогает. Мы по-прежнему плетемся по “тропинке”, которая всенепременно заведет нас прямиком в лапы бескультурья. Может быть, уже пора свернуть с нее?

Если мы хотим понять, что нужно делать для поднятия культурного пласта нашей жизни, то первым делом надо вообще определиться, что каждый из нас разумеет под этим понятием. Лично для меня культура – это совокупность всех материальных и духовных ценностей, созданных природой или человеком. Если смотреть с этой точки зрения, то логично начать с остановки безудержного процесса разрушения нашей древней культуры. Почему в наше время всякий и каждый видит единственно верный путь спасения культуры в базаровском: «Сначала нужно место расчистить, а строить будут другие»? Где все эти мастера собираются брать материал для “нового”, если сами же его только что уничтожили.

Верным способом действия в сложившихся обстоятельствах мне представляется синтез трех исторических пластов культуры нашей страны для создания индивидуального четвертого, который станет новым имиджем для каждого русского человека. Стоит только задуматься, какой шедевр может получиться, если мы не испугаемся соединить в одно лучшее, что было в нашей истории за тысячу с лишним лет.

С другой точки зрения современность ярко показывает, что культурой интересуются сейчас только изначально культурные люди. Это некий парадокс, сложившийся еще в девяностых годах. Так для кого же тогда создавать новый культурный имидж? Все очень просто, всего лишь стоит по-другому задать вопрос: кто будет спасать культуру? Ведь если удастся привлечь всю общественность к такому глобальному процессу, то все окажутся вовлеченными в культурное пространство, а это уже большой плюс.

Итак, подводя итог хочется отметить, что вопрос, поставленный изначально, в моем видении преображается в: “что и чьими силами спасать в культуре?”. Для начала нам нужно отойти от принципов подражания всеv странам и обратиться к своим корням, вплоть до древней Руси. После чего стоит изгнать приевшиеся уже западную и восточную культуры, которые начинают уже вытеснять наше родное. И в конце нужно найти метод завлечь всех в этот удивительный культурный хоровод. Только так мы сможем не потерять наше культурное лицо и самосознание.

Татьяна Коробкина, директор Библиотеки-читальни им. И.С. Тургенева (Москва): 

Прежде всего, большое спасибо редакции журнала «Филолог», что своей анкетой она  обратила наше внимание на эту статью в «Российской газете». Рада, что ее опубликовал орган печати, не имеющий прямого отношения ни к культуре, ни к искусству, но зато имеющий отношение к Правительству Российской Федерации.  Это рождает надежду, что когда-нибудь у наших властей дойдут руки и  до культуры.

Несколько смутил этот тандем – Д.Дондурей,  которого я считаю одним из самых  компетентных наших культурологов и человеком очень взвешенных и точных  суждений,  и К.Серебренников, яростный адепт нового театра; того театра, для которого характерно выпячивание режиссерского «я» и пристальное  внимание к частям человеческого тела, расположенных  ниже пупа. С другой стороны, выходит, и новому искусству у нас живется несладко, несмотря на то, что, казалось бы, ему отдано столько внимания  СМИ:  ну кому, в самом деле,  интересны эти  музеи и библиотеки с их неизбывными проблемами, то ли дело скандальные театральные постановки!   На фоне иных из этих постановок Марк Захаров давно предстает как продолжатель традиций русского театра, хотя ещё лет 20 тому назад считался   ниспровергателем традиций.

Теперь по существу. Мне кажется, в этой статье мы имеем дело с очень распространенным смешением двух понятий – «культура» и «искусство». То, о чем пишут Д.Дондурей и К.Серебренников, это не «культура», а «современное искусство».  «Культура» возникает в результате кристаллизации – с течением времени – художественного, театрального и прочего человеческого опыта. «Культура» произрастает от  «искусства» по мере того, как формируется  «тенденция» его развития,   становящаяся «традицией», «школой», «системой»  и т.п..   «Современное» же  искусство – это не просто «искусство», создаваемое сегодня.   Это искусство художественного авангарда, порывающее с традицией, школой, системой и т.д.  На сегодняшний день, как ни посмотри,  это «антикультура», что,  впрочем,  не помешает ей стать «культурой», если культивируемый ею опыт  превратится в тенденцию, а затем и в традицию.

Наверное, авангардное искусство государству тоже нужно поддерживать.    Точнее,  не искусство, а его творцов: сегодня они – авангардисты, а завтра – классики.  Но все-таки «культурные обязательства правительства» должны быть направлены в первую очередь на культуру в прямом  смысле слова, поскольку она воплощает в себе ценность, испытанную временем и поддерживаемую обществом в целом.   Авторам статьи кажется, что со «сбережением наследия»  «мы более или менее справляемся, сохраняем». «Но нельзя не понимать, – добавляют  они, –  что без создания нового скоро нечего будет сберегать».  Но, во-первых, в том-то и дело, что не справляемся,  и  не только не сохраняем наследие, а  сознательно его разрушаем, в том  числе театральными постановками классики, которые к классике никакого отношения не имеют. А во-вторых, пока неизвестно, перейдут ли постановки того же К.Серебренникова в разряд театрального наследия или просто останутся строкой в учебнике истории  театра «эпохи  тотального развлечения», как справедливо называют «завершающееся десятилетие» авторы статьи.  А вот культурное наследие 19-го века, то есть  та часть культуры позапрошлого века, которую современное общество  признает не утратившей ценности, конечно, нуждается сегодня в защите и поддержке. Кстати, «наследие» – это не просто культурный багаж прошлого; это вчерашняя культура, не потерявшая  актуальности для сегодняшнего человечества.

Называя свою статью «В поисках сложного человека. Как спасти культуру для тех, кто хочет думать и сомневаться»,  ее авторы, по-видимому, хотели сказать, что «сложному человеку» культурное наследие прошлого ни к чему. Ну а  сегодняшние изыски живописи, утратившей всякие критерии  художественности и профессионализма и меряющей творческий успех исключительно звонкой монетой?  А театральные постановки, художественный смысл которых доступен только их постановщику, да ещё  нескольким  критикам из числа его поклонников?  Боюсь, что современные режиссеры  просто недостаточно «культурны», чтобы преподносить публике действительно новые прочтения классики, если, конечно, таковыми не считать потакание вкусам малообразованной  публики, процент которой, увы,  возрастает  в зрительных залах.

Авторам статьи кажется, что «главреды», «пожизненные главрежи», «пожизненные отцы-основатели» не дают развиваться современному искусству. Не могу судить: возможно, в сфере искусства это и так. Знаю ситуацию в «отрасли культуры». Да, руководству многих «учреждений культуры» пора  бы обновиться (или омолодиться,  называя вещи своими именами),   да только смены что-то не видать. Не привлекают молодежь нищенские зарплаты и невысокий престиж культуры в глазах общества.  Или нужно действовать по принципу «свято место пусто не бывает»?

«Для кого спасать культуру?» Думаю, ответ во все времена один – для потомков, для будущего человечества. «Отцы»  отбирают в той культуре, которая им досталось от предков, то, что им представляется ценным и вечным,  и передают это «детям», которые произведут свою ревизию и передадут отобранное будущим поколениям. Что-то уходит, а что-то остается, и это «что-то» и есть «культурное наследие».   Спасать культуру нужно не только «для тех, кто хочет думать и сомневаться». Спасать культуру нужно для всех, для общества, чтобы люди не переставали быть людьми, а общество обществом.

«Как спасать культуру?» Думаю, во-первых, не  противопоставляя культурнее наследие – новому в искусстве. «Сложный человек» не возникнет  только от посещений выставок современного искусства и  авангардных театральных постановок. «Сложный человек» знает толк и в современном  искусстве,  и в культуре прошлого. Во-вторых, влияя на власть, на государство всеми имеющимися у нас средствами. «Окультуривая» власть. А в-третьих, добросовестно делая свою работу, особенно если трудишься в «сфере культуры»,  культуры в широком смысле слова, будь то наука, образование, издательское дело  и т.п. Делай что должно – и будь что будет!

Вячеслав Раков, доцент Пермского филиала Высшей школы экономики:

Мне кажется, это риторический вопрос. Культуру всегда надо спасать, и вместе с тем ее состояние отражает некие подспудные, глубинные исторические тренды, и потому с ней ничего нельзя сделать: она такова, какова она есть. Нынешнее засилье попсы – закономерный итог демократизации культуры, начавшейся с буржуазной эпохи, по-своему справедливый итог. Остается лишь пожелать, чтобы этот итог не был тотальным, чтобы он оставил место для культуры поиска и риска, для трансцензуса, для творческого меньшинства. Если соотношение между творчеством и имитацией в культуре будет оставаться приблизительно таким, каким оно было всегда, – нет нужды беспокоиться о культуре: она выживет. Известное неблагополучие пойдет ей только на пользу, не даст расслабиться. Если же нынешнее Великое упрощение опустит (опустило) творческое меньшинство ниже критической черты, за которой оно не сможет реально влиять на большинство, тогда культуру действительно нужно спасать. Вот только кто это будет делать и возможно ли это будет вообще? 

А теперь, если позволите, немного бреда в частном порядке. У меня чувство, что мы живем в конце эпохи – пятисотлетней эпохи модерна. Большой исторический цикл Современности завершается, наступают ее сумерки. Выходят из строя старые понятия, ветшает новоевропейская рациональность. Проваливается прежняя система образования. Выигрывает сейчас не тот, кто много и слишком долго, непозволительно долго думает, а тот, кто прыгает и плывет. Философия, мышление становятся откровенно схоластичными, как во всякое другое позднее время, завершавшее некогда прежние исторические циклы, например, античный или средневековый. Все больше слов и все меньше обеспечивающих их смыслов. Все больше блефа, симулякров, подделок, имитации. Наш мир уже не в состоянии обойтись без лжи. Без Большой лжи.

Основным творческим ресурсом ближайшего будущего, как мне представляется, будет интуиция и ее носители – интуиты. Именно они будут пробивать засохшую корку старой, бесплодной рациональности и выходить на ту сторону. Новое всегда приходит с той стороны. Именно они станут пионерами новой искренности (подлинности) и создателями новой образности, новых символов. А уже затем появятся новые интеллектуалы – те, кто в состоянии будут конвертировать интуиции и образы в новые понятия. Именно в такой последовательности.

Значение вслушивания (в ближайшее будущее, в сумерки истории) станет неоспоримым. Гуманитарные технологии будут насущнее, чем всякие иные. Здесь можно вспомнить мобильные, живые ренессансные академии, возникавшие в пику позднесредневековым университетам – оплотам схоластической, обесчеловеченной риторики. Именно Возрождение создало культурные программы Современности и заложило проект нового человека, «доведенный до ума» философами эпохи Просвещения. Возрождение произвело гуманитарную революцию, за которой законным порядком последовали философская, научная и технологическая.

Впрочем, любое сравнение хромает. Будущее всегда неожиданно. Межэпохальный транзит может затянуться настолько, что спасать будет уже нечего и некого. Если же мы войдем в новый цикл достаточно быстро и благополучно, то – последняя капля бреда – субъект культуры будет иным. Как был иным (в сравнении с традиционным индивидом) человек, создавший Современность. Ибо все начинается с человека – в том числе и эпоха.

Сергей Федотов, художественный руководитель театра «У моста»:

«Для кого спасать культуру?» – это странная постановка вопроса. Культура всегда существовала и будет существовать для тех, кто понимает, для тех, кто чувствует, что культура и искусство – это пространство живого, настоящего, не растрачивающее себя на разные кажимости, гламурную, ничего не значащую красивую обертку.

Я 25 лет занимаюсь психологическим театром, и я рад, что люди, которые работают со мной, получили на всю жизнь «прививку» от неположенной культуре мишуры, нарциссизма  и пошлости. И во многом получили они ее потому, что имели возможность заниматься живым театром. Театром, который приглашает зрителя прикоснуться к тайне отношений между людьми, к тайне авторского мира, к тайне профессии, наконец. Сейчас ведь многие театры – хотя, я думаю, в других искусствах и культурных областях то же самое – занимаются откровенной спекуляцией, тиражированием пустоты. Все приходят как на работу, как на завод, где нет увлеченности, нет представления о том, что сцена / текст – это мост в потустороннее, путь к откровению, причащению… Утрачено понятие частной личности. Помните ведь, когда хоронили Александра Блока, говорили, что умер поэт с лицом, т. е. с личностью. Сейчас ведь мало о ком можно такое сказать – на смену лицу пришел медийный образ. Среди режиссеров – это, к сожалению, тоже частое явление. Про лондонский театр Роял Корт существует анекдот, что зрители при виде очередного наркомана или проститутки на сцене начинают тоскливо и скучающе зевать.

В современном театре тоже часто хочется зевать, когда на сцену выкатывают очередное произведение декораторского искусства – масштабную конструкцию, в которой скрыта тьма механизмов для спецэффектов и по которой вяло и неинтересно передвигаются красиво одетые актеры, произносящие текст как бы между прочим. Такой театр расхолаживает и развращает зрителя, отучает его от сопереживания, от горячего и непреодолимого желания узнать и понять тех Других, живущих на сцене в своей загадочной истории.

Мы объездили со своими МакДонаховскими постановками огромнейшее количество фестивалей и стали ощущать, что зритель испытывает огромную потребность в историях и спектаклях, где есть неискусственная глубина, где есть небанальная, неожиданная разгадка и возможность удивиться, потрястись, но не спецэффекту или просто красивой картинке, а тому, как через актера сквозит нечто неподдельное, искреннее. Эту энергию, если она настоящая, может почувствовать и понять любой, независимо от профессии, интеллектуального уровня и возраста. И я знаю, что это так, иначе в моем театре не было бы спектаклей, идущих по 18-20 лет, как «Панночка» и «Зверь»… Сейчас я уже понимаю, что и такая популярность драматурга Мартина МакДонаха, которую мы спровоцировали, во многом связана с тем, что зрители истосковались по современной пьесе, где бы идея тайны и заповедности личности было бы выражена предельно. МакДонах дает это ощущение своей ирландскостью, своим уникальным переживанием своего национального мифа, истории. Думаю, в этом и есть секрет спасения культуры…

Галина Ребель, редактор журнала «Филолог»:

Мне кажется, здесь произошло смешение тем и смещение акцентов.
Статья Д. Дондурея и К. Серебренникова поднимает три проблемы:
– проблему воспитания сложного (по-видимому, не ошибусь, если  напомню прежнее определение: духовно богатого) человека,
– проблему современного искусства,
– проблему культуры вообще.

При этом совершенно очевидно, что авторы озабочены прежде всего тем, чтобы у нового, нарождающегося здесь и сейчас искусства появились материальные возможности самопредъявления, самоутверждения, выхода на достаточно широкую аудиторию. Не полагаясь в этом плане на официальные структуры, авторы статьи предлагают создавать структуры альтернативные. Дело за малым: за тем, чтобы сами новаторы нашли в себе силы и энергию для объединения усилий.

Однако не совсем понятно, почему проблема сложного человека – то есть утоление духовных потребностей уже существующих и взращивание новых представителей этой человеческой разновидности – поставлена в прямую зависимость от существования и процветания «новых форм».  Новое далеко не всегда сложнее и богаче старого, более того, сегодня налицо тенденция упрощения и унификации как социального бытия, так и отражающих и обслуживающих его сфер, в том числе культуры.

Разве Треплев сложнее Тригорина, а «Чайка» сложнее «Горя от ума»? То, что чеховский Треплев, непонятый и непризнанный создатель «новых форм», страдает от непонимания, – очевидно, но, может быть, он страдает заслуженно и его драматические опыты всего лишь опыты, а не полноценное искусство? Ведь сама «Чайка», при всем своем новаторстве, очень прочно укоренена в русской психологической традиции, идущей от Пушкина и Тургенева, и именно этим сочетанием обеспечивается ее сложность и богатство смыслов. Иными словами, новое и сложное отнюдь не синонимические понятия, более того, нередко в том, что позиционирует себя как новое, под сложность и глубокомысленность рядится претенциозность, вычурность, позёрство, а то и невежество.
Сложного человека питает подлинное, глубокое искусство, которое именно в силу своей «настоящести» всегда ново, непреходяще современно.

Вряд ли можно согласиться и с тем, что «традиционная» культура пребывает в более защищенном состоянии, нежели новая. Скорее можно говорить о кризисе культуры в целом, – конечно, если иметь в виду самую сложную и ранимую  ее часть, то есть искусство (культура потребления, например, как раз растет…).

Надо сказать, что проблема не нова. Почти 130 лет назад, в 1881 году,  в записных книжках Достоевского появляются наброски к очередному выпуску Дневника писателя:

«У нас нет культуры, за двести лет пустое место. <…> Ни науки, ни развития, ни чести, ни лучших людей <…>. Стукаемся в темном месте головами, какой хотите вопрос – и мы тотчас пропали. Школы, нигилизм, студенты, увенчание здания или надежда на народ – изо всего деремся, а решить не можем» (27, 60).

Словно сегодня написано. А ведь мы воспринимаем XIX век как Золотой век нашей культуры. Это не к тому, что можно успокоиться в надежде на то, что и наше сегодняшнее состояние когда-нибудь покажется вполне цивилизованным. Это к тому, что ощущение грозно колышущейся под ногами темной, невозделанной, не удобренной просвещением почвы было и в эпоху высочайших достижений русской культуры.

Уменьшить разрыв, сблизить массового (чаще потенциального, а не реального) зрителя и читателя с подлинным искусством может только ОБРАЗОВАНИЕ.

Если (если! – потому что это катастрофически идет на убыль) в массовой школе (массовой, а не элитарной!) детей будут учить читать, смотреть, слушать и думать,  если в каждом ребенке будут пестовать сложного – думающего! – человека, у подлинного искусства будут полноценные «потребители» и творцы, в стране вместо «наших» и «ваших»  появятся ответственные и вменяемые граждане, а у страны – реальная возможность модернизации, то есть приведения себя в соответствие с запросами времени, с историческими вызовами. В противном случае нет шансов не у «современного искусства», а у страны.

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: