Буквально несколько дней назад в сети появился трейлер к давно уже ожидаемому если не всеми пермяками, то нашим журналом уж точно, кинофильму «Географ глобус пропил» по одноименному роману Алексея Иванова. Напомним, что «Филолог» уже радовал своих читателей довольно обширным обзором того, как проходят съемки, и интервью с участниками съемочной группы: режиссером Александром Велединским и актрисой Агриппиной Стекловой, играющей в фильме консервативного и строгого завуча – Угрозу Борисовну². Пока мы томимся в ожидании (фильм обещают выпустить в прокат только осенью), пермский Театр-Театр тихой сапой (а, может, это мы в чаду госэкзаменов все анонсы ушами прохлопали) подготовил новую премьеру и решил, опередив киноверсию, показать всем своего «Географа».

 

Быть может, в рамках знакомства с творчеством пермских авторов, или просто для того, чтобы задернуть зияние в школьной сетке культурных мероприятий, на премьеру привели детей лет 13-15. О том, что им там было не совсем место, знает всякий, кто читал роман. Впрочем, современных детей мало чем можно удивить и обескуражить, к тому же (и это в оправдание тем, кто их привел на спектакль), на билете значилось 12+, тогда как на афише – 16+.

 

Одна такая девочка сидела рядом со мной, и после третьего звонка мне краем уха довелось слышать её разговор с учительницей:

 

– Вот посмотрите, потом Нине Степановне сочинение напишите!

– Раисе Кирилловне, – поправляет девочка.

– Ну, Раисе Кирилловне, какая разница! Хотя… Нине Степановне тоже напишите, ей интересно будет.

 

И уже после первого действия стало безумно любопытно, что же, что напишут эти милые дети в сочинении на тему «Как мы с классом ходили в театр»? Но девочка после антракта куда-то исчезла и задавать этот вопрос стало некому.

 

В свою очередь, мы напишем сочинение о том, как в театр сходила редакция «Филолога».

 

На премьеру пришел весь активный состав редакции нашего журнала, и первоначально настроены мы были весьма критично: роман Алексея Иванова только кажется простым, на самом же деле перед режиссером стоит очень непростая задача – найти и обнажить перед зрителями того «человека в себе», о поиске которого говорит герой романа Виктор Служкин: «Я человека ищу, всю жизнь ищу – человека в другом человеке, в себе, в человечестве, вообще человека!..»³   О том, насколько московскому режиссеру Елене Невежиной и автору инсценировки Ксении Гашевой удалось или не удалось воплотить эту идею в постановке, мы и поговорим.

 

Сценография спектакля, продуманная Дмитрием Разумовым, – ретроспекция в юность главного героя и его одноклассников, воспроизведение обстановки школьного кабинета: черная деревянная доска, выкрашенные в бледно-зеленый парты. Задник сцены – белое полотнище с вырезанным фрагментом – контуром Пермского Края, за которым стоит деревянный манекен в пионерской форме. На белое полотнище проецируются схематические дополнения к основным декорациям (видеохудожник – Дарья Кычина): название спектакля, написанное как будто на листе тетради в косую линейку – в самом начале; беспорядочные заборно-подъездные надписи, когда действие на сцене касается Служкина-учителя; светящиеся в ночи окна многоквартирного жилого дома, когда Служкин находится в окружении своей семьи и друзей; во втором действии – постоянно корректирующаяся карта похода.

 

Сцена обрамлена кумачовыми транспарантами с бесконечно повторяющимся «Учиться, учиться…», а по бокам – два из трех доставшихся Географу наглядных пособия: огромный портрет Лаперуза и такая же огромная карта Мадагаскара. Вместо традиционного занавеса, от которого Театр-Театр, кажется, отказался навсегда, перекошенная, как будто держащаяся на последнем гвозде, таблица Менделеева.

 

На протяжении всего спектакля на переднем плане находятся детская карусель и разноцветные покрышки – до сих пор один из самых популярных видов спортивного оборудования и в школах, и во дворах. На небольшую стадионную трибуну посажены деревянные пионеры-манекены: девочки с бантиками и в платьях, мальчики в синих костюмах. Все в красных галстуках – то ли тени прошедших школьных лет героев-взрослых, то ли зеркальное отражение сидящих в зале зрителей. Пионерское детство и юность никуда не уходят от Служкина (Сергей Детков), Будкина (Артем Орлов), Ветки (Евгения Барашкова), Руневой (Ксения Данилова) и Колесникова (Дмитрий Захаров). Все они привязаны к своему прошлому, и всё, что ни случается между ними, начинается со слов: «А помнишь, мы в девятом классе…». Постоянно подчеркивается их инфантилизм: взрослые крутятся на карусели, раскачиваются и подпрыгивают на пружинных кроватях, забираются на полукружья покрышек.

 

  

 

Первое появление Служкина на сцене сопровождается живым исполнением песни «Еду, еду…» из репертуара группы «Чиж&Co». Надо сказать, что почти все музыкальное оформление спектакля составляют песни Сергея Чигракова, которые как нельзя лучше подходят к воссоздаваемой обстановке – вечной молодости в маленьком городке. Один из немаловажных ходов звукорежиссера так и хочется описать строчкой одной из песен группы «Чиж»: «В каморке, что за актовым залом, репетировал школьный ансамбль. Вокально-инструментальный. Под названием “Молодость”»⁴. Над трибуной на специальной площадке, не исчезая ни на мгновение, находится музыкальная группа – ВИА «Молодость», автором аранжировок для которой стала заслуженный работник культуры РФ Татьяна Виноградова. Опыт размещения музыкантов на сцене и активного включения их в общее действие у Театра-Театра уже есть. Вспомним спектакль «Анна Каренина», где во время танца Вронского и Анны на сцену был выведен небольшой оркестр. Это очень эффектный прием, позволяющий раздвинуть границы сценического действия, дать залу почувствовать эмоциональную напряженность момента.

 

Вот и на «Географе» было заметно, как зрители, временами забывавшие, что они зрители, а не соучастники действия, сдерживали себя, чтобы не подпеть знакомым песням, а некоторые и подпевали, нисколько не стесняясь. Это одно из доказательств того, как точно постановщикам удалось ухватить и отобразить ощущение времени. Оторванные от советского прошлого, пребывающие в постсоветской растерянности герои с ностальгическим упоением возвращаются во времена, когда были живы их учителя, когда расцветала их первая любовь, когда словосочетание «судоходство на Каме» для жителей поселка Речники не было пустым звуком.

 

И вот перед Служкиным класс точно таких же, как в свое время и они с Будкиным, хулиганов. Со звонком с обеих сторон, разбрасывая портфели, толкаясь и крича, на сцену выбегают представители поколения «Пепси». Честно говоря, до премьеры нас преследовало опасение, что взрослые артисты не смогут за своими ролями скрыть то, что они-то сами давно уже не девятиклассники. Но всем до единого удалось слиться со своими образами, и даже у тех, кто сидел на первых рядах и имел возможность вглядеться в мимику и жесты актеров внимательнее, создалось стойкое впечатление, что на сцене юноши и девушки 90-х годов. Разноцветные спортивные костюмы, джинсовые мини-юбки, розовые колготки, избыточный макияж не выглядели пошлой попыткой подделаться под школьников. Это и были школьники – со всем своим стремлением к оригинальности самовыражения.

 

Сцены с учениками в первом действии попеременно сменялись сценами взрослой жизни, и хорошо, что подобная последовательность смены событий была использована только несколько раз, поскольку для построения всей композиции спектакля такой прием вряд ли подошел бы. В первом действии спектакля несколько смещены романные акценты: процесс перевоспитания Служкиным детей показан лишь фрагментами, вместо двух проблемных девятых классов – один, к концу первого действия дети все реже и реже появляются на сцене, но это вполне логичное допущение режиссеров-постановщиков – в противном случае постановка могла оказаться излишне затянутой, малодинамичной.

 

 

 

 

В первом действии дети – класс, внутри которого пока только едва-едва проклевываются узнаваемые герои романа. Они шумят, обсуждают сериалы, договариваются пойти в кино, а тут еще такое развлечение – новый учитель географии! Да и какой учитель! Собственно, и не учитель вовсе (ведь учитель, по твердому убеждению противопоставленной ему, твердокаменной Угрозы Борисовны (Татьяна Синева), – «это человек, который не только знает свой предмет, но умеет и других заставить его знать»⁵), а так – дурачок, алкоголик, шут. Однако этот алкоголик и шут очень тонко чувствует, что никого, даже всех этих сложных подростков (и тем более их) нельзя «заставить знать». Интересно было наблюдать реакцию зрителей, следящих за первыми педагогическими опытами Служкина: наверняка, в зале не было ни одного человека, не знающего, что такое школа. Часть зрителей, напомним, – все еще школьники, часть – сопровождающие их учителя, остальные уже успешно, или не очень, но школу закончили, да и мне с позиции начинающего учителя было любопытно наблюдать за тем, как выглядит процесс обучения «в разрезе», со стороны. Не просто наблюдать, но и узнавать: своих учеников, свое смятение перед ними, своих бывших одноклассников, свою школу – в которой училась и в которой работаю. Совпадение не стопроцентное, конечно, – все-таки Алексей Иванов создавал картину, в которой некоторые явления и отношения доведены до предела, усугублены, сконцентрированы. Подобное узнавание (и не только школьных реалий, но и других явлений времени), как читаем из комментария Владимира Гурфинкеля, директора Пермского академического Театра-Театра, – один из важных эффектов спектакля: «“Географ глобус пропил” становится спектаклем, в котором герои и прототипы будут смотреть друг на друга. Это тот редкий случай, когда мы имеем дело с двойным узнаванием в искусстве. Условно говоря, зритель (и он же, по сути, герой) смотрит на артиста и узнаёт себя в нём. Но и у артиста возникают те же чувства. Этот момент двойного узнавания — невероятное счастье для искусства и редкость для театра»⁶.

 

Дети могут поставить в неловкую ситуацию кого угодно, и дело учителя, какую манеру поведения он изберет. Учитель Служкин кажется залу смешным, приемы его – по меньшей мере непедагогичными. Но ответа на вопрос, как ему удалось собрать вокруг себя ребят, отбить захлестнувшую его на первых порах волну неприязни, в спектакле не даётся. Школьники буквально берут его «на слабо», провоцируя на организацию сплава по уральским рекам.

 

Гораздо ярче, чем школьная линия, в первом действии разыгрывается семейный конфликт, конфликт Служкина и окружающего его общества героев-сверстников.

 

Актеру Сергею Деткову удалось мастерски передать ту тоску одиночества, которую испытывает его персонаж, все время находящийся среди людей: среди школьников, среди своих давних друзей-одноклассников, в обществе своей жены Нади (Гульнара Захарова). В образе этого героя – сложносплетение противоречащих друг другу характеристик. «Я просто хочу жить как святой», – произносит Служкин со сцены и запивает свои слова коньяком, пусть и неплохим, врученным ему женой в качестве откупного подарка за возможность побыть с Будкиным.

 

К слову сказать, бутылки со сцены почти не исчезают. В этой атмосфере постоянного алкогольного дурмана живут Виктор Служкин и все близкие ему люди. Оскорбленная изменой Будкина Сашенька Рунева на уже заплетающихся ногах подбирается к Служкину, потому что с ним, точно так же, как ей кажется, оскорбленным, у неё одно горе. Он её должен понимать как никто другой. И он понимает её, и по-своему успокаивает: когда у Сашеньки кончаются слова и начинает подкатывать очередной комок рыданий, по-отечески, как маленького ребенка молоком из бутылочки, поит её коньяком из горла.

 

Вопрос: за что же все так безмерно влюблены в Служкина? За то, что может понять и принять окружающих его людей тогда, когда сам остается и не понят, и не принят. Из сюжета спектакля исключена линия Служкин – Кира, хотя в тексте романа именно она наиболее важна для разгадки феномена Географа, именно Кира угадывает в нем ту сложность, которая другим персонажам кажется простотой неудачника.

 

Первое действие завершает сцена в квартире Ветки, только что обнаружившей измену Колесникова. И в постановке этой сцены есть интересная деталь: Ветка «злобно стряпает» пельмени, отбивая кусок теста о стол, буквально избивая его, срывая злость на тесте; а после они уже вместе со Служкиным решаются отомстить «молодым» – Колесникову и Руневой, и символически припудривают лица друг друга и забрасывают друг друга мукой, комки которой, как фейерверк, летят в разные стороны и разваливаются на части в самой высокой точке своего полета. Ветка лепит из теста фаллос и разрывает его на куски. На подобном приеме – использовании муки и пластичности теста – был построен спектакль «Ромео и Джульетта» Оскара Коршуноваса, который в рамках фестиваля «Пространство режиссуры» был показан в Театре-Театре осенью 2012 года⁷. И там и здесь этот ход оказался очень удачным, так что если мы стали свидетелями цитации приема, то цитации уместной, аккуратной.

 

 

 

 

Сможет ли Константин Хабенский (Географ в киноверсии) «переплюнуть» нашего пермского Служкина – теперь большой вопрос, потому что так переживать роль на сцене, так почувствовать свой образ, как смог сделать это Сергей Детков, получается далеко не у каждого артиста. И это не случайная восторженная реплика, а взвешенное мнение. Мы знакомы с Сергеем Детковым по роли Чацкого в комедии «Горе от ума», но трудно не уловить разницы между первым исполнением им монолога «А судьи кто?..» («Филолог» писал о премьере «Горя от ума» в Театре-Театре⁹) и стихотворением Географа, человека, для которого география, литература, история своего поселка и края – не жестко структурированные методикой преподавания школьные дисциплины, а неотъемлемые элементы миропонимания. Точное попадание в образ состоялось.

 

Второе действие почти полностью посвящено походу-сплаву Географа с девятиклассниками. Служкин бежит к нетронутой безлюдной природе, многовековым лесам, к следам мертвых цивилизаций – от города, от Нади и Будкина, которые не могут принять его непрактичного образа жизни; от Розы Борисовны, которая с высоты своего громадного педагогического опыта не может благосклонно относиться к учителю, не прошедшему специальной подготовки в педагогическом институте; от Ветки и Саши, потерявших способность любить. «Он был рожден, чтобы бежать» – сверху, с площадки, где размещается школьный ВИА, слышатся строки известной песни.

 

Когда читаешь роман Иванова, наслаждаешься удивительно точным подбором языковых средств, но когда слышишь диалоги школьников звучащими со сцены, в очередной раз невольно удивляешься тому, как тонко и глубоко Иванов чувствует язык и как ловко он с ним обращается. С помощью речевых характеристик герои-дети становятся узнаваемыми, обретают индивидуальные черты и особое обаяние. «Пацаны, чё как эти-то?» – взмаливается Люська (Любовь Макарова) каждый раз, когда возникают разногласия в руководстве походом. И это наше пермское «чё?» звучит еще потешнее, когда эхом отражается в зрительном зале:

 

– Девятиклассники пьют водку! Боже мой, ну и театр. Доча, ты тоже пьешь водку?

– Ну, ты чё, мам?

 

Не обошлось и без спецэффектов. Так, первая встреча ребят с рекой, первый восторг от соприкосновения со стихией был передан с помощью пеногенератора, стоящего за сценой. Потоки мыльных пузырей накрыли катамаран – деревянный каркас с привязанными к нему надутыми автомобильными камерами, держащийся на четырех тросах и раскачивающийся над сценой. Пена с головой захлестнула ребят, Служкина, рюкзаки. На сцене удалось воссоздать неспокойную реку, бьющуюся о камни и прибрежные скалы, удалось передать несомую стихией опасность, завораживающую красоту бурлящего потока и мощь природных сил. Но, видно, артисты немало беспокоились о том, получится ли трюк с пеной, поэтому заметно было их мгновенное замешательство, когда мыльные пузыри должны были хлынуть на них еще раз: взбираясь на катамаран, многие вопросительно оглянулись в ту сторону, где находилась пенная пушка, и успокоенно продолжили игру, когда из неё вылетел первый глянцевый шарик, а за ним второй, третий – и дальше уже без счета. Реалистичность картины дополнялась еще и тем, что после первого своего плаванья на катамаране герои, облепленные мылом, и впрямь казались уставшими, промокшими, а по лицу Люськи черными ручейками текла тушь (такая скромная деталь – и сколько смысла: разве могла школьница появиться хоть где-нибудь без косметики?).

 

 

  

«У нас в деревне тоже один мальчик плавал-плавал на надувной лодке и утонул»¹⁰.

 

В сценах похода фигура Служкина как будто смещается на задний план, в центре внимания оказываются дети – такие разные и так по-разному реагирующие на новые условия. Вскрываются потаенные черты характера, продемонстрировать которые в школьной жизни, в царстве Угрозы Борисовны, было невозможно. Отпетый негодяй Градусов, который, кажется, только и умеет, что резаться в карты на задней парте, оказывается сильным и смелым человеком, лидером, способным вести за собой. Семен Бурнышев, исполнявший роль Градусова, сумел почувствовать те внутренние изменения, которые переживает его герой, столкнувшись с возможностью показать себя в обстановке, далекой от школьной. «Я и в поход-то напросился из-за вас, чтобы вам здесь помогать...» – признается от Географу. И зрители, смотрящие на героя в этот момент, не могут не поверить, что именно он поможет, выручит, сможет взять на себя обязанности командира. За его оскорбительными выпадами против товарищей слышится желание стать им настоящим другом, сблизиться с ними, обрести у них авторитет.

 

Отлично вписались в общий хор голосов небольшие истории Тютина-Жерты (Петр Марамзин) – «У нас в деревне один мальчик…» и восторженные крики упоенного новыми впечатлениями Чебыкина (Алексей Каракулов): «Эротично!». Чебыкин – непосредственный, простодушный и легкий на подъем парень, оказывается способным оценить прекрасное, правда, вот в таких вот рефреном через всю вторую часть спектакля идущих формулировках, вызывающих у зрителей восторг.

«Эротичный спектакль!» – высказался, выходя из зала, какой-то мужчина. И, значит, тоже оценил, прикоснулся, разглядел за бутылками и обыденной сниженной речью красоту жизни, и людей, и мира.

 

Любовь Служкина и Маши (в исполнении Екатерины Сушиной) показана светлой, чистой и совершенно невинной: «Ты еще такая маааленькая, а я уже такой большой…» – говорит то ли смеющимся, то ли плачущим голосом Служкин Маше. Почти такие же интонации прослеживаются в первом действии, когда Служкин читает своей дочке Тате сказку наизусть. Любовь Маши и Служкина – тоже сказка, в реальной жизни ей места нет. И когда невинный и теплый поцелуй прерывается вторжением Угрозы Борисовны, тут же швырнувшей в Машу обидное «шлюха», зал затихает – какая же шлюха? И оторопь зала как будто по обратной связи передается Служкину, он заступается за девушку. Сюжетный поворот, раскрывающий, что Роза Борисовна – мать Маши, сопровождается легким шепотком среди зрителей: «Ничего себе, вот это да!». Наверное, это по-своему замечательно – прийти на премьеру, не читавши книги. В сто раз интереснее смотреть, особенно, когда спектакль по духу и по оказываемому на зрителя (читателя) эффекту почти совпадает с романом. И радостно, что у многих в этот день состоялось такое яркое, красочное, интересное знакомство с романом Алексея Иванова.

 

 

 

 

Пронзительны финальные сцены: Служкин теряется в толпе ребят, для которых он теперь даже не учитель, но которым именно он помог прикоснуться к жизни, почувствовать и её вкус, и её сложность. Звучит песня Егора Летова «Про дурачка»: «Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя»¹², а вслед за ней гремит последний звонок и мимо Служкина проносятся кружащиеся в прощальном вальсе школьники.

 

Кто в этот момент не вспомнил свой последний звонок, своих одноклассников, свои первые успехи и неудачи, свою первую любовь (которая самая сильная навсегда-навсегда), тому можно только посочувствовать – несладко, видно, в школе пришлось в свое время.

 

 

 

 

Постановщики, по всей видимости, не смогли отказаться от небольшого баловства в финале: школьный вальс, как это бывает и в жизни, перетёк в школьную дискотеку с разноцветной светомузыкой и молодежными танцами Актеры, игравшие девятиклассников, исполнили для зрителей танец под песню «Gangnam Style» популярного корейского исполнителя PSY, чем очень развеселили тех, кто интересуется современной поп-культурой или вынужден интересоваться ею в силу её вездесущности.

 

А где же Географ? Вот он сидит за ребятами, после – курит на балконе. Исчез, ушел незамеченным, вернулся к своей жизни. Нормальной, как у всех. В финале Служкин сидит на ободе разукрашенной покрышки, обнимая гармонь, которая, вздыхая и подпевая его внутренним переживаниям и в первом действии, и сейчас, в самом конце, помогает сказать о Служкине больше, чем сам Служкин говорит о себе. Рядом подсаживается жена Надя, и все становится на свои прежние места: нет любви, нет понимания, нет дружеской поддержки, Служкин подавлен и, как всегда, одинок. А рядом – тени-марионетки, как намек на то, что и сидящий перед нами герой – всё еще мальчишка; как указание на то, что детство, счастливая и беззаботная пора, должно остаться за плечами и существовать только в виде воспоминаний.

 

 

 

«Теперь ему некуда было торопиться»¹³.

 

Творческая группа Театра-Театра ухватила в романе самое главное, и смогла, используя весь арсенал доступных приемов и средств, сделать так, что зритель на мгновение поверил, что перед ним его школа, его двор, его друзья, что перед ним настоящая жизнь.

 

Фото: Алексей Гущин

 

 

Наша страница в FB:
https://www.facebook.com/philologpspu

К 200-летию
И. С. Тургенева


Архив «Филолога»: