Во втором номере «Филолога» (в 2003 году; как, однако, быстро летит время) был напечатан материал «Смирин. Штрихи к портрету». Один из этих небольших «штрихов» написал я. Но Израиль Абрамович был человек неисчерпаемый, о нем можно рассказывать бесконечно.

 

По моему глубокому убеждению, это был самый образованный человек из всех, кого мне приходилось знать. По крайней мере в области литературы. Он и сам это понимал. И не раз на предложение купить (или прочесть) какую-нибудь книгу говорил: «А зачем? Я и так это знаю».

 

Я был близко знаком с Израилем Абрамовичем последние двадцать лет его жизни, и он меня очень многому научил. Но начать рассказывать придется издалека.

 

 

 

 

Израиль Абрамович умер в 1993 году в возрасте 68 лет, следовательно, родился в 1925 году. Насколько я могу судить по его рассказам, биография у него такая. Родился и провел детство на Украине, кажется, в Харькове. В начале войны семья эвакуировалась в Среднюю Азию, и молодость Смирина прошла в Чимкенте. Отец его был парикмахером, мама заведовала столовой. Как говорил И.А., эта мамина должность в войну их спасала, они не голодали. Там же Смирин окончил школу, учился на филфаке – точно не знаю, в каком вузе. Но знаю, что в аспирантуре был он в Ленинграде сразу после войны и наиболее ценные книги своей библиотеки приобрел именно тогда и там.

 

Он говорил, что после войны в магазинах Ленинграда продавали множество очень ценных книг и очень дешево. Немудрено: владельцы многих библиотек умерли, книги просто сжигали или выбрасывали. Я не раз встречал рассказы о людях, которые тогда накупили множество книг, понимая, что скоро они опять станут дорогими. Некоторые книги Смирина на международных аукционах стоили бы сотни или даже тысячи фунтов. Во всяком случае я встретил упоминание, что одна книга, которая у Смирина была, на аукционе в Лондоне была продана за две с половиной тысячи фунтов. Конечно, чтобы книгу так продать, нужно было сначала в Лондон ее привезти…

 

Смирин написал диссертацию по творчеству Бабеля и всю жизнь изучал Бабеля. У него была мечта – написать книгу о Бабеле. В его библиотеке был раздел: издания Бабеля. Там было очень много книг, почти все советские издания Бабеля. До ареста Бабеля его "Конармия" выходила у нас, кажется, одиннадцать раз, и все эти издания у Смирина были. Было множество книг на разных языках: трехтомник Бабеля на сербском, том на английском (американское издание с очень интересным предисловием, где подробно рассказывалось об аресте, процессе и смерти Бабеля), том на французском. Книги на турецком, арабском, еще на каких-то языках. Много книг на языках союзных республик.

 

Эти книги ему присылали в подарок составители, издатели или переводчики. Смирин был известен как самый крупный исследователь творчества Бабеля. В свое время он разыскал и впервые опубликовал несколько неизвестных рассказов Бабеля. Помню такой случай. Мы собрались своей обычной компанией встречать Новый год у Натальи Самойловны Лейтес и Ари Яновича Демьянова. Сидим за столом. Вдруг звонок: просят к телефону Смирина. Тот поговорил, мы слышим: благодарит кого-то, приглашает к нам. Потом повесил трубку и несколько озадаченно говорит: "Это звонил Юрский".

 

Оказывается, как раз Сергей Юрский приехал с гастролями в Пермь. Он выступал как чтец и в частности читал рассказы Бабеля. В том числе те, которые впервые опубликовал и прокомментировал Смирин. Юрский знал о Смирине, знал, что он живет в Перми, и вот разыскал по телефону, чтобы поздравить с Новым годом и поблагодарить за рассказы.

 

Защитив кандидатскую диссертацию по творчеству Бабеля, Смирин стал работать в Алма-атинском университете. Обстоятельства его ухода из университета таковы (опять-таки по его рассказам). Смирин, как и многие тогда, увлекался самиздатом. И нашлось несколько таких любителей. Они обменивались литературой, обсуждали ее, и, конечно, было создано дело о контрреволюционной организации.

 

У Смирина был друг – журналист, по фамилии Ландау. Он собрал почти все книги Эренбурга, журналы, в которых Эренбург печатал свои стихи, разыскал много газет с его стихами – словом, проделал огромный труд и подготовил сборник стихов Эренбурга для серии "Библиотека поэта". (Эту книгу приняли в печать, а потом и выпустили, но без фамилии Ландау).

 

Так вот, этот человек очень испугался, когда к нему пришли с обыском, бросился в пролет лестницы и разбился насмерть. У Смирина тоже провели обыск, изъяли самиздат, хотели посадить, но почему-то ограничились тем, что выгнали с работы. Ну, и еще, конечно, были разгромные статьи в казахских газетах.

 

И.А. рассказывал, что как раз тогда назначили нового ректора университета, казаха, которому Смирин помог написать докторскую диссертацию и который всем говорил, какой у него замечательный друг Смирин. И вот И.А. пришел поздравить его с назначением. А тот говорит: "Почему вы у меня в кабинете так громко кричите? И вообще, почему вы пришли, не записавшись на прием?" Его уже поставили в известность об этом деле.

 

Книги Эренбурга – несколько полок – он унаследовал от Ландау. А потом променял их на очень редкое и ценное издание – талмуд на русском языке в 12 томах. И.А. привез их из Москвы. И часто читал. Говорил, что ему интересно, и рассказывал нам о том, что прочел.

 

Только тогда я понял, что такое талмуд. Это сборник правил. Вся жизнь правоверного еврея строго регламентирована, буквально все ее стороны. И вот в талмуде эти правила и излагаются. Например, самые известные из них – правила еды. Что с чем нельзя есть, что за чем нужно есть, из какой посуды, как готовить мясо, как рыбу, какое мясо и какую рыбу и пр. Говорят, очень многие указания талмуда подтверждены современными специалистами в области питания.

 

Итак, Смирина выгнали с работы, ославили в газетах, и он вынужден был уехать из Казахстана. В Перми тогда жил его друг Марк Абрамович Черкасский, видимо, поэтому И.А. и поехал сюда. Он пришел на прием к тогдашнему ректору пединститута С.Я. Чумакову, и тот согласился принять его на работу. И.А. стал доцентом кафедры советской литературы и проработал здесь больше двадцати лет, до самой кончины.

 

Первое время он жил здесь один. Это продолжалось больше года: возникли какие-то проблемы с обменом квартир. Жена И.А. Ида с дочерью Юлей оставались в Алма-Ате. Идея (ее так назвали не случайно) Васильевна Дроздецкая была дочерью очень крупного партийного функционера, секретаря ЦК Казахстана. Подобно многим таким же людям, он был арестован в 37-м году и погиб, и дети росли в трудных условиях.

 

И.А. был великолепный лектор. Он говорил удивительно логично и последовательно, хотя внешне могло показаться, что он разбрасывается, отвлекается от темы и не собирается к ней возвращаться. Ничего подобного! Он строго следил за ходом своего рассказа, и у него все было продумано. Он всегда приходил к тому заключению, которое наметил.

 

Израиль Абрамович был очень активным человеком. Он никогда не отказывался, если его просили где-нибудь выступить. А в последние годы жизни вдруг стал читать студентам курс истории изобразительного искусства. Ему приходилось много готовиться: все-таки не по специальности. Но он прочел последовательно (одним и тем же студентам) в течение четырех лет курс от античности до современного искусства.

 

Я его спрашивал, зачем ему это. Отвечал он по-разному. Говорил, что самому интересно. Что вот он много лет собирал альбомы и книги по живописи, надо же как-то их оправдывать. Но, по-моему, ему просто нравилось рассказывать, он любил, когда его слушали. Как повезло студентам, слушавшим этот курс!

 

Он нередко использовал афоризмы собственного сочинения: "Библиотека как корова: дает молоко, но за ней нужен уход". Или: "Хорошая у нас работа. Придешь, поговоришь в свое удовольствие, и тебе за это еще деньги заплатят"…

 

У Смирина была привычка ничего не выбрасывать. Особенно много хранилось у него старых вырезок. Оказывается, это очень интересно. Допустим, нужно идти на лекцию о Пастернаке. Он достает папку с вырезками, а там все материалы, которые печатались, когда Пастернака заставили отказаться от Нобелевской премии. Включая письмо какого-то "рабочего", которое сейчас часто цитируют: "Я Пастернака не читал, но скажу..." И вот просто чтения этих вырезок сейчас, в наше время, достаточно, чтобы заинтересовать слушателей. Была у него большая подборка вырезок, относящихся к высылке Солженицына из СССР и т.д. Правда, надо сказать, что подбирал он материалы только о писателях.

 

Из всех домашних библиотек, с которыми мне приходилось знакомиться, библиотека И.А. была самой ценной и, если можно так сказать, тематически выдержанной. По количеству у Смирина было, пожалуй, меньше книг, чем у меня, но по ценности, по подбору – никакого сравнения. Он начал собирать книги раньше меня, у него для этого были более благоприятные условия, а главное – он собирал целенаправленно.

 

Любимый его раздел – русская литература, особенно поэзия 10-х – 20-х годов XX века. И вот здесь у него были очень редкие книги. Ну, например, полное или почти полное собрание литературных манифестов и сборников того времени. Тогда, как известно, существовало множество литературных групп и объединений, каждое создавало свою художественную платформу, выпускало свой манифест. Все это делалось в трудных условиях, издавалось маленькими тиражами. И собрать все эти книги было очень трудно. Больше ни разу ни у кого не видел я знаменитых сборников футуристов – "Дохлую луну", например, или "Пощечину общественному вкусу".

 

Как рассказывал И.А., в Ленинграде, когда он учился в аспирантуре, у букинистов можно было купить любые поэтические сборники: первые книги Ахматовой, Цветаевой, Пастернака. И он все это скупал. А если не мог купить, добывал сборник и перепечатывал, как, например, Гумилева.

 

Очень много было книг по литературоведению. По-видимому, какое-то время И.А. покупал все, что выходило по литературоведению, и поэтому у него было много книг 50-х годов, которые со временем потеряли всякую ценность. Но, следуя своему принципу, Смирин ничего не выбрасывал. В последние годы он часто думал, куда девать эти книги. Понимал, что никому они не нужны. Но иногда вытаскивал и показывал. Удивительные книги. Через каждый абзац цитата из Сталина. Самые великие писатели объявляются буржуазными и антинародными, а названы мастерами те, чьи имена по справедливости теперь уже забыты. Не знаю, что стало с этими книгами.

 

Были среди литературоведческой литературы и книги 20-х и 30-х годов. Вот они были, пожалуй, не менее ценны, чем поэтические сборники. В России 20-х годов была очень сильная, всемирно известная школа литературоведения, потом объявленная буржуазной и формалистической. Со временем Якобсон уехал за границу, Тынянов стал писать романы, Жирмунский переключился на сравнительное литературоведение. Но начинали они как теоретики и писали удивительные вещи. Сейчас все их ранние книги переизданы, но когда мы с И.А. познакомились, это были величайшие реликвии (например, несколько литературоведческих книг Андрея Белого, которые сам И.А. называл полусумасшедшими).

 

Книг на иностранных языках было мало. У И.А. были друзья за границей. Ему постоянно писали из Австралии, Франции, Югославии. В основном это были тоже литературоведы, изучавшие творчество Бабеля. Но бывало и другое. Например, из Австралии прислали роскошно иллюстрированную биографию Шекспира, а из Югославии – альбом, который вызывал у меня зависть. Он назывался "Фантастическое в живописи". Но сам И.А. на других языках не читал и потому книг почти не держал. Как я уже говорил, только Бабель у него был на множестве языков.

 

Очень он любил книги по философии и эстетике, и их у него было много. В том числе редкие издания конца XIX и начала XX века. В то время увидеть книгу, например, Ницше или знаменитый труд Шпенглера "Закат Европы" было практически невозможно. А у И.А. все это было в старых изданиях. И он эти книги, особенно по эстетике, внимательно читал.

 

И.А. неоднократно при мне давал наказы жене, как распорядиться книгами после его смерти. Велел ей библиотеку продать, а на вырученные деньги – их должно было получиться немало – жить. Но ни в коем случае не продавать в Перми. Отвезти в Москву, там дадут настоящую цену. И указывал, к кому обратиться. Но все получилось не так. Идея Васильевна умерла раньше И.А., сам он умер неожиданно. И все книги достались по наследству дочери Юле.

 

Они так и хранятся целиком. Юля сказала, что не может решиться продать папины книги. К сожалению, доступа к этим книгам сейчас нет. В новой Юлиной квартире сделаны специальные шкафы, и книги в них уложены в несколько рядов и в беспорядке, так что найти какую-нибудь и извлечь совершенно невозможно.

 

Конечно, по-настоящему, следовало бы открыть на филологическом факультете кабинет имени Смирина и хранить библиотеку там. И можно было бы ею пользоваться. Но возможно ли это?

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: