Журнал - Интернет-журнал "Филолог"

Главная > Выпуск № 15 > Сельская школа и сельская жизнь глазами директора школы: Часть первая

Сельская школа и сельская жизнь
глазами директора школы

Идея взять интервью у директоров сельских школ возникла,
с одной стороны, закономерно, с другой – спонтанно.
Кто лучше, чем они, знает рутинные, повседневные проблемы образования,
неотрывные от проблем социума?
Реализовалась эта идея благодаря Елене Вениаминовне Романовой,
директору РУМИЦ управления образования Пермского района,
которая по совместительству является членом редколлегии журнала «Филолог».

Часть первая:

Интервью директора Гамовской средней школы
Галины Михайловны Миковой

– Галина Михайловна, для начала расскажите, пожалуйста, немножко о Гамово. И объясните, почему – Гамово?

– Я читала, что мимо когда-то гнали каторжников и стоял шум, похожий на гам, – это одна из версий.

– Интересная версия… Каков официальный статус Гамово – поселок? село?

– Это село, потому что есть церковь. Население пять тысяч. Оно увеличивается. В последние годы много новых домов построено.

– За счет чего? Что сюда привлекает людей?

– Во-первых, рядом ПНОС [Лукойл-Пермнефтеоргсинтез]. И цены на жилье чуть ниже, чем в Перми. Вот благодаря этому и покупают – в основном люди в возрасте 30 – 40 лет, т.е. родители маленьких детей или подростков. За последний учебный год у нас стало на 100 учеников больше. Года три назад было 460 учащихся, сейчас – 624 ученика.

– Работаете в одну смену?

– Да, только вторые классы учатся в подсмену.

– Что представляет собой село в плане культурном? Что здесь есть, кроме школы?

– Есть великолепная детская школа искусств. Есть садик, с которым мы очень дружим. У нас такое ощущение, что мы оно учебное заведение. Потому что мы выполняем одну функцию. Часто приходим на помощь – у нас есть транспорт, возим детей в театр. Сложнее с досугом для детей постарше, для молодежи. Клуб есть, но он для населения в целом.

– Школа восполняет в какой-то мере этот пробел?

– Да, у нас два спортивных зала, которые работают до самого вечера. Один из этих залов – опорная площадка для занятий по туризму, по скалолазанию, к нам приезжают дети со всего района. Года два назад даже заняли первое место на всероссийских соревнованиях. Кроме того, у нас есть волейбольная, баскетбольная, футбольная секции. Есть кружок «Юный спасатель», который ведет специалист из МЧС. Школа работает с полвосьмого утра до девяти вечера. Мероприятия, мероприятия…

– Только спортивные?

– Не только. Мы сотрудничаем с детской школой искусств, проводим совместные мероприятия.

– Родители участвуют в каких-то концертах, спектаклях?

– Преимущественно когда дети в начальной школе. Детей постарше приучают к самостоятельности.

– Школьного театра нет?

– Нет, только кружок.

– Что из себя представляют ваши родители, семьи учеников? Есть ли пьющие, тяжелые семьи?

– Разные. Есть и пьющие родители. Есть безработные. Наш поселок – банкрот. Раньше был миллионер. Были поля, все было засеяно, все это обрабатывалось. Мы полностью себя обеспечивали, в том числе школьную столовую обеспечивали продуктами. Сейчас в поселке осталась небольшая ферма, школа, амбулатория, воинская часть – там уже тоже все «на плаву» [в стадии развала], и воспитательная колония, поэтому проблемы разные.

– То есть в самом селе никакого производства нет?

– Нет, все работают в Перми.

– Значит, родителям нужно еще время на дорогу туда и обратно. А дети всецело ваши.

– Да. И родители разные, и дети разные. У нас есть целый класс коррекционный восьмого вида. И количество таких детей увеличивается. Первоначально они учились в специальной школе – Троицкой, но, по-видимому, это было невыгодно государству. Сейчас они у нас.

Романова: В специализированной школе на их содержание отпускается гораздо больше средств. А здесь только на обучение. Но в этом изменении статуса есть определенная логика – чтобы они общались со здоровыми детьми.

– Я согласна. Но их надо лечить. Весна – осень – это время обострения, мы даже милицию недавно вызывали.

Романова: У них не просто неполная сохранность интеллекта, но еще и психические отклонения. Агрессивность. И преподаватели должны это все учитывать. К тому же они все, независимо от возраста, в одном классе учатся – 17 человек разновозрастных детей. Правда, в разное время приходят на занятия.

– Они аттестуются на общих основаниях?

– Только до 7 класса.

– А как вы оцениваете своих выпускников?

– В целом результаты неплохие. В этом году школу заканчивают 18 человек. Уже есть результаты ЕГЭ по биологии (3 человека сдавали), литературе (2), информатике (2) – неплохие результаты, от 50 до 73 баллов.

– Не любят литературу?

– Они выбирают то, что нужно дальше…

– А прошлогодние результаты как оцениваете?

– Восемьдесят пять процентов выпускников поступили в вузы на бюджетные места. Одна наша девочка набрала 220 баллов и по итогам тестов получала губернаторскую стипендию. Остальные 15 процентов в колледжах. Все определились. Все в Перми.

– А работать на земле – это не про ваш поселок?

– Земли не обрабатываются. Когда я захожу в магазин и вижу морковку из Голландии, я этого не понимаю…

– То есть ни отмерших колхозов-совхозов, ни новых ферм здесь нет?

– Нет. И в сельхозакадемию практически никто не идет. Если идут, то на факультеты кадастровый или экономический. Ни на агрономов, ни на ветврачей, ни на зоотехников наши дети не идут, несмотря на то, что это сельская школа. Один из наших выпускников закончил экономический факультет и работает в гостинице администратором.

– Сельхоздеятельность на местах не поощряется? Она не востребована? Не перспективна? В чем дело?

– Все, что вы перечислили, подходит.

– А эта земля подо что предназначена? Почему местная власть ничего не делает для того, чтобы земля возделывалась и кормила поселок, город?

– Местная власть отвечает: это федеральные земли. Они кондратовские. Где Кондратово – где мы. А совхоз наш относится к Култаево. Причем тут Култаево? Я не знаю…

– А этот култаевский совхоз что производит?

– Чуть-чуть молоко. Ферма есть небольшая, и все.

– То есть на земле, на которой вы живете, дети не видят своего жизненного поприща, не видят здесь своего будущего, не видят смысла здесь оставаться?

– С землей будущее свое не связывают. Производства здесь нет. Спасает то, что мы рядом с городом. Все работают там.

– Да, но ведь это сельская школа, и хочется видеть ее частью многоуровневого обустроенного сельского бытия…

– Нет, этого нет.

– За счет чего школа процветает тогда? Школа замечательная, красивая, новая – кто ее обустроил?

– Мы ведь государственное учреждение. Мне кажется, это так и должно быть. Я не права?

– Теоретически да, но практически нет, потому что в той же Перми, куда так стремятся ваши дети, далеко не все школы так выглядят. Многие городские школы не сравнить с вашей. Недавно я была в школе, где дверь закрывается изнутри на большой гвоздь. Ваши ручки и плотно прилегающие двери в сравнении с этим – просто шик. Государство-то на всех одно. Значит, в вашем случае кто-то еще подключается?

Романова: Ну, прямая ответственность лежит на муниципалитете. У нас в районе нет ни одной школы, в которой дверь закрывается на гвоздь.

– Я думаю, что здесь дело не только в муниципалитете. Я думаю, что если бы вы заведовали кабинетом без ручки, вы бы просто пошли в магазин и за свой счет купили хотя бы защелку приличную. Так что тут есть еще личная ответственность. И все-таки – за счет кого и чего так хорошо выглядит ваша школа?

– Думаю, что все вместе играет роль. Во-первых, районное управление образования о нас заботится. Во-вторых, районная администрация – Кузнецов Александр Павлович [глава Пермского района] уделяет внимание школам. И, в-третьих, нам повезло с депутатами: это Владимир Юрьевич Жуков – директор ПНОСа и Геннадий Михайлович Шилов– директор завода минеральных удобрений, бывший наш ученик. Они интересуются нашими результатами. И это играет какую-то роль.

– Вы довольны кадровым составом педколлектива? Возраст ваших учителей? Профессиональная подготовка? В кабинете мы застали молоденькую учительницу. У вас есть молодые учителя?

– Есть… Для меня это очень болезненная тема. Я свой коллектив очень люблю. Работаю уже тридцать лет. Со многими начинала. Но, к сожалению, сейчас в школу никто не идет. Это основная проблема.

– Мы, педуниверситет, каждый год выпускаем специалистов. Вы их не зовете? Или они отказываются у вас работать?

– Как не зовем? Зовем. Я даже ездила нынче в институт – мне очень нужен математик, и историк, и учитель английского языка, и учитель физкультуры, и учитель начальных классов… Я проанализировала – за последние 10 лет к нам приходили 17 молодых специалистов. Коллектив у нас хороший, не склочный, атмосфера доброжелательная. Но… Молодые люди дорабатывали до 27 лет – понятно: город, рядом сельская школа, от армии освобождает... Отработали – ушли. Девушки отрабатывали и того меньше – год, получали подъемные и уходили. Из 17-ти остались две молодые учительницы. Одна, я думаю, задержится, вторая уже предупредила: не обижайтесь, закончу институт (она после колледжа) и уйду. Что тут возразишь? Квартир нет. Учитель не может купить квартиру – никогда в жизни! В нашем коллективе один учитель мужчина, а для молодых дам, которые сюда приходят, и это важно.

– А в селе мужчин нет?

– Есть, но – не те… А чем еще привлечь?

– То есть нечем привлекать и нечем удерживать?

– Да. У нас нагрузка сейчас у учителя математики 36 часов – это нормально?

– Она ведет 36 часов, потому что такая жадная?

– О чем вы говорите! Я хожу перед ней и умоляю: миленькая, ну, пожалуйста, ну, возьми…

– То есть у вас нет учителя математики?

– У нас нет учителей! У нас историю в пятых, шестых и нынче даже в седьмых классах ведут языковеды. Математику в пятых классах ведут учителя начальных классов. Я прихожу и прошу: выручите, ну некому, ведь ваши дети учились или будут учиться – ну как же без преподавателя? Просто умоляю. Если вы приедете к нам в шесть часов вечера, вы увидите, что, несмотря на то, что мы в одну смену работаем, учителя сидят с тетрадками, с учебниками – при такой нагрузке они вымотаны.

– Сколько же получает в среднем молодой учитель за 18 часов?

– Это сейчас зависит множества коэффициентов: от сложности предмета, от количества детей в классе – подушевое финансирование: чем больше учеников, тем учителям выгоднее. А если в классе сидит пять учеников, как часто в сельской школе, то у учителя ни зарплаты нет, ни на курсы он поехать не может, ни учебники купить школа не может… Зарплата зависит и от того, нет ли в классе правонарушителей, все ли посещают школу, и от того, как сдали ЕГЭ. Если в течение трех лет после окончания школы мой ученик совершил правонарушение – мне минус из стимулирующей части зарплаты. Моей школе подушевое финансирование выгодно, потому что она большая. А в маленькой школе директор с 25-летним стажем зарабатывает меньше, чем у меня молодой специалист. В конце концов, урок для 25-ти и 10-ти человек длится те же 45 минут, а разница в зарплате ощутимая.

– Конечно, затраты энергии в этих случаях разные. Но тогда зарплатный минимум должен быть приемлемым для жизни. И все-таки давайте переведем в цифры: вот вам нужен историк, пришел к вам выпускник института – сколько он получит за 18 часов?

– Тысяч семь, не больше. А если возьмет две ставки, то это в общей сложности тысяч 10 – 12.

– Ну хорошо, а это дальновидное, мудрое, заботливое начальство, которое так замечательно обустроило вашу школу, – оно-то почему эти обстоятельства не учитывает? Почему рядом со школой не построить дом для учителей? Земля у вас есть, перспектива из окон открывается роскошная…

– Ну, мы же не при социализме живем. Кто это будет строить?

– Ну, например, тот же ПНОС.

– Если взять в общем всех рабочих завода и процент живущих в поселке, – им это невыгодно…

– Да, но ведь считать они должны и другое: если они вкладывают такие деньги в ремонт школы, но не обеспечивают школу кадрами, то это всего лишь красивая упаковка, лишенная содержания.

– Этот вопрос должен быть адресован выше, руководству страны…

– Да, я это понимаю, но хотелось бы знать ваше мнение. Например, компьютерами вы оснащены. Но в качестве «приложения» к этому компьютеру умными, думающими учителями вы не обеспечены?

– Да. Нет у нас учителей.

– То есть главная фигура, на которой держится образование, вынута из образования? В конце концов, тот гвоздь, о котором мы уже говорили, перевешивается хорошим учителем. А все роскошества при отсутствии учителя…

– Это ноль. У нас еще старый костяк сохранился: те, кому за сорок. Учителя математики, английского, На всю школу – 624 ученика – у меня один историк, один химик, один физик, один географ…

– Да, но ведь именно «старые» кадры прежде всего и обвиняют в том, что школа зашла в тупик. И перманентное реформирование обусловлено тем, что учителя устарели, не соответствуют запросам времени, их нужно «переформатировать», менять… А по вашему рассказу получается, что эти «устаревшие» кряхтят, но тянут школу, а молодые в нее не идут. Не потому, что не хотят, а потому что не могут: нет для этого никаких условий – негде жить, ничтожная зарплата. Вам некуда их приглашать. Значит, кадровый вопрос никак не решается под весь трезвон о реформировании школы?

– …

– А теперь давайте обратимся к так называемым старым кадрам. Это они провалили нашу систему образования? Вы 15 лет директор, до этого работали учителем, в свое время закончили школу и вернулись в нее – сравните, что было и что есть. Все годы вашего директорства шли беспрерывные преобразования. Что они делают со школой – они ее поднимают или топят? В свое время вы выбрали школу как профессию, наверное, потому что она вас не только научила, но и внушила к себе любовь, раз вы в нее вернулись учителем. Сравните: сегодняшняя школа лучше? По замыслу, по идее? Эти учителя, которые тянут на себе весь груз, не соответствуют современным запросам или, наоборот, дотягивают и поддерживают все жизнеспособное, а дальше все вообще развалится?

– Я с 1996 г. директором работаю, и каких только экспериментов за это время ни проводили – через год, через три… С шести лет начинали учить. В начальной школе три года учили, четыре года учили. И в каких только формах мы ни принимали экзамены. Мне кажется, что нельзя так много и часто экспериментировать.

– Как вы относитесь к ЕГЭ?

– 50 на 50. Мы во многом натаскиваем детей. Выпадают такие предметы, как история, литература. Мы не успеваем поговорить с детьми по душам, потому что нужно запомнить даты, но ведь это не главное…

Романова: Когда у учителей одна цель: подготовить к ЕГЭ, то этим все подменяется. Что это за цель такая?

– Видите ли, по замыслу, вроде бы эта такая комплексная разносторонняя проверка, которая предполагает знание всех уровней языка, всех разделов языка… А в реальности мы на выходе имеем нуль?

Романова: Да. Потому что ЕГЭ не может быть целью. Это один из способов проверки знаний, а не цель. А у учителей в головах все перепутано.

– Так, может быть, виноваты учителя, у которых в головах все перепутано? И те, кто с ними неправильно работает на курсах переподготовки, в методобъединениях?

Романова: Так курсы в том же режиме ЕГЭ сейчас работают, если вообще работают.

– Между прочим, в ходе нашего разговора с министром образования Пермского края Н.Я.Карпушиным я предлагала проект преобразованной системы переподготовки учителей на базе педуниверситета с участием наших выпускников и студентов – создание такой мобильной группы, которая одновременно учится и учит не только в аудитории, но и в школе. То есть демонстрация, обучение и обсуждение «без отрыва от производства»….

– Мы были бы очень рады, если бы к нам такая мобильная группа приехала.

Романова: Это то, что нам очень нужно. Тем более что, конечно, уровень сельских учителей, конечно, ниже, чем уровень городских, и им нужны такие курсы. Никто ведь ехать в село не хочет. Это здесь, недалеко от города, все более или менее прилично выглядит, а в большинстве сел при выходе из автобуса проваливаешься по колено в грязь… Раньше ежегодно в район приезжали 30 – 40 молодых специалистов, из них много парней. Сейчас не более десяти. Это девочки, и чаще всего после педучилища. Выпускников педуниверситета мы практически не видим. С вузовским образованием сюда приезжают только наши же выпускники, которые возвращаются к родителям – им есть где жить.

– В школе нашей 25 процентов учителей наших же выпускников.

Романова. Да, они поступают по целевому набору, заканчивают, возвращаются. Но дальше-то что? Получают что? На собственную квартиру надежды нет.

– Я просила: дайте трехкомнатную квартиру по коммерческому найму: на молодую семью по комнате – пусть они хотя бы так начнут, это ведь сразу три специалиста! Нет… Правда, лет пять назад нам по социальному найму семь квартир в новом доме дали. Тем, кто уже лет по 15 ждали, – но хоть они задержались. Строится неподалеку 10-этажный дом – мы надеемся… Но уверенности нет, ведь нигде в документах не прописана обязанность муниципальной власти предоставлять жилье сельскому учителю, на это расходы бюджетные не предусмотрены.

– То есть ваш интерес к молодым специалистам чисто платонический. Реально заинтересовать, привлечь их вы ничем не можете. Вся модернизация системы образования свелась к компьютеризации, интернетизации – но это же инструменты. Прекрасные, важные, но всего лишь инструменты. Общий уровень культуры повысился? Нет. Уровень знаний по той же математике в связи с компьютером? Нет.

– Система образования трещит по швам, несмотря на всю компьютеризацию.

– Проект Госстандарта. Видите в нем нацеленность в будущее?

– Вот начинаем с нового года реализацию на уровне начальной школы. Вопросов море. Прежде всего – кроме уроков, мы 10 дополнительных часов в неделю мы должны обеспечить. Как? Зарплата под это не предусмотрена.

Романова: Ни учителя, ни учебные пособия не готовы к перестройке с знаниевого подхода на компетентностный. Цель образования, как ее понимают сегодня все, – дать глубокие и прочные знания. Теперь нам говорят, что цель – научить учиться.

– Так это же правильно.

– Но для этого не созданы никакие условия. И прежде всего кадровые!

Романова: Школа – это не крыша и стены. Это, как и компьютер, средство. Школа – это люди, которые там работают и учатся.